Последний конвой. Часть 2

Глава 10 Стивен

Команду для остановки конвоя на дневку отдали подозрительно рано, еще и одиннадцати часов не было. Солнце припекало знатно, борта автомобилей уже ощутимо нагрелись. По опыту предыдущих дней это выглядело, по меньшей мере, странно. Обычно Чекист и Эмиссар гнали технику до последнего, пока в радиаторах не закипит вода, а у водителей от невыносимой жары не начинала идти носом кровь. Но сегодня, видимо, на пути возникло какое-то неопределимое препятствие, недаром разведчики мотаются на пикапе взад — вперед, уже второй или третий раз подряд.

Как всегда, руководство не соизволило сообщить о причинах изменения в расписании, чем вызвало активное обсуждение события у автоцистерны с водой. Народ «бурлил», так как ничем хорошим это не пахло. Питьевой воды в Асуане набрали мало, и хотя дальше по курсу на карте была отмечена цепочка озер, каждый торопился «затарить» про запас все возможные емкости. На всякий случай. Слухи распространялись быстро, и отсутствие достаточного количества питьевой воды ни для кого сюрпризом не стало. Учитывая, что жара даже не собирается спадать, воды понадобится много. Но где ее взять, если конвой старательно уклоняется от обитаемых районов Африки?

Впрочем, подумал Стивен, скоро питьевой воды вообще не будет. А кипятить такое количество жидкости — только напрасная трата горючего. Так что в ближайшие дни, если не часы, переход на «техническую» просто неизбежен.

Как бы козленочком не стать…

Но и другого выхода нет. Вокруг все еще Сахара. Колодцев нет, а если и нашли один в Асуане, то чистота воды в нем под таким же большим вопросом, как и в озере. Обеззараживающие таблетки выдали всем еще на сухогрузе, но их всего по десть штук на брата. Только для экстренных случаев! Сложно сказать, что под этим словом подразумевало командование. Придется рискнуть и приберечь на «черный день». Черт его знает, что еще нас ждет впереди. Может, вообще из лужи придется пить. Были бы еще эти самые пресловутые лужи, всю выпавшую с дождем влагу мгновенно сожрал песок, и испарило солнце.

Интересно, а кто-нибудь проверял эффективность хваленого чудо-средства или плацебо? А может, и того хуже, в таблетках обычная хлорка?

С помощью Иваныча и Мишки Стивен кое-как спустился на землю, самостоятельно похромал по направлению к скорой. Нога за ночь распухла, пришлось снять ботинок пару часов назад. Надеть его обратно теперь уже было невозможно, стопу раздуло как у слона. При этом пекло и жгло, будто он сунул ее в костер. Иваныч разыскал в кузове свой старый шлепок и примотал бечевкой к подошве ноги. Тапок оказался меньше на три размера, голые пальцы время от времени касались раскаленного песка, маленькие острые камешки забивались под бинт. Приходилось останавливать и вытряхивать их через каждые два — три шага.

Стивен терпел боль и неудобства, стараясь не подавать виду. В конце концов, он «дракон», а не слюнтяй. Жалуйся не жалуйся окружающим, плачь или не плачь, но рана от этого быстрее не заживет. Дохромал до «врачицы», занял очередь. Оказался третьим на перевязку, стоять на одной ноге было жутко неудобно, поэтому облокотился о капот машины. Водитель «скорой» кивком головы предложил сесть в кабину, но Стив отрицательно помотал головой.

— Ничего, подожду. Не смертельно больной.

Следом за ним в очереди пристроился водитель с ранением головы. Стивен из вежливости предложил уступить свою очередь, но тот гордо отказался. «Ты пришел раньше, вот и стой». «Ну как хочешь», не стал настаивать Стивен.

Наконец Лидия Андреевна добралась и до его многострадальной ноги. Размотала изрядно запачканный бинт, придирчиво осмотрела место укуса, налившееся темно-багровым цветом, недовольно покачала головой.

— Антибиотики колоть будем.

Стивен притворно вздохнул, уколов он не боялся, но немного стеснялся оголять зад перед молодой женщиной. Но все прошло быстро, и как ему показалось, немного буднично. Врачиха даже не заинтересовалась его «булочками». Взяла набранный помощником шприц, провела ваткой, смоченной спиртом по ягодице, быстро и совершенно небольно воткнула иглу, выдавила содержимое, извлекла, придавила место укола ваткой и немного грубовато скомандовала: «одевай штаны и свободен до следующей перевязки». Перебинтованная рана утихла и перестала пульсировать. Все будет в порядке, нога заживет.

Прихрамывая, Стивен пошагал к полевой кухне. Рано или поздно двигаться в этом направлении все равно придется, жрать хотелось невыносимо. Однако его остановили, не дав пройти и третьей части пути.

— Майер, тебя Чекист вызывает.

Вот черт! Именно сейчас «болтать по душам» с политруком нет никакого желания.

Остановился, пошарил глазами по лагерю, не увидел ни УАЗика, ни самого Чекиста.

И где его искать?

Сплюнул на песок и вновь не спеша поковылял в сторону кухни.

А ведь Круз предупреждал…

Впрочем, рефлексировать и кусать губы от волнения Стивен не собирался. В чем его вина? В том, что возглавил группу и не смог отбить нападение боевиков? А кто смог бы в данной ситуации? Боеприпасов мало. Водители вообще не бойцы ни разу. Почти десятикратное превосходство в численности получается. Исход битвы был предрешен с самого начала, капрал об этом сразу сказал. Но без боя мы технику и груз не сдали. Не попытались уклониться от конфликта, не обменяли на позорное бегство с голой жопой по пустыне. Наоборот, сражались как волки и многие погибли в том бою…

Перед глазами на долю секунды промелькнули уложенные в один ряд трупы товарищей.

В чем вина временного командира группы? Не смог грамотно организовать оборону? Ну продержались бы на пять минут дольше. Или на десять. Что это изменило бы? Да ничего, по сути.

И потом, когда Чекист примчался на выручку, как лихой командир на белом коне, разве не он, Стив, уложил почти половину боевиков из трофейной винтовки, прежде чем подоспел пикап с пулеметом?

Сделал, что смог.

Увижу — подойду, решил Стивен со злостью, обед политрук не пропустит, наверняка придет. Там его и буду караулить. Не ходок я сегодня, чтобы по всему лагерю носиться как «электровеник».

Что это слово обозначало, он не знал, у Иваныча в кладовой памяти хранилось очень много смешных и непонятных слов.

Но он ошибся, Чекист в «столовой» так и не объявился. Когда скомандовали «отбой» и состав экспедиции дружно отправился в «блиндаж» спать, пришлось самому топать в «штаб».

Штабную комнату организовали, как обычно, отгородив угол «землянки» куском брезента. Ящик из-под патронов в качестве импровизированного стола, на нем масляная коптилка, какие-то бумаги сложены в стопку, пара раскладных стульев и стандартный школьный мат в углу.

Политрук, низко склонившись над столом, что-то писал. Вошедшему Стивену, не поворачивая головы, махнул рукой, «садись мол, не мешай, не нужно никаких докладов». После чего еще несколько минут быстро строчил карандашом по серой водорослевой бумаге, аккуратным, но совершенно неразборчивым почерком. Дописав, он сложил исписанные листы в стопочку и убрал в старинную папку с тесемками. Поднял голову и уставился на Стивена рассеянным взглядом, как ему даже на секунду показалось, с некоторым удивлением, словно увидел первый раз в жизни.

Стивен растерялся и решил все-таки доложить о прибытии как положено по уставу, дернулся, вскочил. Но политрук повторно отмахнулся от доклада и перебил на середине фразы:

— Как нога?

Вопрос прозвучал настолько буднично, словно один водитель у другого осведомился о наличии запасного ключа «семнадцать на девятнадцать». Стивен, всегда в душе немного побаивающийся Чекиста и наслышанный о полной неадекватности последнего, не знал, как правильно отреагировать. Поэтому решил не мудрить.

— Болит, — внезапно даже для самого себя признался он. Врать не имело никакого смысла, поэтому, секунду помедлив, Стивен добавил, как бы оправдываясь, — наверное, заражение началось. Лидия Андреевна антибиотики колет.

— Да, она предупреждала, чтобы тебя не подвергали тяжелым физическим нагрузкам несколько дней в связи с ранением. Однако, Майер, надеюсь, боль в раненой ноге не помешает тебе написать подробный рапорт о происшествии?

Стивен равнодушно пожал плечами. Как будто у него есть выбор.

Этого следовало ожидать, любые происшествия без тщательного расследования не остаются. Тем более такие, когда потеряна одна из четырех автоцистерн с горючим. Теперь будут допрашивать с пристрастием, несколько раз. Придется измарать не одну пачку бумаги объяснительными, и все равно останешься под подозрением.

— Писать-то умеешь? — улыбнулся Чекист.

Стивен хмыкнул от возмущения:

— А что писать? Мы ведь уже все рассказали.

— Да все то же самое, но только подробно. И в первую очередь, меня интересует, что в это время творилось в твоей голове? Понимаешь?

— Нет.

— Меня интересует ход твоих мыслей, повлиявших на принятие решений. Почему ты вдруг решил взять на себя командование группой? Почему этого не сделал старший по званию? Как там его звали? Круз, кажется?

Стивен быстро кивнул головой, соглашаясь.

— Как ты догадался, что Иваныч подорвет цистерну? Вы договаривались заранее? Или это была чистая импровизация? Почему ты не удивился моему появлению? Ведь я видел твои действия, в них не было ни капли растерянности и сомнений. Только голый рационализм и точный расчет. Я хочу знать — это результат обучения по хваленой методике «драконов» или природный талант? О нападении крокодилов тоже напиши в деталях и красках…

Чекист на секунду замолчал, извлек из кармана грязный носовой платок и неспеша протер лысину. Затем продолжил:

— Мне не нужен роман из трех частей с прологом и эпилогом, только факты, мысли и собственные действия. Постарайся написать коротко и емко. От этого зависит твоя дальнейшая судьба. Понятно?

Стивен опять равнодушно кивнул и отвернулся, смотреть в глаза политруку не хотелось.

Все-таки капрал был прав. Расстреляет он меня… Все это геройство было ни к чему. Если б не подмога, груз и горючка достались бы бандитам. А кто виноват? Да тот, кто взял на себя смелость возглавить группу.

Чекист разыскал в стопке с документами несколько чистых листов и подвинул на край импровизированного стола, рядом положил карандаш, которым совсем недавно строчил со скоростью пулемета.

— Времени до подъема у тебя полно, закончишь раньше — вот тебе топчан, ложись и отдыхай. Я вернусь за полчаса до подъема. Быстрее напишешь, дольше поспишь. Ясно?

— Так точно! — попытался подняться и вытянуться по стойке смирно Стивен, но Чекист вновь не дал этого сделать.

— К черту субординацию! Мне сейчас не нужны все эти ваши щелчки голенищами сапог и отдание воинской чести путем прикладывания ладони к пустой голове. Пиши рапорт! Вернусь, поговорим. Очень серьезно поговорим. А сейчас у меня неотложные дела, так что вынужден оставить тебя одного. По личным делам не шуровать, секретные документы не читать! — вяло пошутил он напоследок. Поднялся и вышел из штабной.

И что теперь делать?

Мысленно спросил Стивен у самого себя. Вопрос показался риторическим. Что приказано, то и делать — писать рапорт. Только вот что писать? Разве он сам понимает собственные поступки? Почему принимал те, или иные решения? Тогда это казалось рациональным.

Нет, не так. В тот момент времени, у него не было никаких сомнений, что он поступает правильно и что так, и только так и нужно поступать в сложившейся ситуации. Может быть, действительно, не стоило взваливать на себя непосильную ношу? Не по Сеньке шапка оказалась?

А кто еще мог возглавить группу? Мишка? Да он же ребенок еще, хоть и ровесник. Может Франсуа? Тюфяк и мямля, бесхребетное чмо. Кто еще? Япошка? Или, может быть, этот гопник Борман? Дебил дебилом…

О мертвых или хорошо, или ничего. Но вот честно, ничего хорошего о нем и не вспомню. Как был дебилом, так дебилом и помер…

Только капрал или я могли взять на себя командование. Но Круз отказался. Какого черта? Все равно ведь руководил, ящики велел хаотично раскидать по лагерю, чтобы свобода маневра оставалась. Боеприпасы перераспределил более грамотно, людей перетасовал.

А если бы Иваныч не потерял сознание? Как бы он поступил? Сдал груз бандюкам?

Вот это — черта с два! Иваныч — жесткий мужик. Послал бы он этого ниггера, куда подальше. И даже гораздо грубее, чем капрал. Это к бабке не ходи. Значит, перестрелка все равно произошла бы. И результат был бы тем же самым.

У меня просто не было другого выхода!

Стивен со злость сжал кулаки.

Что творилось в моей голове?

Да ни черта там не было, в этой треклятой голове. От жары и гипоксии я почти ничего не соображал. Иваныч валяется без сознания. Мишка над ним хлопочет, тайком слезы вытирает, пересрался, наверное, до чертиков. Круз удила закусил. За груз он отвечает, видите ли, а на людей ему плевать… Борман скалится, гребаный альфа самец. Мозгов с орех, а амбиций на троих хватит. Япошка в глазки заглядывает с преданностью шавки… А на горизонте джипы с боевиками. Два десятка черножопых головорезов, увешанных оружием с ног до головы. О чем я тогда думал? Да я только о том и думал, как ребят спасти. Увести из-под удара. Если бы был хотя бы мизерный шанс на спасение, я бы не задумываясь пожертвовал и грузом, и машинами.

Выпустили бы они нас живыми, если бы мы отдали им все и ушли в пустыню?

Да ни черта! В спину расстреляли бы. Или в рабство определили. Или того хуже, скормили бы своим соплеменникам — каннибалам.

Да с самого начала все было ясно, по тому, как себя вел переговорщик.

В жопу политрука!

Хочет рапорт? Хочет подробности? Пусть получает. Я напишу. Врать не собираюсь. Никого выгораживать не буду. И пусть он со всем этим делает что хочет.

А расстреливать себя я не дам…

Стивен придвинул поближе стопку листов, взял в руки карандаш, поправил фитиль, чтобы язычок пламени стал ярче и принялся писать.

Главное — не думать! Выключить сознание, доверившись рефлексам. Ничего не чувствовать, не испытывать жалости, сомнений, страха, боли. Ничего!

Именно так он выживал всегда. Сначала в бараке для перемещенных лиц, а потом в эмигрантских гетто, где заправляли банды подростков, объединившиеся по национальному признаку и говорящие на одном языке, непонятном остальным.

«Секретный язык» таил в себе куда более страшную опасность, чем кулаки, нож, кастет или острое горлышко разбитой бутылки. Он позволял проворачивать незаконные сделки, предупреждать об опасности членов шайки, отдавать непонятную команду подельникам. Позволял обсуждать собственные планы в присутствии непосвященных, которые ни о чем не могли догадаться до самого последнего момента, когда становилось уже слишком поздно.

Это было страшное оружие, при грамотном использовании обеспечивающее неоспоримым преимуществом. Стивен, и так знавший с детства три языка, всерьез озаботился расширением словарного запаса, по крупицам впитывая чужеродную семантику, феню, жаргонизмы, блатные наречия уголовников со всего мира.

Вторым по важности для выживания оказалось хладнокровие. Эмоции мешают действовать рационально. Страх парализует, мешает действовать рационально, ставит твою жизнь под угрозу. Сомнения не дают сделать правильный выбор точки нанесения удара, совесть чугунными гирями сковывает движения.

К черту все!

Однажды, когда ему было всего лет восемь — десять, маленькие зверята в человеческом обличье подкараулили у входа в общественный туалет — металлическая коробка с дыркой в середине пола — и накинулись гурьбой. Он почувствовал сверлящий затылок взгляд и за секунду до удара успел уйти в сторону от стремительно летящей стеклянной бутылки. Молниеносная реакция и почти звериное чутье, натасканное постоянной опасностью быть избитым до полусмерти ни за что.

Вступать в схватку с толпой вооруженных чем попало выродков, почти на два года старше себя, Стивен не собирался, поэтому дал стрекача по улице. Их было слишком много, чтобы выйти из драки победителем. Об этом даже речи не шло. Чтобы остаться в живых, нужно было еще очень сильно постараться…

Он испугался, запаниковал и почти не смотрел по сторонам, не заметил засаду и поставленную подножку. Падение на щебень доставило массу неприятностей, но и это было еще полбеды. Главная опасность ощетинилась кулаками, сжимала в руках куски арматуры и осколки битого кирпича. Подростки не испытывали к нему личной неприязни, он просто оказался не в то время и не в том месте. За что обычно следовала расправа. Короткая и жестокая — по законам гетто. Изобьют, поглумятся, может быть, даже покалечат.

Но в этот раз все было не так. Слишком сильно горели глаза нападающих. Стивен слышал, что новичков в банде иногда повязывают кровью. С этой целью жертву выбирают произвольно. Как правило — одиночку, слабака. Чтобы не слишком сильно сопротивлялся.

Мозг пронзила короткая, но яркая как молния мысль — «меня сейчас убьют».

Умирать не хотелось.

Трупы эмигрантов в гетто очень часто находили в сточных канавах, но властям не было никакого дела до внутренних разборок унтерменш. «Миротворцы» лишь равнодушно наблюдали за действиями «черных тюльпанов», упаковывающих тела в черные полиэтиленовые мешки. Никто не заводил уголовных дел, не начинал расследование, не искал убийц. Чем меньше голодных ртов, тем лучше для Метрополии.

Убыль населения в пределах запланированной нормы.

Триггер сработал, словно взвели затвор.

Страх мешал действовать, и тогда Стивен впервые в жизни, словно железными тисками, задавил его силой воли. И сразу превратился в берсерка.

Нанося страшные калечащие удары кулаками, ногами, зубами и отнятыми в бою железяками, он бил, рвал и метал, расшвыривал врагов налево и направо, почти не соображая, что делает. На одних рефлексах.

Только зверь может справится с другим зверем на равных.

Не отягощенный эмоциями, мозг работал четко и быстро, как старый морской хронометр. Вычленял слабые места противников, указывал куда бить и с какой силой. А тело слепо подчинялось приказам, отодвинув эмоции далеко в сторону и загородив непроницаемой стеной равнодушия к судьбам врагов.

Когда все закончилось, Стивен испугался по-настоящему.

Банда бежала, бросая «вооружение» и раненных бойцов на поле брани. Нет, он никого не убил и не покалечил в тот раз. Синяки, ушибы и отметины от зубов — привычное дело в драке подростков. Но впервые в жизни понял, что в этом мире физическая сила не самое главное.

Прошли годы. Обида, нанесенная малолетней банде, забыта не была. Действовал принцип — «если ты не с нами, значит ты против нас».

Выжить в этом беспощадном мире непросто, но еще труднее не потерять человеческий облик, не оскотиниться и не опуститься до уровня дикого животного. Холодная ярость, ясный ум и полное отсутствие эмоций стали его привычными друзьями. Выжить в эмигрантских гетто в одиночку до сих пор не удавалось никому. Если ты не входишь в банду, то очень быстро становишься «холодным».

Стивен смог.

Его начали сторониться, как побаиваются старую и больную бродячую собаку. Мало ли, а вдруг бешеная? Лучше обойти.

У него по-прежнему не было друзей, но больше никто не хотел в одиночку нападать на «отмороженного на всю голову». Напасть толпой на беззащитного подростка, чтобы избить до полусмерти, это самое безобидное развлечение эмигрантских банд. А то, что оно не всем нравится, особенно жертвам, никого особо не волнует. Как проблемы индейцев не беспокоят спокойный сон шерифа.

Вот и у него никто и никогда не спрашивал желания драться, его просто били, а он сопротивлялся, как мог.

Но с некоторых пор Стивен перестал быть безобидной жертвой. Регулярные стычки привели к тому, что он стал опасным и непредсказуемым противником. Каждый проигранный бой враги воспринимали как личное оскорбление и приходили еще раз, чтобы отомстить. Цепочка нанесенных обид росла, как снежный ком, и рано или поздно должна была обрушить лавину.

Он раздобыл старый ПМ (прим. пистолет Макарова) и долго тренировался стрелять по консервным банкам. В очередной потасовке с корейцами выбил зуб одному из главарей банды и прострелил колено второму, за что получил «черную метку» отверженного. Близнецы вынесли Стивену смертный приговор за «потерю лица».

Трудно выжить в эмигрантском гетто, если у тебя нет друзей. Еще труднее выжить, если ты стал «отверженным» в неполные шестнадцать лет, а за твою голову объявлена немалая награда местными «братками».

Через два месяца банду накрыли «миротворцы», половину членов группировки перестреляли во время задержания. Оба брата главаря были ликвидированы, заплатить вознаграждение стало некому.

На Стивена наконец-то перестали охотиться, но в покое не оставили и по-прежнему хотели убить. Только теперь старались это сделать исподтишка, подло подкараулив поздно вечером, пытались всадить несколько пуль в затылок. Слишком многие пострадали от его кулаков и старенького «Макарова». Слишком многие точили зуб на молодого упрямого паренька, не желавшего подчиняться неписанным правилам гетто.

Стивен почти перестал передвигаться по улицам в темное время суток, да и, честно говоря, в светлое время тоже старался как можно меньше «отсвечивать» в криминальных районах трущоб. Все свободное время висел на турнике, качал гантели или бегал вдоль корпусов бараков.

Очень быстро мышцы обрели твердость, тело стало гибким и упругим. Сила и скорость реакции увеличились многократно. Он уже мог подтянуться около сорок раз кряду, чем неизменно вызывал искреннее восхищение зевак. Мог поднять несколько раз самодельную штангу, сваренную из куска ржавой трубы и пары грузов неизвестной весовой категории. Мог пробежать четыре круга вокруг поселка, почти не задыхаясь.

После смерти матери он внезапно потерял единственный источник пропитания. Всеобщая трудовая повинность предполагала обязательное трудоустройство с шестнадцати лет, а там и хоть ограниченный, но все же продуктовый паек. Но до шестнадцати ведь еще нужно дожить, а для этого необходимо хотя бы иногда есть.

Немного помогали соседи, раз в три — четыре дня удавалось перехватить искусственного бульона или жидкого супчика из планктона. Но вешать себе на шею еще один голодный рот ни у кого из знакомых желания не возникло. Выход был только один — вступить в любую банду, и грабежами и кражами обеспечить себя куском хлеба.

Стивен с гневом отверг эту мысль и голодал. По ночам мучился от рези в животе, страдал молча, сжимая зубы до скрежета. Считал дни, оставшиеся до дня рождения, отмечал их черточками на стене. Он очень сильно похудел, кожа да кости. Успехи в спорте тоже резко пошли на спад. Появилось головокружение, беспричинные приступы слабости.

От матери осталась комната в бараке, в которой он был временно прописан. С началом трудовой повинности ее придется освободить. Гражданам Метрополии проще, крышей над головой их обеспечивает государство. Эмигранты выкручиваются сами. Либо общий барак, либо индивидуальная ячейка, иногда в том же самом бараке, если сумел обзавестись востребованной профессией и ухитрился поступить на службу в госконтору.

Откуда у сына эмигрантов профессия? Где и как он смог бы ее получить? И кто возьмет подростка без трудового стажа в госконтору, пусть даже и на уборку улиц? Грузчиком в порт — пожалуйста. Либо на подсобные работы в сталелитейный. Других вариантов в Краснограде просто нет.

Вот если бы уехать в Столицу…

Когда Стивену исполнилось шестнадцать, он устроился на сталелитейный завод. Запах рыбы недолюбливал с детства, поэтому работа в порту не привлекла. Получил запаянный в пластик пропуск и карточки на питание, а также право на проживание в заводском общежитии. Где, как оказалось впоследствии, вообще нет свободных коек. И никогда не было. И в ближайшие десять — пятнадцать лет не появятся. Потому что все забито до отказа, а строительство новых жилых корпусов не предусмотрено бюджетом предприятия.

Впрочем, завод это слишком громко сказано, работало от силы пара цехов по переработке металлолома. Соответственно, именно туда и взяли крепкого подростка без профессии.

Работа была несложная, пару раз в день приезжал грузовик и вываливал гору ржавого железа на забетонированную площадку. Задача Стивена — рассортировать металл, порезать на куски и загрузить в вагонетку, которую потом оттолкать руками по рельсам в цех. Ни о каких подъёмных механизмах, кроме самодельных, речи не шло.

Работать приходилось на улице, в любую погоду. Спецовка настолько старая, что расползалась по швам. Если шел дождь, Стивену приходилось трудиться, напялив поверх спецодежды вылинявший дождевик. А если валил снег, и руки примерзали к ржавому железу, он скидывал дырявые варежки и отогревал окоченевшие пальцы, запихнув их под мышки. Бытовка эмигрантам не положена, только небольшой самодельный навес в самом дальнем углу двора.

Напарником Стивена стал Прокофич — старый, но все еще крепкий и совершенно неразговорчивый дед, научивший пользоваться газовой горелкой и бензиновой болгаркой. Особо неподъемные железяки приходилось распиливать на части, если они не желали помещаться в вагонетке целиком.

В цех Стивена не пускали, не было доступа. Там работали только граждане Метрополии. Тележку затолкал через ворота и пошел вон. Охрана побаивалась диверсий, поэтому на территории предприятия царствовали суровые законы. За малейшее нарушение — увольнение с «черным билетом». Пожизненное лишение права на трудоустройство.

Стивен не стал спорить и смирился со своей участью. В металлоломе иногда попадались интересные побрякушки, из которых при прямых руках можно было изготовить что-то нужное, а затем вынести через проходную за пазухой или в кармане брюк.

Руки у Стива росли откуда нужно, а инструментом обеспечил Прокофич. Мелочовку в виде самодельных кастетов, поджигов или ножей удавалось сбыть на блошином рынке, обменяв на патроны. Паек оказался скудным, быстро растущему и крепчающему на глазах организму не хватало калорий, приходилось как-то выкручиваться. Еще сложнее оказалось доставать одежду. Новая стоила непомерно дорого, а старые обноски совсем обветшали. Достать военную куртку или ботинки считалось верхом престижа и успешности.

Стивен по-прежнему жил в общем бараке, он уже давно привык и приспособился ко всему. Одно раздражало — невозможность иметь личные вещи. Ушел на работу, вечером вернулся в барак, а все сперли. Воровство процветало, и бороться было бесполезно. Только нервы себе испортишь и здоровье от постоянных драк. Проще вообще ничего не иметь, кроме минимально необходимого, что помещается в карманах.

Прошли годы…

Прокофич постарел и резко сдал, поэтому основная тяжесть работы теперь легла на плечи Стивена. Некоторое время им еще удавалось трудиться вместе, все-таки привыкли друг к другу за это время. Делились последним куском хлеба и последним патроном, вместе прятались от дождя под навесом. Старик задыхался, часто хватался за сердце, но терпел и никогда не жаловался, молча тянул свою лямку. А однажды потерял сознание прямо посреди площадки.

Стивен не на шутку перепугался, что дед сейчас умрет, оттащил бездыханное тело под цеховой козырек, вызвал заводского санитара. Старика привели в чувство пузырьком нашатыря, после чего незамедлительно уволили. Пенсия по старости эмигрантам не положена. Ни друзей, ни родственников у старика не было. Стивен почти две недели разыскивал Прокофича в гетто, но так и не нашел. Слишком велика территория. Слишком много народа. Хаос и неразбериха царили повсюду.

В помощники определили новичка, тощего заморыша, почти не говорящего на интерлингве и не умеющего абсолютно ничего. Стивен намучился, пытаясь обучить пользоваться инструментом. Работать вновь приходилось за двоих, толку от помощника не было никакого. Однажды в сердцах, не выдержали нервы, съездил ему кулаком в рожу. Результат оказался плачевным, обоих немедленно уволили за драку. Хорошо хоть без «черного билета», но все равно обидно. Хотел ведь как лучше. Пытался научить. Старался обеспечить план. Не оценили…

Тем временем в гетто начались «чистки». Ежедневно арестовывали и увозили в неизвестном направлении сотни людей. Впрочем, догадаться куда — несложно. На болота! Куда же еще? Кто-то же должен сдерживать нечисть, наступающую на города, и обеспечивать жителей мясом мутантов. Безработному Стивену замаячила невеселая перспектива ареста и последующей высылки за уклонение от всеобщей трудовой повинности.

Он устроился грузчиком в порт, но в первый же день поскользнулся на мокром и скользком от чешуи трапе, упал и повредил ногу. Не повезло! Отлеживаясь в бараке, ломал голову, что теперь делать, как жить? То, что его больше не возьмут на работу в порт, было ясно, как дважды два. Кому нужен растяпа, не умеющий твердо стоять на ногах?

Для эмигранта без профессии больше в этом сраном городке работы не было никакой.

Нужно срочно менять место жительства, решил Стив. Перебираться в Столицу он резко передумал. Лучше поближе к болотам. Можно подвизаться на разделку туш или даже по контракту в «погранцы». Там, где трудно и опасно, отношение к эмигрантам слегка помягче. Никто из граждан не хочет рисковать собственной шкурой понапрасну, а унтерменш не жалко, одним больше, одним меньше…

Но для того, чтобы уехать, тоже нужны патроны. Бесплатно никто не повезет, а это единственная стабильная валюта.

Однако патронов не было совсем. Пистолет давно продан. Нога распухла. Было бы неплохо показать рану врачу, но за вызов тоже нужно чем-то заплатить. Вот только чем?

Он опять сжал зубы и валялся на кушетке голодным несколько дней. Сильно похудел, осунулся и зарос щетиной.

Когда нога зажила, устав бегать от облав, он сам вышел к «миротворцам» и в порыве отчаяния спросил, как можно поступить к ним на службу? Молодые крепкие ребята в черной форме дружно заржали, но не послали по известному адресу и даже не арестовали, а усадили в автозак и куда-то повезли. Стивен приготовился к худшему, хотя терять было уже совсем нечего.

К собственному немалому удивлению в конце пути он оказался в рекрутском пункте, где ему очень спокойно объяснили, что стать «миротворцем» он не сможет, «служба охраны общественного правопорядка» набирается исключительно из граждан Метрополии. Но его могут взять в «драконы» — охрану Метрополии от внешних врагов. Правда, служба там не сахар, и есть риск не дожить до глубокой старости, но сейчас никаких крупных войн с соседними территориальными образованиями нет, и вроде бы даже не предвидится. Ну а локальные стычки всегда заканчиваются победой «драконов», об этом все знают.

Последним доводом стало совершенно невероятное заявление — через десять лет безупречной службы «дракон» получает гражданство Метрополии.

Сердце бешено забилось в груди. Значит — судьба.

Короткий осмотр у врача с диагнозом — «годен». Затем серьезное собеседование у психолога из когорты «чекистов». Особист внезапно оказался добродушным толстячком средних лет. Одет он был в обычную черную форму и ничем не отличался от остальных работников рекрутингового агентства, кроме неуемной энергии и массы веселых шуточек. Стив расслабился и отвечал на все каверзные вопросы быстро, почти не задумываясь. В конце беседы чекист по-отечески похлопал его по плечу, зачем-то подышал на старую печать и шлепнул штамп в личное дело.

Начался новый этап в жизни. Его посадили в ржавый автобус и увезли на самую окраину империи, одели в новенькую, остро пахнущую форму с нашивками в виде черного солнца и дракона, пронзенного мечом. Определили место в казарме с собственной кроватью, чистым постельным бельем и металлической тумбочкой, закрывающейся на ключ. Бесплатно выдали древний автомат марки «АК-74», изрядно потрепанный, но в приличном состоянии, и несколько рожков с патронами.

Это целое состояние! Автомат в гетто стоил немыслимо дорого, к тому же владелец сразу обзаводился определенным социальным статусом в неписанной блатной иерархии. Эх, если бы можно было бы безбоязненно упереть со службы автомат и вернуться обратно в гетто.

Началась бесконечная муштра: кроссы, стрельбы и учения. Стивен быстро набрал форму, питание у черно-солнечных оказалось отменным, он давно так не наедался. А точнее, вообще никогда…Стрелять и до этого умел неплохо, а когда патроны казенные и экономить их не нужно, результаты резко улучшились. Сложнее всего оказалось с рукопашкой и ножевым боем, эмигрантские приемы и хитрости было велено немедленно забыть навсегда.

Новая наука захватила Стива целиком, и все свободное время он разучивал движения, приемы, выпады, контратаки. Особо не преуспел, но оставался твердым середнячком в группе. На спаррингах оказывался «на ковре» не в первую же секунду, как остальные, а мог продержаться в два — три раза дольше. Наступило почти счастливое время, на долгих три месяца.

Народу катастрофически не хватало, «курс молодого бойца» оказался укороченным. Начальство посчитало уровень предварительной подготовки рекрутера Майера вполне удовлетворительным. Стивена определили в «роту», на постоянное место службы.

Неуставные взаимоотношения в части строго пресекались, царствовала «уставщина». Правда, молодняк чаще ходил в наряд, привлекался к различным хозработам и уборке территории части вне графика. Нужно было следить «за базаром», уважительно относиться к старшим, строго блюсти субординацию. За строптивость немедленно следовало наказание — мытье туалетов, гауптвахта или карцер. Могли банально избить сержанты, если уж слишком сильно накосячишь. Жаловаться никто не смел.

Впрочем, понять, запомнить и строго соблюдать основные правила «драконов» оказалось гораздо проще, чем выживать в гетто.

Внезапно выяснилось, что у «драконов» существует понятие «честь», которое необходимо регулярно отстаивать перед сослуживцами, если тебя вызывают «на поединок». В первой же драке Стивен жестко избил пару «старослужащих» из сержантского состава, соединив новые приемы с давно проверенными в деле эмигрантскими. Больше желающих вызвать Стивена «на поединок» в тот день не нашлось, но получившие сдачи затаили злобу. По всем «понятиям» отомстить, накинувшись толпой, они не имели права. Поэтому стали гнобить чисто уставными методами, заставляя бежать лишний круг во время кросса, отжиматься по несколько раз в день, подтягиваться на турнике до полного изнеможения, чаще привлекали к хозработам.

Поначалу Стивена это не задевало никак, но очень скоро стало раздражать. А после стрельбы по лампочкам привередливость младших командиров выросла в разы. Сержанты взялись за него по-настоящему и ничем иным, как издевательством, назвать это было уже нельзя. Но формально предъявить нечего. Служба есть служба, и ее «тяготы и лишения» совершенно не волнуют шерифа…

Стивен впервые задумался о том, чтобы вернуться на гражданку. Технически разорвать контракт он имел право, но в этом случае «черный билет» становился абсолютным, и действие распространялось на всю Метрополию.

Его больше не возьмут на работу нигде и никогда.

Перспектива ужасала и приходилось терпеть унижения, хотя сил почти не осталось. Капля камень точит. Ежедневные придирки и множество мелких наказаний превращали жизнь в ад.

Набор в Африку прозвучал как гром среди ясного неба. Просто невероятная удача и уникальный шанс, который выпадает один раз в жизни. Гражданство Метрополии не через десять лет службы, а сразу после возвращения.

Решение было принято мгновенно…