Последний конвой. Часть 2

Глава 7 Иваныч

Что-то екнуло в груди, а затем — адская скручивающая боль. Не вдохнуть не выдохнуть, сдавило невидимыми тисками, еще секунда — и хрустнут ребра, проткнут легкие и сердце. В левом виске опять запульсировала боль. Уже привычно, если к этому вообще можно привыкнуть, вот только как-то уж слишком сильно. Просто невыносимо!

И нечем дышать! Легкие сипят, перегоняя воздух вхолостую. Иваныч попробовал поменять позу и сесть, но тело не послушалось. Удалось только перекатиться набок и чуть выше подтянуть колени. Боль в груди не отступала, в глазах потемнело, и глухой шум в ушах, переходящий в тонкий пронзительный писк.

Он старательно дышал, грудь вздымалась, но благодатный кислород почему-то все равно не поступал в легкие.

А потом из ничего раздался знакомый противный голос:

— Ну что, допрыгался, старикан?

— Опять ты? — сквозь сжатые зубы проворчал Иваныч, — оставь меня в покое хотя бы сейчас. Не до тебя мне.

— Ну уж нет, — голос захохотал во всю мочь, отчего голова просто взорвалась от невыносимой какофонии, — от меня ты так просто не отделаешься.

Боль накрыла с головой, приподняла в воздух и раздавила в кашу, но зато удалось вдохнуть живительного воздуха. Какая-то странная чехарда в груди, словно старый движок затарахтел и пошел вразнос. Диагноз, в принципе, ясен — загрязнение топливной форсунки, неправильный температурный режим работы свечи, повышенная детонация, износ камеры сгорания. Сейчас прожжет насквозь головку поршня или вообще заклинит юбку и оторвет к чертовой матери шатун…

Нужно любым способом задать сердцу правильный ритм.

Но как? Как это сделать?

Например, считать про себя. Успокоиться, расслабиться и не паниковать. Главное — ритм и дыхание. Пауза. Вдох. Пауза. Выдох.

— Не сопротивляйся! — прямо в мозг невыносимо громко ударил крик, — твое время пришло! Пора собираться в дорогу!

— Нет еще, — беззвучно возразил Петр Иванович, — пока не могу. Пацаны еще не готовы.

— Тебе-то что с того?

— Я отвечаю за них!

— Перед кем???

— Перед Богом!

Голос демонически захохотал, поперхнулся и стих. Словно и не было вовсе.

Сердце внезапно изменило ритм и снова пошло вразнос, непрерывно ускоряясь. Петр Иванович несколько раз хватанул воздух ртом, но в легкие опять ничего не попало. В глазах заплясали ярко-зеленые пятна, невыносимо громко завизжало в ушах, пульсация боли в виске усилилась, хотя еще секунду назад казалось, что сильнее голова болеть просто не может. Сильнее просто некуда. А вот оказалось, что есть куда…

То, что было раньше, только разминка перед настоящими страданиями!

Череп не выдержит температуру лавы, извергающейся из действующего вулкана боли. Он просто расплавится, лопнет и рассыплется во все стороны мелкими брызгами.

Иваныч очень живо представил себе эту картину и поморщился.

Не нужно нагнетать, подстегивая и без того изношенное сердце к самоликвидации. Нужно наоборот, переключиться на что-то другое, важное, сосредоточиться, успокоить бешенный ритм.

Как там Мишка? Тяжело небось всю ночь одному за баранкой?

Снова непонятный рывок в груди, как будто подломилась одна из шестерней в коробке передач, и резкий спад частоты ударов сердца. Вдохнул разок, другой. Вроде полегче, немного проясняется в глазах. Но ритм не восстановился, частота падает все сильнее и сильнее, опять уши заложило, рев МАЗа почти не слышен сквозь вату. Перед глазами темнеет.

Бум, бум, пауза, бум, пауза… какая длинная пауза…бум… снова пауза… и… и… и ничего!

Черт возьми, где же очередной «бум»?

Мрак перед глазами стал совсем непрозрачным, звуки окружающей действительности исчезли. Сознание еще теплится, балансирует на грани, но это не надолго. Сейчас оно окончательно потеряет точку опоры, сорвется и стремительно полетит вниз, в пропасть преисподней.

Демонический, перекрывающий сразу все частоты голос ударил прямо в мозг.

— Ну вот и все!

— НЕТ! — попытался закричать в ответ Петр Иванович, но горло не повиновалось. Звук застрял внутри, а наружу вырвался только непонятный клекот, как у насмерть раненной птицы. И шум крыльев невыносимо ударил по барабанным перепонкам.

— Нет, — мысленно повторил Петр, — мне нужен еще один день. Или два. Как пойдет…

— Мы не на базаре, чтобы торговаться.

— Вот именно! — все так же мысленно ответил Иваныч, — я сам решу, когда придет мое время.

Сердце, словно опомнившись, внезапно сделало еще один запоздалый «бум», и снова наступила длинная-предлинная пауза.

— Это не тебе решать!

Черта с два!

Петр Иваныч сжал в кулак слабую безвольную руку и с трудом подтянул ее к груди. Ладонь была вялая, безжизненная, кулак получился рыхлый, бесполезный. Но это лучше, чем ничего.

Он ударил им себя в грудь.

Мда… ударом это назвать сложно, так… вялый и бесполезный тычок.

— Бейся! — приказал он, — бейся, прошу тебя!

Из глаз потекли скупые старческие слезы.

«Бум» — испуганно ответило сердце, и все тело свело судорогой.

— Бейся! — на этот раз более жестко приказал Петр Иванович и вновь ударил себя кулаком в грудь.

Ответом была тишина.

— Милое мое, родное сердечко, я знаю, что тебе трудно, — попытался подлизаться Петр Иванович, понимая как глупо это звучало бы со стороны. Хорошо, что люди мысли читать не умеют.

— … потерпи еще немного. Совсем чуть-чуть… А потом мы с тобой отдохнем по-настоящему.

Сердце внезапно откликнулось и сделало «бум» два раза подряд почти без паузы. Яркий свет резанул по глазам, в груди запекло. Не-вы-но-си-мо…

И он снова ударил себя в грудь, когда боль немного отпустила.

— Бейся! Бейся, сука, иначе сдохнем!

Он принялся мысленно считать, ничего другого в голову так и не пришло.

— Один, два, три — вдох.

Вдоха не получилось, только невнятный птичий клекот и противное сипение.

— Один, два, три — выдох.

Как можно выдохнуть, если ты ничего не вдохнул?

Спазмы удушья, судорожное глотание, хрип, судороги.

Но он хотя бы попытался…

Сердце опять сказало «бум» и замерло в ожидании.

— Один, два, три — вдох.

Обжигающий пустынным зноем воздух внезапно наполнил легкие полностью.

Бум!

Боже, какой он пьяняще вкусный! Как это здорово — просто дышать.

— Один, два, три — выдох.

Постараемся не обращать внимание на хрипы и сипение. Нас ничего не должно отвлекать. Мы заняты очень важной работой. Мы оба — я и мое сердце.

Бум!

Один, два, три — вдох.

Бум…

Один, два, три — вдох.

Бум, бум, бум…

Бум, бум, бум…

Кажется, ритм выравнивается, и боль в груди потихоньку отпускает, но жжение осталось.

Но это ничего. Это терпимо. Это не смертельно. Наверное…

Глаза слипаются, словно не спал несколько дней кряду. Впрочем, это не сильно грешит против истины. Когда он в последний раз высыпался? Давно. Очень давно. Много лет назад…

Такого густого тумана Петр Иванович не видел никогда в жизни. Уже в паре шагов ничего невозможно различить в молочной-серой белизне. Приходится брести вслепую, ежеминутно спотыкаясь о торчащие корни, и шарахаться от узловатых сухих ветвей, что так и норовят ткнуть острым концом в глаз.

Где же он находится, черт возьми? Память словно заволокло туманом…

Он бредет несколько минут без единой мысли в голове, на то, чтобы сосредоточится, нет сил — ни физических, ни душевных.

Наверное, я все-таки умер. Что дальше? Чистилище? Ад?

Он вновь спотыкается о торчащий корень, сильно ударяется коленом, неожиданно для себя самого матерится вслух. Со всей силы пинает гнилую корягу, выпрямляется, поднимает голову и затравленно осматривается вокруг. Пока его внимание было отвлечено, туман слегка расступился, стал менее плотным, но одновременно и тьма вокруг сгущается все сильнее и сильнее. От этого видимость не становится лучше. Скорее наоборот…

Да где же это я?

Какие-то фигуры проступают сквозь мрак и туман, словно призраки во мгле. Еще один шаг в этом направлении.

Чтобы разглядеть подробности, мне нужно приблизиться. Я должен понять, что со мной происходит, и где я нахожусь?

Еще шаг…

Снова что-то путается под ногами. Петр Иваныч спотыкается, но упрямо не отводит взгляд. Он уже почти догадался.

— Людмила и Танюшка! Я иду к вам…

Слово «фашизм» давно стало апеллятивом, архетипом, своего рода ярлыком, собирательным образом всего, что есть плохого в мире. Произнесите «фашизм», и люди сразу вспомнят Гитлера и Муссолини, концлагеря, холокост, крематории и «газенваген». (прим. нем.Gaswagen — газовый автомобиль, также газенва́ген, «душегу́бка» — термин, используемый в научной и популярной литературе для обозначения мобильных газовых камер, применявшихся нацистской Германией в период Второй мировой войны для массового уничтожения людей). Даже в академическое определение закралась фатальная ошибка, приписывающая явлению какую-то деструктивную идеологию и мифический тоталитарно-милитаристский ультранационализм.

Фашизм — это не что иное, говорили они, как идеология, декларируемая правящей верхушкой для народных масс. Великая цель, во имя которой предлагается объединиться всем жителям страны, дабы творить беззаконие без оглядки на религиозные и нравственные нормы социума. Это такой хитрый способ перенаправить народное недовольство с власть имущих на внутренних или внешних врагов государства, политических противников правящей партии или просто на случайных козлов отпущения. При этом фашизм может строиться на религиозности (прим. Испания), великом прошлом (прим. Италия), идее расового превосходства (прим. Германия), либеральных ценностях (прим. США) и т.д.

А между тем, у истинного фашизма, как явления, по сути, ведь и нет никакой идеологии. Она существует только в головах правящей элиты любой страны. И со времен Древнего Рима по сию пору практически не изменилась. Это полная и абсолютная власть над народом. Право казнить и миловать подданных по собственному усмотрению. То бишь по велению левой пятки императора и доверенного ему круга лиц, наделенных выше озвученным правом от имени самого императора.

С этим утверждением можно спорить до хрипоты, и что римляне де и слова такого не знали, его придумали только пятнадцатью столетиями позже, и что казнить подданных римские магистры могли только после суда, где высшей инстанцией для смертного приговора являлся народ.

Ну да, вы еще скажите, что и демократию тоже придумали в Древнем Риме…

Нацизм, он же национал-социализм, радикализм, тоталитаризм и даже антисемитизм, вырос из ограничений прав властелинов. Поизмельчали нынче диктаторы всех мастей и расцветок, с великой осторожностью стали поглядывать на толпу из страха быть повешенными за превышение полномочий и упоение властью вплоть до полной потери берегов. Поэтому и выдумывают всевозможные причины для безнаказанного террора собственного населения под видом борьбы с ведьмами, жидами, цыганами или на самый крайний случай рыжими.

У монархов же никакой рефлексии по этому поводу никогда не было.

— Охра-а-ана! Вздерните-ка вот этого рыженького. Чего-то он мне не нравится…

И вот ни в чем неповинного паренька потащили на эшафот под радостное улюлюкание толпы, изголодавшейся отсутствием зрелищ. И не нужно ничего выдумывать, объявлять мифическую охоту на ведьм, бороться с ветряными мельницами и науськивать народ на несуществующего внешнего врага, дабы оправдать собственные злодеяния.

И народ, что интересно, повсеместно любит и уважает сильную власть. Стонет под гнетом, кряхтит и тужится от невыносимой налоговой нагрузки, но трепетно любит, боготворит и восхищается. Иконы пишет с ликом царей-батюшек, в ранг святых возводит после смерти, невзирая на прижизненные заслуги в деле умерщвления собственных подданных.

Уважение народа к власти повсеместно складывается только из страха за собственную жизнь. Если самодержец правит сильной рукой, то страна очень быстро становится Великой Империей. Только сильное государство может обеспечить достойную жизнь собственных граждан за счет грабежа колоний и получения репараций от побежденных на поле брани врагов.

Так не бывает, чтобы все жили хорошо и счастливо, никаких внутренних ресурсов страны на это не хватит.

Недаром слово «война» на санскрите означает — «нужно больше коров». Коров всегда мало, а население страны непрерывно плодится и размножается. И чем больше народу становится в государстве, тем сильнее ощущается нехватка ресурсов. А где взять еще? Пойти и отобрать у соседнего племени, благо оно расположилось неподалеку, и долго топать по прериям не придется.

И пока те самые, наиболее пострадавшие от террора кровавых диктаторов профессора и академики чистейшей еврейской крови бодро рассуждают о наиболее реакционных шовинистических и империалистических элементах финансового капитала, об ориентирах надежды для отчаявшихся народных масс, эре коллективизма и тотальном господстве сильного государства в эпоху глубочайшего экономического кризиса, спаде производства и массовой безработице, власть обо всех этих высоких материях даже не задумывается и творит беззаконие, как и раньше, интуитивно, под влиянием внезапно зачесавшейся левой пятки деспота и тирана.

Вот эти самые ученые и выдумывают иногда постфактум, оправдания для «ночи длинных ножей» или «ночи разбитых витрин» (прим. другое название — «хрустальная ночь») и с высокой трибуны, а также в газетных публикациях донесут истину народным массам от имени верховного правителя. О предпосылках создавшейся революционной ситуации и наиболее благоприятном выходе из нее путем репрессий отдельных слоев нелояльного к власти населения. Чтобы остальные слои этого самого населения спали спокойно и не дергались, когда люди в черной форме перерезают глотку соседу, а в спальне насилуют жену и дочь покойного…

Что вы сказали?

Вы утверждаете, что Гитлер был великолепным оратором и сам писал тексты собственных речей?

А разве я о Гитлере сейчас говорю?

Да, Гитлер фигура одиозная, но даже на него работал начальник управления пропаганды НСДАП (прим. Нацистская партия, официально Национал-социалистическая немецкая рабочая партия Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei или NSDAP) Йо́зеф Ге́ббельс (прим. немецкое произношение Гёббельс; нем. Paul Joseph Goebbels) и Имперское министерство народного просвещения и пропаганды (прим. Reichsministerium für Volksaufklärung und Propaganda; RMVP, также известное как Министерство пропаганды Propagandaministerium), которое контролировало содержание прессы, литературы, изобразительного искусства, кино, театра, музыки и радио в нацистской Германии. А у Бенито Муссолини было свое Министерство популярной культуры (прим. итал. Ministero della Cultura Popolare, обычно сокращенно MinCulPop), позже переименованное в «Секретариат по делам печати и пропаганды».

Так что без этой самой пресловутой пропаганды и философского обоснования неизбежности применения насилия никак не обошлось. Сосед же не отдаст коров по собственной инициативе. А вот если его обозвать врагом народа, кулаком-мироедом и расхитителем государственной собственности с целью личного обогащения, вот тогда — да. Насилие становится праведным гневом народных масс во имя торжества справедливости.

Ну а что до жены и дочки, так ребята горячие, давно на фронте, изголодались без баб. За всеми ведь не уследишь. Но виновные непременно будут наказаны по всей строгости закона. Потом! Когда победим всех внешних и внутренних врагов.

Поэтому не надо все валить с больной головы на здоровую. Гитлер, Муссолини, да хоть бы и сам Цезарь всегда имели «правой рукой» великолепных помощников и последователей, не только обосновывавших необходимость повсеместного истребление цыган, евреев или рыжих, но и помогавших настроить и отладить работу механизма уничтожения «лишних» людей в собственном государстве.

Эксимиализм в этом плане не вышел из привычного шаблона. «Министерство пропаганды» и красивые речи с высоких трибун, всемирная поддержка инициатив Райта и скромный ропот ничего не понимающего народа, у которого люди в черной форме принялись отбирать личные вещи и недвижимость.

По какому праву?

В тоталитарном обществе «право сильного» никогда не оспаривалось, так как являлось легитимным, то есть неотъемлемым атрибутом действующей власти. После катастрофы его заменили на эвфемизмы — «высшее благо» и «во имя человечества».

И ведь не поспоришь, злодеяния власть имущих всегда и во все времена прикрываются самыми напыщенными лозунгами, а творимые ими мерзости совершаются исключительно для блага и процветания народа. Но простому обывателю никогда не понять и не принять, почему для высшего блага и выживания человечества он должен отдать собственную корову чужим дядям в черной коже. Перераспределение имеющихся в наличии ресурсов всегда и во все времена велось строго по заветам давно сгнивших вождей.

Задача проста — обеспечить минимальные индивидуальные человеческие потребности и заставить работать по четырнадцать — шестнадцать часов в сутки на благо государства. Задушить на корню любые протесты в среде нелояльного населения, обеспечить порядок на улицах, бесперебойную работу промышленных предприятий и общественного транспорта.

В то время, когда мир рушится, проваливается в безумие, хаос и неразбериху, власти вводят комендантский час, улицы патрулируют солдаты с нашивками «черного солнца», получившие право стрелять без предупреждения в любого, кто покажется подозрительным.

Это ли не фашизм в чистом виде?

И не нужно приплетать сюда обязательное деление населения на фракции по национальному, половому или религиозному признаку, форме черепа или цвету волос. Все это глубоко вторично и к истинному фашизму имеет самое опосредованное отношение. Ведь в основу эксимиализма легла самая безукоризненная идея — сплочение народных масс в единое целое для противостояния природным катаклизмам. А ради высокой цели можно немного пожертвовать правами и свободами отдельных граждан.

Поймите, говорили они, комендантский час и патрулирование военной комендатурой вводят не просто так, а для наведения порядка на улицах и избавления от преступности. Да и по большому счету, спать нужно по ночам, а не шляться по кабакам. Нарушители сами виноваты, что не соблюдали установленные правила.

А что касается изъятия частной собственности, так никто и никогда не отнимал последнее. Это все враки и козни врагов народа. Забирали только излишки, накопленные неправедным образом жизни, а затем перераспределяли среди нуждающихся. Все во имя и для блага человечества!

Но да, в чем-то «прохфессора и акадэмики» оказались правы, при эксимиализме деление на касты и сословия все-таки проявилось. Но скорее как следствие, а не первопричина. Унтерменшами назначили вынужденных переселенцев, ограничили в правах и лишили полноценного гражданства. А что прикажете делать, если ресурсов на всех не хватает? Новых коров взять больше негде. Чтобы хватило всем понемножку, нужно отнять у тех, кто имеет излишки. А когда излишков уже совсем-совсем не осталось, а тысячи голодных ртов выстроились в бесконечную очередь? Тогда отобрали последнее у тех, кто имел еще хоть что-нибудь. Но опять же, не для себя. Не из прихоти и не по злобе, а во имя и для блага. Так и запишите в скрижали истории.

Ну хорошо, сегодня отняли и поделили, а где взять завтра еще?

И рады бы теперь поймать в переулке, аккуратно взять за галстук и как следует встряхнуть тех самых умников и умниц от длинного и тонкого еврейского хвоста, громогласно вещавших на кафедрах о вреде террора и насилия, пропаганде ксенофобии и расизма, отрицании принципов гуманизма и национальной нетерпимости и т.п.

Повторяю, рады бы поймать, прищемить как следует этот самый крысиный хвост, а затем спросить, приставив заряженный кольт к виску — «а что нам теперь делать-то прикажете?»

Как нам навести порядок в стране, если число мигрантов в пятнадцать раз превышает собственное население? Как и чем обеспечить два миллиарда голодных рыл, если седьмой год подряд нет лета, а значит и урожая? И неизвестно, будет ли он еще хоть когда-нибудь, если вымерзли к чертовой матери почти все растения, а деревья срублены на дрова, чтобы обогреть несчастных эмигрантов, привыкших к теплому климату континентальной Европы.

Чем кормить народ, если склады госрезерва обчистили еще в первые два года малого ледникового периода? Ведь они не были рассчитаны на такое количество населения. В стране всегда было плохо с демографией: климат не тот, чтобы бесконтрольно размножаться. Да и запасы делали, чего уж там греха таить, всегда по остаточному принципу, с многочисленными приписками, очковтирательством и присущим менталитету разгильдяйством и безалаберностью.

Что делать, если реки подо льдом, дороги завалены трехметровыми сугробами, горючее почти все сожгли для обогрева, а электроника повсеместно вышла из строя от электромагнитного импульса невиданной силы, и теперь ни один навороченный автомобиль с бортовым компьютером просто не заводится, а производить новую мы больше не умеем. И что толку от скудного урожая, выращенного в отапливаемых последними остатками мазута теплицах, если его не на чем доставить в отдаленные уголки Метрополии, где люди банально умирают от голода и холода?

Что делать, когда у власти нет физической возможности обеспечить необходимым всех?

Оглянулись по сторонам, а брать за хвост некого. «Умники и умницы» давно растворились в закате вместе с полученными за свою болтологию грантами, премиями, профессорскими окладами и личными накоплениями.

А проблему решать нужно! И не просто срочно, а уже вчера. И вот тогда самые лучшие умы планеты и выдвинули знаменитый тезис: «во имя спасения вида гибель нескольких представителей семейства несущественна». Чтобы спасти человечество от вымирания, нужно сократить население до приемлемого уровня.

Есть такой термин — бутылочное горлышко. Выжившие дадут новое потомство и вновь заселят планету. Но это будет потом, когда сложатся благоприятные условия… А пока — запланированная убыль населения, с целью обеспечения минимумом потребностей только тех, кто останется в живых. Желательно, чтобы это были самые сильные и здоровые представители профессий, необходимых для выживания социума. А всех остальных — в утиль истории…

Во главу метода разделения человеков на сорта поставили не личную неприязнь диктатора к конкретному «рыжему», а необходимость персоналии для блага Метрополии. При этом старики, инвалиды и прочие паразиты на теле общества автоматически приравнивались ко второму сорту, а значит, приговаривались к уничтожению. Со временем в эту же категорию были причислены и большинство эмигрантов, по тем или иным причинам оказавшиеся невостребованными социумом. Ну что поделать, значит, не вписались в новый мировой порядок. Так тоже бывает, и в этом никто не виноват.

Массовых расстрелов у нас никогда не было. Да они и не нужны, когда медицина практически отсутствует, питание скудное, а жилье отапливается только теплом собственных тел. Но честное слово, лучше бы были. Это куда гуманнее, чем нищенское существование в резервациях и эмигрантских гетто или бессмысленная ссылка на болота.

Всплеск преступности среди доведенных до отчаяния и полной безысходности людей, приговоренных к смерти собственным правительством, стал закономерным итогом декларации «о новых правилах распределения материальных благ среди населения». И вновь люди в форме вышли на улицы наводить порядок. Поднатужились и навели. Население сократилось, пайки увеличились, и большинство оставшихся в живых радостно выдохнуло — «на наш век хватит». «Как-нибудь пересидим, — думали они, — перетерпим, на дворе капель — весна наконец-то пришла, все теперь наладится».

Прошли годы, но ситуация в корне не поменялась. Ресурсов все так же не хватает, сокращение населения идет невиданными темпами, а света в конце тоннеля все так же не видно. Людей по- прежнему слишком много.

Или это жратвы стало совсем мало?

А ученые, вчерашние профессора и академики дружно молчат, словно в рот воды набрали. Им просто нечего больше предложить народу. Нет другой национальной идеи. Никто из «умников и умниц» за тридцать лет борьбы со стихией так и не смог родить.

Вот и остается уповать на чудо…

Центры материков превратились в безжизненные пустыни, лишенные растительности и воды. Производство и технологии утеряны навсегда. Электростанции почти не производят электричество. Прекратилась добыча нефти и газа. Запасы горючего стремительно тают, а то, что производится полукустарным методом, не обеспечивает потребности населения даже на треть. Вышки сотовой связи выгорели от ЭМИ еще в момент вспышки на Юпитере, а вместе с ними и почти три четверти бытовой аппаратуры. Падают на землю отработавшие ресурс спутники связи. Больше не функционирует железная дорога, авиация, телевидение, радио. Техника и механизмы постепенно приходят в полную негодность, ремонтировать некому и нечем. Повсеместно ветшает флот, круглосуточно занятый ловлей рыбы, а промысловые косяки уходят все дальше и дальше от берегов.

Стремительно деградирующие остатки человечества жмутся к морям и океанам, как единственному оставшемуся источнику пищи. Питьевая вода стала самым ценным ресурсом на Земле. Закат цивилизации лишь вопрос времени. На горизонте уже собрались все четыре всадника апокалипсиса. И самый страшный из них — голод…