Последний конвой. Часть 2

Глава 15 Лидия

25 февраля 32 года

Арсений из опаски всю дорогу помалкивал, а Василь впал в странное полузабытье. Равнодушно-стеклянный взгляд, губы что-то невнятно бормочут. Я попыталась привлечь внимание младшего научного сотрудника: сначала окликнула, затем слегка потрясла за плечо. Отреагировал вяло, втянул голову в плечи и даже не посмотрел в мою сторону. Потрясла сильнее. Василий застонал, закатил глаза и побелел, как больничная простыня. Пульс ниже плинтуса, давление как у пятилетнего ребенка.

Мы уже вернулись в лагерь, а я все еще кипела от ярости и не могла успокоиться. Какими только эпитетами я не вознаградила политрука по дороге, а бедному Арсению пришлось все это выслушать и проглотить. И ничего, хватило ведь терпения.

И вот, заводим мы бедняжку Василя в мою каморку, укладываем на мат, и тут как снег на голову приперся кто бы вы думали?

Правильно. Чернецкий!

Если бы он хотя бы еще полчасика выждал, я, может быть, успокоилась и не отреагировала так бурно. Да и вообще, откуда особоуполномоченному было знать о том, что произошло у побережья? Ну вот зачесалось у него не вовремя. Бывает…

Да и я тоже хороша. Нервы нужно держать в кулаке. Только теперь уже поздно после драки кулаками махать, рвать и без того редкие волосы и посыпать голову пеплом.

В общем, заходит этот выродок в медпункт, как к себе домой, весь такой важный и самодовольный. А у меня внутри буря, шторм и смерчи гуляют.

— У вас что-то болит? — спрашиваю.

Нет, ну мало ли? Все же человек, а не машина. Вдруг живот прихватило, или давление от жары поднялось?

— Нет, — отвечает, — Лидия Андреевна, лапушка, со здоровьем у меня пока все в порядке.

У меня от этой самой «лапушки» аж в глазах потемнело и руки затряслись. Шарю глазами по сторонам, чем бы тяжелым запульнуть в голову особоуполномоченному, и, как назло, ничего подходящего не попадается. Набираю в легкие воздуху, сколько вмещается, медленно выдыхаю через нос и елейным голоском сообщаю, что у меня сейчас вот ни одной свободной минуты нет, чтобы исполнять роль психолога для заскучавшего без женской ласки чекиста.

Молчит, стоит как истукан посредине и без того тесной отгородки и не уходит. Озабот чертов.

Как в старом мультфильме: «меня не слышат это минус, но и не гонят — это плюс».

Ладно, думаю, да черт с ним, с Чернецким! Тут Василек совсем плох…

Переключаюсь на свою работу, особоуполномоченного игнорирую, хотя краем глаза наблюдаю за реакцией. Стоит. Молчит. Чего-то ждет. Тем временем, я ношусь по медпункту, как угорелая, капельницу готовлю и каждые два шага об этого придурка спотыкаюсь. Ну теснота же, как в склепе.

Наконец, не выдерживаю и выдавливаю из себя сквозь зубы:

— Не могли бы вы, Евгений Александрович, оставить меня в покое ненадолго? Мне нужно раненым заниматься.

— Да я вам вовсе и не мешаю, — отвечает, — стою тут тихонечко в уголочке, помалкиваю.

А я никак в вену попасть не могу, руки трясутся.

Вот же сволочь. Достал!

Так, еще раз, вдохнуть-выдохнуть, закрыть глаза, досчитать до десяти, открыть глаза, аккуратно ввести иглу, открыть клапан, закрепить шланг. Получилось! Капает. Через полчасика моему Васильку станет чуточку полегче.

Собираюсь с силами, оборачиваюсь и еще раз спрашиваю, но уже немного грубее.

— Евгений Александрович, что вы хотели?

Стоит, мнется, как школьник на уроке химии, и опять начинает свою бодягу о том, какая я красавица и умница, и как сильно я ему нравлюсь. Ладно, это я уже слышала раз двадцать или тридцать, ничего нового не сообщил.

Но вот когда он второй раз подряд назвал меня «лапушкой», я больше сдерживаться не смогла.

— Никакая я вам не «лапушка», господин Чернецкий. Немедленно покиньте медпункт! Больному нужен кислород. Помещение маленькое, духота невыносимая, а проветрить помещение, чтобы при этом не напустить жары, нет никакой возможности.

«Меня не слышат — это минус…»

Стоит, молчит и не уходит. Делаю еще одну попытку:

— Евгений Александрович, уходите по-хорошему!

— Лидия Андреевна, лапушка…

Вот тут у меня крышу и сорвало. Нащупала на поясе кобуру, расстегнула и вытащила пистолет, сунула враз позеленевшему особоуполномоченному под нос и прошипела, как беременная змея поздней весной:

— Слушай меня очень внимательно, засранец. Если ты, больной ублюдок, еще раз попадешься мне на глаза без веской причины, я тебя или застрелю, или кастрирую. И рука не дрогнет, и глаз не дернется!

Как я давно мечтала сказать ему это прямо в лицо. Аж полегчало на душе.

— Лидия Андреевна, — шепчет вполголоса, — ради бога успокойтесь. Уберите оружие! Не приведи господь… и в мыслях ведь не было вас обидеть…

Да знаю я, что у тебя в мыслях, кобель…

— Проваливай отсюда, — еще раз повторяю и аккуратненько так, пальчиком нажимаю на рычажок сбоку на корпусе. И «беретта», моя красавица и умница, делает такой негромкий, я бы даже сказала какой-то глубокомысленный щелчок, который означает, что теперь даже легкое нажатие на спусковой крючок немедленно отправит в полет тяжелую девятимиллиметровую свинцовую пулю. В очень и очень короткий полет, потому что ствол направлен прямо в морду особоуполномоченному.

Ух как он затрясся, залепетал что-то несвязное и попятился назад.

— Хорошо запомнил? Без веской причины сюда больше ни шагу! Только если руку или ногу откусят, — съязвила я напоследок, и стволом на выход показываю.

Чернецкий весь съежился, даже ростом ниже стал, откинул одеяло и бегом по ступенькам припустил. А я, дура, следом. Смотрю, как он улепетывает,и так мне захотелось придурку ускорения добавить, чтобы навсегда запомнил урок, ну просто сил нет. Тогда я направляю ствол в землю и нажимаю на спусковой крючок.

Зачем я это сделала?

Не знаю!

Поддалась сиюминутной прихоти. Вот стукнуло в мою тупую башку, что нужно делом доказать серьезность намерений. А то ведь не поверит ни черта. Решит, что я ссыкуха, и побоюсь воплотить в жизнь обещанное.

И ведь прав будет на все сто. Актрисой я всегда была паршивенькой…

Негромко бабахнула «беретта», пуля ушла в песок. Не знаю, услышал ли Чернецкий выстрел, он так громко топал и пыхтел, что наверное, мог бы заглушить трактор.

Но услышали другие…

Словно из под земли, передо мной выросли двое здоровенных плечистых штурмовика. Один мгновенно загородил меня собственным телом, а второй обхватил за талию и потащил в блиндаж. Я почти не сопротивлялась, зная по личному опыту, что занятие это бесполезное. Все ждала, что закинет меня на плечо и понесет… Но нет, просто потащил волоком.

С хлопком в небо ушла красная ракета, а потом на весь лагерь противно завыла механическая сирена. Вот только тут до меня потихоньку начало доходить…

Боже мой, что я натворила?

Со всех сторон начали сбегаться «фашисты». Движения деловые, четкие, отлаженные. За несколько секунд организовали полукруг обороны вокруг моего входа. Залегли, приготовившись к стрельбе. Один даже пулемет приволок. Черт его знает, то ли успел смотаться к грузовикам, то ли так и спал с ним в обнимку. Я пыталась что-то кричать, но когда тебя тащат по песку супротив твоей воли, сделать это внезапно оказалось весьма затруднительно.

Последнее, что я успела увидеть, как по лагерю стремительно несется броневик Эмиссара, подняв за собой столб пыли, а пулеметчик на ходу разворачивает ствол в сторону пустыни.

Когда я оказалась в безопасности, защищенная глубоким блиндажом с отвесными стенками, покрытыми металлическими листами, молодой сержантик наконец додумался уточнить:

— Лидия Андреевна, что случилось?

Вот ты мог с этого начать?

Нет, милый, рассказывать тебе всю эпопею назойливых ухаживаний пожилого чекиста в состоянии острого спермотоксикоза я не буду даже под страхом смерти. Поэтому сочиняю прямо на ходу. Врать не люблю и не умею, но стараюсь быть как можно более убедительной.

— Ничего не произошло! Я проводила проверку выданного мне табельного оружия. Пальнула в песок. Просто так! Чтобы убедиться, что пистолет исправен и не подведет в случае опасности.

Таких больших и круглых глаз я не видела очень давно.

— Лидия Андреевна, а вы могли это проделать в другое время? Хотя бы предварительно руководство поставить в известность?

— Я не подумала…

Сержант замялся, потоптался на месте и сказал:

— Вы меня простите, Лидия Андреевна, но я вынужден доложить о вашем проступке Эмиссару.

— Я понимаю…

— Без обид! — немного суховато буркнул штурмовик, поджав губы, развернулся и шустро убежал по ступенькам наверх отменять тревогу.

Тут меня немного запоздало накрыло раскаяние.

Ух, что теперь будет! Сейчас прилетит Быков и сожрет меня с потрохами. Во всяком случае, я на его месте именно так и поступила бы. Я же себя знаю…

Шум наверху продолжался недолго, пару секунд. Потом зычный голос отдал команду, я не расслышала, что именно, стенки ямы хорошо поглощают звук. Наступила тишина.

Выждав немного для порядка, я осторожно выглянула из убежища и убедилась, что вокруг — никого. Броневик укатил обратно на стоянку. Часовые заняты делом — бдят. Штурмовики свободной смены вернулись в блиндаж — досыпать. Хотя, какой теперь сон? И вообще, лагерь выглядит так, словно ничего и не произошло.

Может, пронесет, и меня не прибьют насмерть?

Эмиссар действительно пришел. Не сразу, минут через пятнадцать — двадцать. Я к тому времени уже немного успокоилась, полностью осознала всю нелепость ситуации и даже немного раскаялась. Вон какой шухер из-за меня поднялся. И даже немного лестно стало. Штурмовики — молодцы, перво-наперво бросились врача спасать, а уже потом оборону лагеря занимать.

Быков оказался на удивление спокоен. Как будто действительно не произошло ничего особенного, а тревога была запланирована в качестве учений. И вот теперь, довольный результатами своих подчиненных, командир со спокойной совестью отправился в заслуженный отпуск, а по дороге заглянул к мне, старому другу, перекинуться парой словечек.

Быков, спустившись в «лазарет», вначале осмотрел раненого, уточнил состояние. Оглядевшись по сторонам, подвинул маленький стульчик поближе и с опаской пристроился на нем. Стул отчаянно заскрипел под мощным торсом, но выдержал, не развалился. Эмиссар помолчал пару секунд, словно подбирая слова, потом спросил спокойным ровным голосом:

— Лидия Андреевна, давайте начистоту. Что произошло?

— Я проверяла исправность…

— Лидия Андреевна, — перебил Быков слегка повысив голос, даже не удосужился выслушать мои жалкие оправдания до конца, — эту версию я уже сегодня слышал. А теперь, пожалуйста, правду!

Я молчала, закусив губу.

— Чернецкий? — уточнил он.

Боже мой, неужели все настолько прозрачно? Все всё видят. Все всё понимают.

У меня задрожали ресницы и запершило в горле. Я кивнула головой и отвернулась.

— Понятно, — нахмурился Быков, — значит, опять Чернецкий воду мутит. Хорошо, я с ним поговорю еще раз. Раз не понимает по-хорошему…

Родион нахмурился, поиграл желваками и не стал продолжать фразу. Повисла неловкая пауза.

— Я понимаю, что у вас был очень тяжелый день, и нервы на пределе. И все же, Лидия Андреевна, постарайтесь взять себя в руки и хотя бы немного поспать. Ночью нам опять предстоит большой переход. Может быть, даже самый большой и тяжелый за всю экспедицию. Нужно как следует отдохнуть, чтобы хватило сил на дорогу.

Быков поднялся.

— Отдыхайте, Лидия Андреевна, я пойду, у меня еще есть неотложные дела.

И вышел.

Это все?

Я даже растерялась. Ожидала криков и угроз, наказания. Уж пистолет-то точно должен был изъять. Лично я отобрала бы без всяких сомнений. Нет, потом, конечно,вернула бы…

А если серьезно?

С чего бы Эмиссар сегодня такой добренький? Обычно он злой и сердитый. Неужели из-за инцидента на побережье? Или я что-то не поняла?

И вдруг не удержалась и глупо хихикнула. А Чернецкий сегодня точно выхватит по первое число. Впору начинать потирать ладони и злорадно ухмыляться.

Но расслабилась я слишком рано. Не прошло и пяти минут, как в импровизированную дверь из стеганого ватного одеяла «постучал» Чекист. Взгляд мутный, недобрый, лицо серое, осунувшееся. Я только сейчас обратила внимание, как сильно сдал наш «великий и ужасный» политрук. За каких-то несколько дней постарел на десять лет.

Вошел в медпункт, огляделся по сторонам, покосился на спящего Василя. От предложенного стульчика великодушно отказался кивком головы.

— Лидия Андреевна, нам нужно серьезно поговорить о произошедшем сегодня.

Сердце забилось с утроенной скоростью. Неужели Родион успел все рассказать?

Ой, да что за глупые мысли, это же политрук. Он так и все знает. Работа у него такая.

И что теперь? Будет заступаться за своего помощничка? Или решил отомстить за нанесённое оскорбление?

Тут меня такое зло взяло, что словами не описать.

Не буду я оправдываться! Пусть даже и не пытается запугивать. Я тебе не водитель, которого легко заменить можно. Я — врач. Причем, в единственном экземпляре. Вывести и расстрелять не имеет права, экспедиции каюк придет.

А значит, ничего он мне не сделает.

А сама стою, едва жива от страха. Молчу, как рыба об лед, и глаза в пол, как провинившаяся третьеклассница, прячу.

— Лидия Андреевна, — политрук так и не дождался ответа, — я не хочу вам ничего приказывать. Я прошу…

Интересное начало. Чего это он попрошайничать собрался?

— … я понимаю, как это звучит со стороны, — продолжил монолог Чекист, — и все же, я вас очень убедительно прошу, о сегодняшнем происшествии никому ни слова.

Немая сцена.

— Лидия Андреевна, состав экспедиции очень разнороден. Люди смертельно устали от жары и постоянного недосыпа. Нервы на пределе. Невозможно предсказать, какова будет реакция, когда народ узнает всю правду. Может быть, это и неправильно, но во избежание паники лучше не посвящать общественность во все подробности происшествия… — политрук сбился и замолчал.

— Но как же…? — начала я.

— Никак, — перебил Чекист, — я не прошу вас врать. Просто не нужно говорить всей правды. Не преувеличивайте опасность без крайней необходимости. Эти черви или кто они там, пиявки, — водные твари. По пустыне за нами вслед не поползут. Мы проехали больше тысячи километров, а наткнулись на них только сейчас. Я уверен, явление локальное, и больше мы с этими паразитами никогда в жизни не столкнемся. Предупрежден — значит вооружен. А народ зря пугать мы не станем. Да, Лидия Андреевна? Вы согласны со мной?

Я замялась с ответом. Звучало по-мужски логично, но в корне неправильно. Почему он считает, что непременно должна начаться паника? Неужели наши мужики такие глупые и трусливые?

— Лидия Андреевна, — Чекист напрягся, видимо, уговаривать женщин он не умел, — я буду с вами предельно откровенен. У нас очень маленький запас питьевой воды. Возвращаться в Асуан слишком поздно, остается прорываться сквозь озера или объезжать их вокруг по пустыне. Но вокруг — это очень далеко и долго. В составе экспедиции зреет недовольство. Будет очень сложно объяснить людям почему нет воды, а мы все дальше и дальше углубляемся в пустыню.

До меня наконец дошло, о чем просит политрук.

— Сквозь озера? Вы сказали — «сквозь озера», которые кишат тварями, способными сожрать стокилограммового крокодила целиком за несколько часов? Лев Исаакович, да вы в своем уме? А если кто-то остановится, чтобы искупаться или набрать водички?

— Мы предупредим, что останавливаться и выходить из машин нельзя. Возможно, дадим какую-то вводную информацию — строго дозированно, чтобы не поднялась паника.

— Лев Исаакович, — запротестовала я, — да это просто бред! Там в озерах черви, которые умеют прыгать. А что, если они заберутся в кузов грузовика? А если у кого-нибудь машина заглохнет? Или колесо спустит? Или горючее закончится?

— Мы обдумаем стратегию поведения, — перебил Чекист, не дослушав меня, — постараемся предварительно разведать маршрут. Родион Сергеевич проложит самый кратчайший курс, по возможности вокруг водоемов.

— А если не получится, то попрем вброд?

— Да, Лидия Андреевна, — взгляд Чекиста стал жестким, — если не получится объехать вокруг, нам придется форсировать водное препятствие. Другого выхода у нас просто нет!

— Тогда соберите людей и объясните, насколько высока опасность.

— Это не самая хорошая идея.

Я опять разозлилась.

— Вы подвергаете экспедицию смертельному риску.

— Я выбираю меньшее из двух зол. Смерть от обезвоживания в пятидесятиградусную жару тоже не сахар и не щербет. Если мы отклонимся от маршрута слишком далеко, нам не хватит воды, чтобы добраться до ближайшего населенного пункта.

— Лев Исаакович, — взвилась я, но договорить политрук не дал.

— Я обещаю обдумать ваше предложение. Надеюсь, Лидия Андреевна, вы поступите благоразумно и доверите миссию просвещения личного состава руководителям экспедиции. Лидия Андреевна, поймите, инициатива наказуема.

Захотелось скрипнуть зубами, как делал Быков в минуты сильнейшего раздражения, но к сожалению, я так не умела. Поэтому промолчала в ответ.

— Разрешите откланяться? — пробормотал он какую-то архаичную форму прощания и вышел из медпункта.

И даже словом не обмолвился о Чернецком и сегодняшним происшествии. Или я чего-то не понимаю, или одно из двух…