Последний сын

Войнушка

Когда Ханнесу было пять лет, родители отправились с ним на Парад мира, который проходил на Нацплощади. Сидя на плечах отца, Ханнес смотрел на плывущие мимо ракеты, танки, пушки, бронемашины. За техникой маршем шли колонны солдат. У каждой была своя одежда, свой головной убор. Ханнес старался запомнить, как называл разных солдат диктор, но их было слишком много, и памяти мальчика не хватало. Море зрителей махало солдатам руками, хлопало, кричало "ура".

— Тебе понравилось? — спросил Телль сына по дороге домой.

Ханнес сосредоточенно кивнул. Было видно — что-то ему не давало покоя.

— О чем ты думаешь, котик? — наклонилась к сыну Фина.

— Если это был парад мира, то зачем там шли солдаты и показывали оружие?

Телль, нахмурив брови, задумался.

— Ну, наверное, считается, что за мир надо бороться, — неуверенно произнес он.

— Брось, — вспыхнула Фина.

Ее лицо пылало то ли от гнева, то ли от стыда за слова мужа. Теллю стало неловко, а Ханнесу — любопытно. Оба смотрели на Фину, ожидая, что будет дальше. Остановившись, она взглянула на мужа с сыном и взяла себя в руки.

— Когда-нибудь на то, что творится сейчас, все посмотрят другими глазами, — спокойно сказала Фина.

— Ты о чем это? — не понял Телль.

Взяв Ханнеса за руку, Фина продолжила путь.

— Давно — тогда я еще была в средних классах — к нам в город приезжал Нацлидер. Когда нам в детдоме сказали об этом, мы месяц готовились. Рисовали плакаты, учили стихи, песни. Один мальчик из нашего класса нарисовал даже портрет Нацлидера. Воспа увидела его, закричала: "Ты что! Меня же посадят!" Забрала портрет и ушла. Мальчик долго рисовал, старался, но непохожим получился у него Нацлидер. В ночь перед приездом мы почти не спали, и, как воспы за нами ни следили, мы репетировали. В темноте, шепотом. Наутро мы все стояли в парадной форме, ждали, что нас поведут туда, где будет он. Но нас закрыли в детдоме и не выпускали. Всех. Многие из нас плакали от обиды, злились на восп. Но потом, когда я выросла, я поняла, что это не воспы нас не пустили. Они и сами хотели увидеть его, но им сказали — сидеть с нами…

Небрежно улыбнувшись своему воспоминанию, Фина крепко сжала руку сына.

— Если бы не Ханнес, я бы никогда не пришла смотреть на это, — бросила она Теллю, кивнув в сторону парада.

Оказалось, смотреть его ходили все детсадовские мальчишки.

— Мне сказали, что, чем больше солдат и оружия, тем крепче мир, — принес сын домой на следующий вечер.

Теперь, приходя из детского сада, Ханнес продолжал играть в войну, в которую играл там с другими детьми. Он забрасывал невидимыми бомбами невидимого врага под диваном, стрелял в окно, устраивал засаду, прячась под подушками. Так продолжалось до ужина, после которого Ханнес, устав и успокоившись, садился за книгу с буквами или раскладывал свои игрушки.

— Пап, купи мне пистолет, — сказал он забравшему его из сада отцу.

— Ты для этого попросил маму, чтобы я за тобой пришел? — догадался Телль.

Он говорил громко, чтобы сын хорошо его слышал сквозь шум улицы.

— Да, и еще — чтобы подольше поиграть, — признался сын.

— В войнушку? — Телль по своему детству помнил, что это — любимая игра мальчишек.

Ханнес кивнул.

— Вы друг с другом сражаетесь? Или как?

— Враг понарошку. Никто не хочет быть врагом, — с некоторым сожалением ответил Ханнес.

— Вообще никто? — удивился Телль.

— Сперва мы считалкой назначали. Потом просто. Но никто не хотел.

— Как это "просто"?

— Есть мальчики, которым мы говорили: "будете врагами". А они не хотят. Они вообще не стали играть с нами.

— И не играли?

— Ну почему же? Играли.

— Вы их заставили? Били? — сейчас Теллю это было важно знать.

Ханнес прищурил глаз и ответил как-то нехотя.

— Не особо.

Телль подумал, что, когда Ханнес только пришел в сад, его там дразнили "глухая тетеря". И сыну приходилось драться. Телль хотел было напомнить Ханнесу об этом, но не решился.

Про пистолет они, пока шли, забыли.

***

— А толстого забрали? — услышала Фина, как-то придя за Ханнесом в сад.

Это одна воспитательница спрашивала другую. Фина специально после этого зашла в группу, чтобы воспитательницы видели ее. Она думала смутить их, но воспы только холодно поздоровались.

— Как зовут того мальчика? — спросила Фина сына по дороге домой. — О котором ваши воспитательницы говорили, когда я зашла.

— Денис, но его так мало кто называет, — не понимая, зачем мама спрашивает, ответил Ханнес.

— Сынок. Я хочу тебя попросить: всегда зови Дениса по имени, и никак по-другому. Это очень важно, — ласково сказала Фина. — Я не спрашиваю, как ты называл его вчера, мне важно, чтобы ты впредь Дениса звал только по имени.

— Я его почти всегда так звал, — удивился просьбе мамы Ханнес.

— Ну вот и хорошо. Вот и зови дальше, — обняла одной рукой сына Фина. — А кто этого мальчика приводит и забирает?

— Мама приводит. А приходит за ним бабушка или папа.

— Как ты думаешь, они любят его?

— Да, — снова удивившись словам мамы, ответил Ханнес.

— Почему ты так думаешь?

— Маме грустно, когда она оставляет Дениса и уходит. А папе и бабушке его жалко, — подумав, ответил Ханнес.

— Ну вот, видишь. Даже у самого, как всем кажется, нелюбимого у вас человечка — есть люди, которые его любят. И, приводя его в сад, мама волнуется — не обидит ли кто ее мальчика, не сделает ли ему больно? И мама будет переживать за сына, чувствовать его боль, его обиду сильнее его самого.

— Откуда ты это знаешь? — глаза Ханнеса стали большими.

— Я ведь тоже мама, — наклонившись к нему, произнесла Фина.

***

— Мама, для чего мы живем? — Ханнес только что пришел из сада и сидел на кухне за столом в ожидании ужина.

— Откуда такой взрослый вопрос? — от неожиданности Фина повернулась к сыну с кастрюлей и тарелкой в руках.

Она еще в саду увидела, что сын о чем-то думает, но решила подождать, пока Ханнес сам расскажет. Фине казалось — сын просто пытается подобрать нужные слова, чтобы она его поняла.

— В детском саду нам сказали, что мы живем, чтобы служить отечеству, — объяснил Ханнес, зажав в руке ложку.

Фина наложила сыну кашу, поставила ему тарелку, дала хлеб и села рядом.

— Кто вам такое сказал?

— Приходил военный. В форме и с медалями, — ответил сын, не отрываясь от каши.

— Ты бы взял ложку правильно, — предложила Фина. — Вам в саду так разрешают ее держать?

— В саду нет. А здесь можно? — Ханнес поднял на мать глаза от тарелки.

— Можно, — кивнула Фина.

Глядя, как сын ест, она вспоминала большие сумки, с которыми выходили с работы домой детсадовские поварихи. У нее в детском доме было точно так же.

— Мам, ну скажи, — остановив ложку над тарелкой, повернул к ней голову Ханнес.

Брови Фины нахмурились, взгляд остановился на узоре клеенки стола. Подумав, Фина посмотрела на сына.

— Я думаю, что мы живем для того, чтобы оставить о себе память. Своими делами, своими поступками. Своими открытиями, изобретениями, книгами. Или своими детьми, — Фина улыбнулась краешком рта, ее ладонь мягко легла на держащую хлеб руку Ханнеса.

Вдруг лицо матери стало серьезным.

— И лучше не оставить о себе вообще никакой памяти, чем стать виновником гибели даже одного человека. Как будут вспоминать о том, после кого остались матери, у которых отняли детей?

Ханнесу показалось, что мама это сказала не ему, а кому-то другому. Он даже поглядел по сторонам, но больше никого не было.

— Мам, а кому ты это сказала?

Фина подняла Ханнеса на руки, посадила себе на колени. Она погладила сына по голове, обняла и начала тихо качать.

— Это я сама с собой.

Ханнес взял ладонь матери, провел по ней пальцами. Потом потрогал морщины на подушечках пальцев Фины и посмотрел на свои пальчики.

— У тебя такие же полосы, как у нашей уборщицы в саду, — задумчиво произнес он.

— Это просто руки часто в воде, — ответила Фина. — Помнишь, как ты сидел в ванной, и у тебя от воды тоже сморщились пальчики? Ты тогда еще подумал, что они так навсегда останутся.

— У меня после ванной они были мягкие. А у тебя твердые.

— Так ты еще маленький. А я — большая, — прислонившись губами к волосам сына, ответила Фина.

Она поцеловала его в макушку. Ханнес закинул голову и посмотрел на мать.

— А ты не болеешь? — заботливо спросил он.

— Нет, — мягко сказала Фина.

— Честно?

— Честно, — ответила Фина и, крепко прижав сына, провела носом по его голове.