Вокзал

Чтобы вернуться в нормальную жизнь, нужно было придумать себе дело. Но, чтобы придумать его, нужна свободная голова. Отвлечься же от своих мыслей Фина не могла. Она просто не знала как.

Еще у соседей все время кашлял заболевший ребенок. В кухне Фине это было особенно слышно. Когда мальчик захныкал из-за горького лекарства, и на него стал орать отец, Фина не выдержала. Быстро одевшись, она выскочила из квартиры на улицу.

Уже стемнело, во дворе не было никого. Взглянув на окно соседской комнаты, где лежал больной мальчик, Фина поняла, что сейчас повела себя, как Телль. Сама бы она стукнула соседям в стену, чтобы те вели себя тише.

Фине стало жалко малыша — и потому, что он болеет, и потому, что у него такой отец.

Только вот ее детей никто не пожалел.

Фина подняла голову. Как ни заслоняли, как ни прятали огромные дома от нее мир, все-таки до неба им было не добраться. Конечно, что могли, они сделали — вытянувшись изо всех сил, оставили Фине от черной бесконечной вышины лишь маленький кусок. Но и в нем точками светились звезды. Может быть, именно в эти мгновенья на них глядит Телль?

"Как ты там? Думаешь ты обо мне? Есть ли у тебя там хоть немного времени вспомнить меня?" — спрашивала его Фина.

Утром она отправилась к дому, где с мужем они прожили столько лет. Раньше Фина была уверена, что никогда туда не вернется, даже близко не подойдет к той квартире. Ведь именно там не стало Ханнеса. И там она потеряла двух других сыновей.

Тоска по мужу, одиночество, неприкаянность вели сейчас туда Фину. Вот фонарь, на который любили смотреть Телль с маленьким Ханнесом. Каждый вечер Телль брал сына на руки и подносил к окну.

— Смотри, огонёк, — показывая на тот фонарь, говорил он.

— Анёк, — повторял Ханнес.

Тогда ему было полтора годика.

Чтобы за листьями деревьев увидеть свои окна, Фина шагнула с тротуара на проезжую часть. В кухне под открытой форточкой стояла герань. Герань, которую Фину по утрам заставляли поливать в детдоме, шлепая по рукам линейкой за каждую пролитую на подоконник каплю. У нее дома такого цветка не было бы никогда.

В один миг для Фины эта квартира стала чужой. Перейдя на другую сторону улицы, она последний раз взглянула на окна, — чтобы больше никогда к ним не возвращаться.

Вышедший из подъезда комендант заметил Фину, но сделал вид, что ее не знает.

К дому направлялась женщина в сером костюме. Раньше Фина ее не видела. Может, это она живет теперь в той квартире? В руке у прохожей была большая сетка, откуда торчали хлеб с молоком. Женщина остановилась, вытащила уже начатую булку и откусила ее.

Фина сразу почувствовала голод. Захотелось не просто безвкусной, безликой магазинщины, а родного, теплого, домашнего — как пирожки, которые для нее готовила бабушка. Сама Фина часто пекла пирожки мужу и сыну. Хоть Ханнесу с Теллем они очень нравились, особенно с капустой, но такие, как бабушкины, у нее никогда не получались…

В этот раз пирожки выдались на славу. Фина даже обрадовалась, только вот разделить радость было не с кем. Она смотрела на полные кастрюли пирожков, не зная, что с ними делать. Фине их хватило бы на неделю, если не больше.

Завернув одну из кастрюль с пирожками в теплое полотенце, она поставила ее в сумку и отправилась на улицу. Фина хотела поначалу раздать пирожки прохожим, но те несколько человек, которым она успела предложить их, или шарахались от нее или проходили мимо, ускоряя шаг. Заметив, как за ней наблюдает нацпол, Фина поняла, что надо уходить.

"На вокзале их обязательно кто-нибудь возьмет", — решила она. Действительно, тем, кто покидает дом, близких, родных людей, ее пирожки нужнее.

Нацполицейский у вокзала лишь покосился на сумку Фины. Внутри здания было душно, и все, кроме тех, кто стоял за билетами, спрятались в тени навеса платформы на перроне. Остановившись там у своего столба, Фина стала высматривать, к кому можно подойти с пирожками. Предлагать всем подряд она больше не хотела.

В ее сторону шел молодой военный с женой и дочкой. Девочку он держал в одной руке, другую крепко обхватила супруга.

Глядя на них, Фина вспомнила, как провожала мужа. Стало жалко всех — и Телля, и себя, и девочку, которую нес папа-военный, и его жену, и его самого. Увидит ли еще дочка папу? Увидит ли Фина своего мужа?

Оставив печальные мысли, она шагнула к военному.

— Возьмите пирожков в дорогу, — просто предложила Фина. — С капустой, картошкой.

Военный остановился, опустил девочку на землю и полез в карман.

— Хм… Не те штаны. Есть у тебя деньги, Клара? — спросил он жену. — Дай я куплю пирожков — и вам, и себе.

— Сколько они стоят? — спросила Фину жена военного, доставая из своей сумки карточку.

Фина замотала головой.

— Нисколько. Я не продаю, я угощаю. Вы скажите, сколько вам нужно.

Военный попросил три пирожка с картошкой и три — с капустой.

— Чтобы каждому, — добавил он, сразу вручив один из них дочке.

— Теплый, — взяв пирожок двумя ручками, улыбнулась девочка.

Поблагодарив Фину, военный с женой и дочкой медленно пошли дальше. Фина смотрела на них. Ей очень хотелось, чтобы этот человек в форме вернулся к своей семье оттуда, куда сейчас уезжает.

— Простите, вы пирожки раздаете?

Занятая своими мыслями, Фина вздрогнула. Возле нее стоял немолодой мужчина в пиджаке, который казался старше его самого. Чуть сзади из-за мужчины осторожно выглядывала женская голова в давно вышедшей из моды шляпке.

— Возьмите, — Фина достала два пирожка.

Взяв их, мужчина протянул другую руку.

— А можно еще? — неуверенно попросил он.

— Конечно, — Фина вытащила еще два пирожка. — Возьмите жене.

— Она… — начал было мужчина, но оборвавшись, взял пирожки и отступил к ждавшей его женщине.

— Спасибо вам, — сказала та.

Она быстро начала есть, словно догоняя уже вовсю жующего мужа.

Глядя на эту пару, Фина достала себе тоже пирожок. Но, откусив раз, поняла, что больше не осилит, и теперь держала его в руке, не зная, куда деть. Справившийся со своими пирожками мужчина не спускал с него глаз.

— Простите, вы не будете? — наконец спросил он.

— Нет, — Фина даже растерялась от такого вопроса.

— Тогда можно? — показал на пирожок мужчина.

Фина машинально протянула ему свой пирожок. Мужчина сразу разделил его пополам, отдав жене неначатую часть. Фине стало неприятно, что люди едят ее объедки.

— Забирайте все! — решила она, хлопнув по кастрюле.

— А можно? — не поверила женщина.

Обрадовавшись, что кому-то нужна ее помощь, Фина достала оставшиеся пирожки. Женщина принялась складывать их в свою сумку под восторженный взгляд мужа.

— Спасибо вам большое, — благодарность мужчины не могла уместиться в эти слова. — А вы еще придете?

— Завтра, — пообещала Фина. — У меня осталась целая кастрюля пирожков.

— Спасибо! — с сердцем сказала женщина. — Вы для нас — просто ангел.

— Я — нет, мои дети ангелы, — нашлась Фина.

— Много их у вас?

— Четверо, — тепло ответила Фина.

— Здорово! А у меня был один…

Женщина хотела еще что-то сказать, но ее спутник показал на торчащие из стены вокзала часы.

— Пора нам, — бросил он и отправился к выходу с перрона.

Женщина, попрощавшись с Финой взглядом, пошла за ним. По пути она пару раз оглянулась, словно боясь оставлять Фину.

"Что они делали здесь? Непохожи на встречающих или приехавших, — думала Фина ей вслед. — Да и жена ли ему эта женщина?"

Искать ответы на вопросы она не стала. Чувство сделанного большого дела и радость от этого закружили Фину. Впервые после расставания с Теллем она оказалась нужной.

На следующий день Фина встала раньше обычного. Разогрев пирожки, она сразу поспешила на вокзал, чтобы успеть к отправлению утреннего поезда в столицу.

Отъезжающих, провожающих в самом вокзале и на платформе было столько, что Фина немного растерялась. Ее пирожков не хватит даже на один вагон, а тут целого вагона пирожков мало.

Пробираясь, порой с трудом, между ожидающими поезд, Фина выбирала тех, кто не занят, и к кому можно подойти. Как правило, это были одинокие пассажиры. Не каждый из них принимал ее угощение. Одни просто качали головой, другие, поблагодарив, отказывались. Находились даже такие, кто вообще не считал нужным отвечать Фине.

Но, все же, бравших пирожки людей было больше. Фина не дошла и до половины поезда, а в кастрюле у нее остались только две штуки. Эти пирожки она хотела отдать той, вчерашней паре. Фина знала, что они придут. Скорее всего, они уже где-то здесь — просто в такой толпе их разве найдешь?

Едва Фина повернула обратно, ее остановил человек в форме работника Национальной железной дороги.

— Здесь нельзя торговать.

— Я не торгую, — небрежно улыбнулась Фина.

— А что вы делаете?

— Угощаю, — Фина полезла в кастрюлю. — Возьмите пирожок?

Ее предложение не смутило нацжэдэшника.

— Я на работе. Покиньте перрон. Вы никуда не едете, никого не провожаете.

— Хорошо, — послушно сказала Фина.

Нацжэдэшник следовал за ней, пока она не вышла из здания вокзала в город. Там уже стояли в ожидании Фины вчерашние супруги (по крайней мере, так она для себя их называла).

— Мы вас здесь встречаем. Туда даже не заходили, — приветливо улыбнувшись Фине, показала на двери вокзала женщина. — Там мы вас бы не нашли.

— Вот, — Фина достала оставшиеся пирожки.

Мужчину их количество огорчило.

— Ну ладно, — смирившись, тихо сказал он себе.

— Муж просто с зимы без работы, — кивнув на супруга, объяснила Фине женщина. — А меня сразу после выборов сократили. Не можем ничего найти.

Фина не стала спрашивать, что тогда они делают на вокзале. Мало ли, — может, кому-то вещи нужно донести или дорогу показать. Она достала из сумки карандаш с маленьким блокнотом, написала на странице адрес и, вырвав ее, протянула женщине.

— Если вам будет нужна помощь — я живу вот…

На вокзале, где Фина привлекла к себе внимание, ей пока не нужно было появляться.

***

В дверь позвонили рано утром, еще только-только начало светать. Фина сперва подумала, что это во сне, но, когда зажужжало снова, вскочила с кровати и бросилась к двери. Разозлившись, она даже не спросила кто там, не посмотрела в глазок. Было только одно желание: чтобы прекратили звонить.

Фина с силой распахнула дверь. На пороге стояли двое в форме, за ними — разбуженный, не поднимающий глаз комендант. Фина все поняла сразу.

— Собирайся, — сказали ей. — Вещи не нужны.

Фина слышала, как в квартире напротив легко скрипнули полы. Кто-то подошел к двери и затих. Один из пришедших тихо ударил по ней кулаком. Раздалось шарканье удаляющихся шагов, снова скрипнула половица.

Воду, аккуратно выключаемую ровно с отбоем, еще не дали. Фина умылась, поливая себе в руку из чайника. Расчесавшись, она окинула взглядом комнату, открыла шкаф. Чемодан с детскими вещами теперь стоял там. Телль найдет его, когда вернется. Фина достала из шкафа кофту, которую не надевала много лет, стесняясь кажущейся полноты.

— Э, ты скоро? — спросил в квартиру один из пришедших.

— Да, — бросила Фина, поправляя кофту.

Она надела любимый берет, повязала на шею платок и вышла. Закрыв квартиру, Фина посмотрела на явившихся за ней.

— Пойдемте, — сказала она.

Когда все стали заходить в лифт, из квартиры напротив осторожно высунулась голова соседки.

На улице Фина хотела взглянуть на свои окна, но ее сразу затолкали в открытую заднюю дверь фургона. Едва Фина села, как оказалась в полной темноте. Фургон тронулся, и она чуть не свалилась с места, успев упереться руками в сиденье.

Ехали медленно, долго. Фина не знала даже, куда ее везут. Она понимала, что вряд ли вернется домой. Фине хотелось жить, хотелось дождаться мужа, хранить память о детях. Ведь, если не будет ее, если не станет Телля, то кто вспомнит, кто узнает о Ханнесе, о Марке, о Бобе, о Карле? Получится — словно не было их. И Телля не было. И ее самой. Только, о них с Теллем поговорят и забудут, а о детках даже не вспомнят.

К тому же, хотелось узнать, что будет потом, после Нацлидера. Не вечный же он.

Фургон резко остановился. Фина опять едва не упала. С грохотом открылась дверь, от брызнувшего света стало больно глазам. Фина зажмурилась.

— Вылазь.

Фина замешкалась. Ее за руки вытащили из фургона и, велев смотреть только под ноги, повели по ступенькам в здание, потом — по длинному темному коридору.

— Стой.

Фина осторожно подняла голову. Она долго стояла возле обитой дерматином двери. Кто-то был позади Фины. Она слышала его дыхание, но оглянуться не решалась. К нему подошел еще один человек. Фину отвели в ярко освещенный кабинет, обыскали, забрав ключ от квартиры, сфотографировали, не дав поправить волосы, и вернули к дерматиновой двери.

Возле нее Фина опять потеряла счет времени. Наконец с другого конца коридора показался человек в форме. Тот, кто был позади Фины, встал по стойке "смирно". Пришедший молча открыл дверь и исчез за ней.

Фина утешала себя тем, что всю жизнь возле этой двери она стоять не будет. Вот только — сколько продлится ее жизнь? Наверное, тот, кто за этой дверью, скажет, почему ее сюда привезли, и что ее ждет.

— Заводи! — раздался из-за двери голос.

В кабинете, куда завели Фину, не было окон. Горела только настольная лампа. Свет ее бил прямо в глаза Фине, она не могла рассмотреть, сколько человек за этой лампой.

— Посади ее, — сказал из-за лампы тот же голос.

Тяжелая ладонь толкнула Фину вперед, и она стукнулась коленями об оказавшийся под ногами табурет. Ладонь легла ей на плечо, опустив на этот табурет.

— Оставь, — сказал стоявшему позади Фины голос за лампой.

Фина слышала, как тот вышел из кабинета. За спиной у нее теперь никого не было, и от этого стало немного легче. Фина, щурясь, пыталась разглядеть человека за лампой. Как она поняла, он там был один.

— Зачем ты на вокзале ошивалась? — сразу спросил человек.

— Пирожки раздавала, — как есть, ответила Фина.

— Или собирала сведения?

— Какие сведения? — Фину уколола мысль, что ее принимают за шпиона.

— Вот ты и скажешь, какие и зачем.

— Я не знаю, что сказать.

— Времени с тобой разговаривать нет. Не скажешь, изобью.

Взяв лампу со стола, человек приблизил ее к лицу Фины.

Фина отвернулась и зажмурилась. По спине пробежали мурашки, левое плечо чуть дернулось.

— Смотреть прямо!

Едва Фина повернула голову обратно, раздался шлепок. Левая щека загорелась. Человек в ожидании наклонился к Фине вместе с лампой. От ее света щеку жгло еще сильнее. Фина сжалась и опустила голову.

— Не надо бить, — тихо попросила она. — Я скажу.

— Говори тогда.

— Что нужно сказать?

От нового удара на глазах Фины выступили слезы. Она закрылась руками, как когда-то в детдоме, но больше ударов не последовало.

— Старая ссука. Я тебя в камеру к ждущей расстрел шпане отправлю.

Фина провела рукой по месту удара. Она не чувствовала его. Но то, как назвал ее человек с лампой, было намного больнее.

— Вам нужна правда или признание? — смогла выдавить из себя Фина.

— Это одно и то же.

Фина не знала, что сказать. Ей было стыдно за свою беспомощность перед этой неумолимой властью, этой грубостью и силой.

Вернувшись за стол, человек чуть опустил лампу от Фины.

— Не смотреть на меня, — предупредил он.

Фина послушно склонила голову.

— Имя?

— Афина Гумбольдт.

— Где зарегистрирована?

Фина назвала свой адрес.

Человек поднял трубку телефона и проверил.

— Почему Афина? Там записана Фина.

— Меня родители назвали так, — собравшись с духом, ответила Фина. — Их заставили изменить мое имя. Но они меня всегда звали Афиной.

Человек нажал кнопку, и звонок засверлил голову Фины. За спиной открылась дверь, раздались знакомые шаги. Та же тяжелая рука подняла ее с табурета.

— Пусть ждет в коридоре, — скомандовал вошедшему человек за лампой.

Фину вывели в темноту, сказав стоять лицом к стене. Она успела заметить в дальнем конце коридора небольшое окошко, в которое прорывался дневной свет. Щека еще горела. Из памяти вылез зажатый в кулаке детдомовской воспы ремень у лица Фины, он обжигал кожу на ее руках, плечах, шее. Потом Фину до вечера заперли в темной кладовке. Туда каждый день отправляли кого-то из воспитанников. Фина помнила их крики, стук в запертую дверь — чем сильнее они кричали, тем меньше длилось заточение. Фина не кричала. Она даже не боялась мышей — только, чтобы не наступить на них в темноте, залезла на большую деревянную полку. Было сыро, холодно. Фина свернулась клубочком и ждала. А потом заснула.

Там, в детдоме, она знала, что ее выпустят, ведь каждый вечер им устраивали перекличку, проверяя, не сбежал ли кто.

Фине хотелось в туалет. Сперва она терпела, а потом уже захотелось так сильно, что Фина не могла нормально стоять. Она несколько раз обращалась к конвоиру отвести ее в туалет, но тот даже не поворачивал головы. Не в силах больше терпеть, Фина осторожно пошла к единственной во всем коридоре приоткрытой двери, которая была чуть меньше всех остальных.

— Стой! — ринулся за ней конвоир.

Схватив Фину за шиворот, он дернул ее назад и оттащил обратно к кабинету. Там конвоир встряхнул ее, поставил к стене, после чего шагнул в полумрак на свое место.

Фина скрестила ноги, стараясь не двигаться. От боли внизу сгибало пополам. Закрыв глаза, она отпустила эту жгучую боль. Стало горячо, мокрые штанины сразу прилипли к бедрам. Фина тихо заплакала. Все повторялось, как много лет назад, в детдоме. И плакать надо было так же, чтоб никто не знал.

Сколько еще прошло времени, Фина не понимала. Ей казалось, что за окошком вдали коридора уже наступил вечер. Стоять было тяжело. Фина повернулась спиной к стене и прислонилась к ней, чтобы не упасть.

— Лицом к стене! — раздался голос конвоира.

Фина не шелохнулась, смирившись с тем, что будет дальше. Конвоир молча развернул ее обратно, больно придавив головой к стене. Но долго так стоять Фина не могла. Она собиралась опять повернуться, и тут дребезжащий звонок впился ей в висок. Дверь кабинета открылась, желтый луч лампы выскочил в коридор.

— Состав получается другой, но возиться времени нет, — донеслось до Фины. — Свидетелей полно, их показаний больше, чем достаточно. Признание не нужно.

Схватив Фину за плечо, конвоир втолкнул ее в кабинет. Фина видела, как рука человека за лампой положила трубку телефона. На столе перед ним был лист бумаги. Рука опустилась на лист и подвинула его к Фине.

— Читай.

От усталости строки расплывались перед глазами. Чтобы понять некоторые предложения, Фине приходилось читать их по несколько раз. Это был донос на нее с работы. Многое в нем оказалось выдумано, но Фина понимала, что никакого значения оно не имеет. Большинство тех, чьи фамилии стояли под заявлением, Фина не знала, а вот с десятком подписавшихся она работала долгие-долгие годы. С горечью покачав головой, Фина положила лист на стол.

— Личность и все остальное про тебя подтвердилось, — произнес человек за лампой. — В квартире у тебя ничего не нашли.

Он дважды нажал на звонок. После этого в кабинет пришли сразу двое.

— Забирайте. Все, — сказал им человек за лампой.

Взяв Фину под руки, те двое повели ее по коридору, вниз по лестнице, снова по коридору, потом толкнули в какую-то дверь и отпустили, оставив в полной темноте. Поняв, что она одна, Фина опустилась на пол. Он был холодный и пах хлоркой. Фина ни о чем не могла думать, хотелось только спать. Едва она забылась, как лязгнула дверь. Яркий свет ударил в глаза.

— Вставай!

В комнату зашли несколько человек.

— Лицом к стене.

Фина повернулась к стене. "Что вам сейчас от меня надо?" — подумала она, закрыв глаза.

Один из вошедших снял с нее берет и велел отдать ему платок с кофтой.

— Поделим, — услышала Фина.

— Брюки с туфлями себе возьмешь, — недовольно бросил второй голос.

— Они старые.

— И что?

В комнату зашел еще кто-то. Все остальные за спиной Фины сразу затихли.

— Именем государства: за измену, саботаж, убийство… — громко начал читать новый голос.

"Все, значит", — сказала себе Фина.

Один из стоявших позади направился к ней. Фина только успела подумать про Ханнеса, как у ее головы что-то щелкнуло, и раздался грохот.

Загрузка...