На работе Телль выпросил отпуск чуть раньше графика, и в перерыв, высидев политинформацию, пошел в райуправу за разрешением покинуть город. Из пяти окошек приема работали четыре. Возле них не было никого. Телль шагнул к четвертому.
— Давайте ваши документы и билеты, — из-под окошка выдвинулся ящик.
— Мы не покупали билеты еще, — ответил в ящик Телль.
— Приходите с билетами. Нужны билеты туда и обратно на каждого участника поездки и заявление с указанием населенного пункта, где будете жить.
Ящик задвинулся.
После работы Телль повернул на железнодорожный вокзал за билетами. Вся очередь — человек двенадцать — стояла в одну кассу. Была открыта и другая, но, когда Телль спросил, почему там никого нет, ему ответили: та касса — только для военных и нацполиции.
Глядя на стоящих перед ним, Телль обратил внимание, что лишь два-три человека были одеты так же, как он, остальные — в форме разных учреждений. Когда они, получив билеты, отходили от кассы, то, в отличие от одетых обычно, не рассматривали их, а сразу убирали.
— Мне три билета… — склонился Телль к окошку, когда подошел его черед.
Не успел Телль сказать, куда ему нужно ехать, как женщина-кассир, не поднимая на него головы, попросила документы и разрешение.
— Разрешение? — не поверил услышанному Телль.
Кассир удивленно поглядела на него поверх надетых на нос очков.
— Да. Из городской управы или района города.
Телль молча отошел от кассы и отправился домой. Фина с сыном ждали его с билетами. Ханнес, поняв, что отец вернулся ни с чем, понурил голову.
— Но другие же как-то купили. Значит, у них есть разрешение? — поразмыслив, Фина предположила, что его можно получить на работе.
Когда Телль об этом сказал мастеру в цехе, тот помотал головой.
— Да никогда мы ничего не выписывали.
Тогда в перерыв Телль снова решил пойти в райуправу.
— Ты второй день подряд убегаешь, — заметил мастер.
— Ну, надо мне! — развел руками Телль.
В районной управе на этот раз работали все окна. Возле трех из них были люди. Когда Телль подошел к свободному окошку, голос оттуда попросил его перейти к другому окну. Не споря, Телль стал ждать, какое из принимающих окон освободится быстрее. Им оказалось то самое, где у него вчера спрашивали билеты. Времени выбирать у Телля не было, и он уверенно шагнул к окошку.
— Мне нужно разрешение на выезд из города — для моей семьи. Вот документы, — сказал Телль, положив их в ящик.
Из окошка ему ничего не ответили. Ящик задвинулся. Телль ждал, смотря то на часы над выходом, то на само окошко. Тут дверь управы открылась, и, толкаясь, в помещение с шумом протиснулись несколько детей. Посчитать их было невозможно, потому что дети сразу стали бегать, скакать, прятаться друг от друга за посетителями. Следом за детворой, крепко держа еще одного ребенка, вошла толстая женщина с убранными под платок длинными волосами.
Она стала ловить детей, но рук ее на всех не хватало. Как только ей попадался один, женщина отпускала того ребенка, которого держала другой рукой. Тот, почувствовав волю, сразу пускался вскачь. Один из бегавших детей врезался в Телля и отлетел бы, если бы Телль его не поймал. Съехавшая на глаза ребенка шапка закрывала лицо чуть ли не до носа, красная куртка висела мешком, руки утонули в рукавах. Было видно, что одежда досталась ему от кого-то постарше.
— Женщина, успокойте своих детей! — грохнул с потолка голос.
Дети мигом притихли и застыли. Озираясь, они пытаясь понять, откуда был этот голос. Женщина наконец собрала их и встала позади Телля.
— Что я вам говорила! Не баловаться, — шептала она, поправляя на каждом ребенке одежду.
Едва Телль успел сосчитать детей — их оказалось шестеро, как из-под окошка с шумом выдвинулся ящик. В нем вместе с документами лежало разрешение со всеми печатями. Там были указаны лишь Телль и Ханнес. Перевернув разрешение, Телль постучал в окошко.
— Так я на трех человек просил разрешение. На жену дать забыли.
— Вы можете ехать с сыном, — раздался голос из окошка. — Ваша жена останется.
— Почему? — опешил Телль.
— Она не гражданка, у нее нет паспорта. Она не может ехать.
Это был тот самый вчерашний голос. Телль прильнул к стеклу, пытаясь разглядеть за ним говорившего, но там отразилось лишь его настороженное лицо.
— Разве не вы вчера мне сказали, что сперва надо купить билет?
— Не могли вам такое сказать, — спокойно ответил голос.
Телль убрал документы с разрешением и, бросив взгляд на ждущую, пока он отойдет от окна, женщину с шестью детьми, вышел из управы.
Возвращаясь с перерыва, он размышлял, что делать дальше. С одной стороны, человек за окном, который вчера зачем-то уже обманул его, мог снова сказать неправду. Но ведь паспорта у Фины действительно не было.
Вечером Телль снова отправился на вокзал. В кассе, к которой он встал, сидела девушка. Видно было, что работает она недавно. Она тратила на каждого пассажира чуть больше времени, чем обычный опытный кассир, общающийся сухо и только по делу. Когда Телль обратился к ней со своим вопросом, девушка взяла у себя с края стола книгу с закладками. Перебрав их, она открыла нужную страницу.
"Продажа билетов производится только на основании выданного разрешения. Разрешение покинуть город лицам без гражданства можно получить на основании письменного обращения в министерство внутренних дел", — громко прочиталаона.
— Ясно, — ответил Телль.
Ждать ответа от министерства уже не было времени.
— Но там могут и отказать, — добавила, закрыв книгу, девушка-кассир. — Будете брать на себя и сына?
Телль покачал головой.
***
— Ну не могло так получиться, чтобы нас просто взяли и решили отпустить. Нужно было брать тебе билеты, — говорила Теллю дома Фина. — Ехать все равно надо.
Видя, что муж колеблется, она сама пошла с сыном на вокзал. Мест в плацкарте уже почти не оставалось, и Фине пришлось согласиться на верхние боковые полки: одну — в середине вагона, вторую — ближе к купе проводников.
— Поезд проходящий. Через три месяца откроется продажа билетов на прямой поезд, — предупредила девушка в кассе.
— Спасибо. Нам надо сейчас, — ответила Фина.
Пока мать покупала билеты, Ханнес рассматривал спускающиеся с потолка на толстых цепях четыре огромные люстры. В каждой почему-то горело только два из шести светильников. В самом верху, на выступе одной из подпиравших высоченный потолок колонн, сидели воробьи. Едва гревшийся у зеленой батареи пассажир с тележкой раскрыл свой сверток с хлебом, они слетели к нему и стали прыгать рядом, нетерпеливо ожидая, когда упадет на пол крошка. Воробьи хватали крошки, соревнуясь друг с другом за кусок побольше. Как только еда закончилась, они исчезли.
Забрав билеты, Фина позвала Ханнеса на перрон. Она привычно остановилась на том самом месте, где когда-то ждала папу с мамой, — под четвертым от выхода фонарем. Сколько раз Фина сюда приходила после детдома — уже не только из-за родителей, а ради ощущения свободы. Ради того, что она теперь может стоять здесь, сколько хочет, и никто не будет ее отсюда тащить, выкручивая руки. Фонари, столбы, забор, навес над перроном, плитка под ногами — ничего тут не изменилось, разве только время легло на забор слоями черной блестящей краски.
— Вот отсюда вы поедете с отцом, — повернулась Фина к сыну.
— А ты? — Ханнес до сих пор не верил, что мама не поедет с ними.
— А я буду ждать вас здесь.
Только ждать их Фина будет по-другому, не так, как родителей. Тогда ей очень хотелось, чтобы мама и папа приехали. Сейчас же нужно спасать сына, а значит ему нужно сбежать, покинуть страну. И Фина будет ждать, надеяться, что у Телля с Ханнесом все получится. И она знает, что в этом случае больше их никогда не увидит.
Фина посмотрела на своего мальчика так, словно прощалась с ним.
— Ты что, мама? — не понял ее взгляда Ханнес.
— Пойдем родной, — вздохнула она. — Нам еще в поликлинику.
В поликлинике Фину выписали на работу.
— А нельзя мне еще побыть дома, — Фина хотела сказать "с сыном", но подумала, что доктор ее не поймет, — хотя бы два дня?
Врач перестал писать на листке и поднял глаза на пациентку.
— У вас нет показаний, вы полностью выздоровели.
— Даже, если мне это очень нужно? — устало спросила женщина.
— Есть срок лечения. Чтобы его продлить, нужны основания. В вашем случае их нет. Это все зафиксировано.
Пациентка то ли не понимала его, то ли не хотела понимать, но она не уходила, а сидела, словно не зная, что делать. Врач положил ручку, поднял со стола бумажку, на которой писал, и показал ее женщине.
— Вот.
Ни слова не сказав, пациентка обреченно вышла из кабинета. Врач попросил медсестру позвать следующего.
***
На работе Фине первые дни пришлось привыкать к тому, что она делала много-много лет. Фина смотрела на свои расчеты, графики, чертежи, и не понимала, как могла отдать этому столько времени. Все казалось ей мелкой, ненужной возней. Нога прошла и не беспокоила, но ступала ею Фина осторожно. Чтобы не опаздывать на смену, она выходила на пять минут раньше обычного.
Когда Фина возвращалась, Телль уже был дома. Разогрев для жены еду, он занимался с сыном. В один из дней они с Ханнесом разложили на полу карту, когда-то купленную в книжном, и просидели за ней допоздна. Они изучали маршрут, запоминали станции, читали в старых учебниках Ханнеса про города, через которые им предстояло ехать. Подготовку к путешествию незадолго до полуночи прервала настойчивая просьба Фины.
— Дай Ханнесу отдохнуть. И сам ложись.
На следующий вечер ту карту Фина увидела у сына на стене. Телль втыкал в нее флажки, которые вырезал и наклеивал на головки булавок Ханнес.
— Вот как мы поедем! — показал маме на флажки радостный сын.
После тех своих слов Телль старался быть ближе к Ханнесу. Он не мог простить себе время, когда задерживался в кафе после работы, когда смотрел Нацвещание, а сын играл сам в своей комнате, когда не брал его с собой в выходной в магазины за продуктами.
— Я сильный, я помогу тебе, — говорил, подавая отцу рюкзак, Ханнес.
— Сынок, там в очередях придется стоять. Ты быстро устанешь, — отвечал Телль, думая, что так лучше.
А надо было просто сходить с Ханнесом, купить, что можно, в овощном или бакалее, отнести все домой и идти в следующий магазин. Только понял это Телль поздно, когда каждой минуты с сыном ему стало мало.
Теперь Телль ловил каждый взгляд, каждое движение Ханнеса. Когда сын читал или рисовал, он тихо заходил к нему, садился и смотрел на сына. Телль хотел было перенести родительскую постель в комнату Ханнеса, чтобы слышать ночью его дыхание, как он ворочается, разговаривает во сне, но Фина отговорила мужа.
— Мы будем мешать ему. Опять ты не о сыне, а о себе думаешь, — сказала она.
В дорогу Фина напекла блинчиков, сварила яиц, потушила картошки с луком.
— Куда столько еды? — глаза Телля стали большими, когда он увидел собранную женой сумку.
— Вам два дня в поезде ехать. На станциях пирожки бегать искать будете?
Выходило у Телля с Ханнесом по рюкзаку на каждого и еще одна сумка с едой. Ее взялась нести Фина. Телль два раза просил жену отдать ему сумку. Он не понимал упрямства Фины, не соглашавшейся ни в какую.
Когда дошли до остановки, Телль показал сыну на приближающийся трамвай.
— Смотри, а поезд — это будто много-много трамваев, соединенных друг с другом, — как мог, объяснил отец.
Ханнес кивнул. Конечно, он хорошо представлял себе поезд, ведь в учебниках, да и в простых книжках картинки поезда были. Но на картинке — это одно, а тут — даже не просто увидеть своими глазами, — тут ехать в нем.
Дорога на вокзал получилось тихой и грустной. Телль испытывал вину за то, что Фина остается, а он едет. Ему не хотелось бросать жену в одиночестве. Ханнес весь был в предвкушении путешествия. Погрузившись взглядом в окно трамвая, он уже представлял себя в поезде. А Фина смотрела на Ханнеса и думала: как сын с мужем будут без нее? Получится ли спасти их мальчика? Все ли Телль для этого сделает? Она нисколько не сомневалась в муже, но все же лучше матери никто не чувствует и не понимает своего ребенка.
— Мама? — спросил Ханнес, видя, что Фина не может оторвать от него глаз.
Фина не ответила, только улыбнулась. Ханнес вновь стал смотреть в окно, но вскоре опять повернулся на взгляд матери.
— Что? — не понимая, спросил он.
— Ничего, сынок, — покачала головой Фина.
Народу на вокзале оказалось столько, что пройти среди этой толпы можно было только поодиночке. Собравшиеся ждали, когда объявят посадку на поезд в столицу, о котором сообщалось на табло.
Ханнес со времен школьных построений не был среди такого количества людей. Растерявшись, он беспомощно переводил взгляд с одного незнакомого человека на другого. Ханнес чувствовал гул, чувствовал движение толпы в этом до отказа заполненном зале, но не мог понять его.
Фина быстро сообразила, что, когда объявят столичный поезд, и вся толпа ринется к нему, Ханнес окажется у нее на пути. Быстро схватив его за руку, она повела сына на перрон.
— Мы не видим тут табло, — Телль отставал, протискиваясь со своим рюкзаком и сумкой с едой, которую он таки забрал у Фины, когда та сходила с трамвая.
Фине некогда было отвечать. К тому же, она сама чувствовала себя неуютно в толпе, поэтому старалась избегать участия во всяких демонстрациях, митингах, собраниях.
Оказавшись на перроне, Фина глубоко вздохнула. Дождавшись Телля, она кивнула в сторону пути, где должен был остановиться их состав. Они успели дойти туда прежде, чем разрешили посадку на поезд до столицы, и хлынувшая к нему из вокзала толпа рассыпалась по перрону.
Ханнес не мог оторвать глаз от состава, сверкающего окнами бесконечных вагонов, возле которых выстроились очереди пассажиров. Каждый вагон был как этаж дома. Если их поставить один на другой, то как раз получится дом. И этот дом может ездить!
— А наш поезд когда будет? — Ханнес вспомнил, зачем он здесь с родителями.
— Сейчас этот уйдет, — Фина кивнула на столичный состав, — и подъедет наш.
Довольный ответом, Ханнес стал смотреть на готовящийся к отправлению поезд. Возле него остались несколько провожающих. Когда состав медленно поплыл, они замахали руками тем, кто был в вагонах. Дождавшись, пока поезд уедет, провожающие пошли обратно в вокзал.
Теперь на перроне, кроме Ханнеса с родителями, не было никого.
— Наш поезд будет стоять две минуты, — повернулась к мужу Фина.
— Так мало? — удивился Телль.
— Может быть, это последние две минуты, когда мы вместе, — глаза Фины стали грустными.
— Да ну, хватит тебе, — простодушно ответил Телль.
Он хотел только, чтобы Фина не волновалась.
Фина строго взглянула на мужа.
— Не забывай — зачем ты туда едешь.
Поняв, что жена не заплачет, Телль улыбнулся.
— Я не хочу, чтобы вы возвращались, — взяв мужа за руку, негромко продолжила Фина. — Вернее, хочу, но это не нужно. Если получится — бегите.
— Как ты без нас будешь? — с чувством вины спросил Телль.
— Справлюсь, — спокойно и уверенно ответила Фина. — Главное — не забыть отмечаться у коменданта. А то в розыск объявят, тогда и вас дергать начнут. Сына береги. И сам будь осторожен, знаю я тебя…
Фину прервал донесшийся издали гудок поезда. Она с мужем посмотрели в ту сторону — по сверкающим от солнца рельсам к ним устало полз тепловоз. Приближаясь, он становился больше и больше. Ханнес глядел на него, открыв рот, не моргая.
Поезд остановился, тут же готовый тронуться. Со всего состава открылась дверь только одного вагона. Оттуда никто не вышел.
— Садитесь, — Фина подошла к вагону.
— С нами больше никто не едет? — огляделся Ханнес.
— Береги сына! — Фина быстро обняла мужа и прижала к себе мальчика. — Слушайся отца. Смотри за ним.
Ханнес проворно забрался по ступенькам и направился к ближайшему окну, чтобы увидеть мать. Телль, поднявшись в вагон, махнул рукой жене.
— Следи, чтобы Ханнес хорошо чистил зубы. Сам не забывай бриться. Обязательно горячий завтрак. Каша с молоком…
Голос из громкоговорителя заглушил ее слова. Поезд тихо поехал. Фина пошла рядом с окном, из которого на нее смотрели сын с мужем. Потом она отстала и скрылась из вида.