Последний сын

Травма

После того разговора Фина по пути с работы перестала заходить в магазины. Она возвращалась домой немногим раньше, чем прежде, а покупать продукты приходилось Теллю. И еще — теперь Фина перед сном сидела с Ханнесом, пока тот не засыпал. Она рисовала ему картинки к книжкам, придумывала разные истории. Однажды Ханнес попросил нарисовать дом, где мама, когда была маленькой, жила с родителями. Фина хорошо помнила ту огромную кирпичную коробку в девять этажей, с железной дорогой под боком, мост через которую начинался чуть ли не от самого дома.

Фина с родителями жила на последнем этаже. И лучше всего она помнила небо за окном. Когда Фина смотрела на него, ей хотелось научиться летать — как птицы, как самолеты, которые она там видела. В небе им ничего не мешало. Там не было домов, деревьев, машин, а только облака — большие, мягкие, белее снега зимой. Перед закатом девочка двигала к окну табурет, забиралась на него и, сложив ручки подоконнике, ждала, когда ляжет спать большое красное солнце.

В один вечер Фина нарисовала сыну дом, в другой — квартиру со своей кроваткой в комнате, шкафчиком для игрушек, откуда торчали лапы серого мишки, большим зеркалом в прихожей. Потом несколько вечеров она рисовала то, что видела из окна той своей комнаты. На первом листе у Фины получился закат, на втором — пышные облака, на третьем — ясное, чистое небо. Еще она нарисовала тучи с дождем, на которые смотрит маленькая девочка на табурете. У нее были два хвостика на голове и длинное платье в клеточку с рукавами-фонариками.

— Мама, это ты? — догадался Ханнес, показав на девочку.

Фина кивнула. Сын попросил ее нарисовать еще что-нибудь из детства. Фина согласилась и задумалась. Она представила маму с папой, возвращающихся к ней на том самом вокзале. Тогда бы в ее жизни не было детского дома, длившихся часами унижений, наказаний, злых воспитателей. С родителями жизнь Фины сложилась бы по-другому, но встретила бы она Телля? Не став дальше думать, Фина взяла самый большой лист.

Мама у нее получилась сразу — с большими темными глазами и толстой длинной косой. Отца Фина рисовала долго, несколько раз стирая его фигуру ластиком. Потом она решила отдельно сделать потрет папы. И снова что-то не получалось. Несколько раз, покачав головой, Фина откладывала лист с наброском и брала новый.

***

На работе она хотела взять отпуск, но ей отказали, ответив, что по графику очередь придет только следующей весной. На другой день в перерыве Фине на ногу в столовой упала со стойки самообслуживания небольшая кастрюля только что сваренного супа.

От боли в горящей ноге Фина зажмурилась. Ее посадили на стул, о чем-то спрашивали, что-то советовали, но Фина ничего не слышала. Она не могла думать, смотреть, разговаривать. Была только эта боль.

Чтобы Фина своей ногой не отвлекала других от обеда, к ней не стали вызывать фельдшера, а отвели в медпункт. Осмотрев ожог и посиневший от удара подъем ступни, фельдшер сказал, что перелома, скорее всего, нет. Но, чтобы убедиться в этом, он дал Фине направление на рентген в поликлинику. Еще он обещал, что там ей нормально обработают ожог. Сам фельдшер только наложил на него повязку.

— На неотложку не надейся. У тебя не тот случай, чтобы они бесплатно приехали. А предприятие за вызов "скорой" платить не будет. У тебя высчитают, — видя, что Фина сидит в ожидании машины, объяснил он.

По пути к поликлинике повязка с ноги Фины съехала. Нога горела и ныла, особенно, когда на нее приходилось наступать. Добравшись до регистратуры, Фина заняла очередь, а сама села отдохнуть на скамейке рядом. Когда подошел ее черед, Фина тремя прыжками оказалась у окошка и протянула направление.

— У нас нет рентгена, это в больницу нужно, — ответили ей в регистратуре.

Больница стояла рядом, но туда надо было еще как-то дойти. Фина сняла повязку с ожога, чтобы та не терла ногу. От усталости она хромала еще сильнее.

Здание больницы соседствовало с поликлиникой, но корпус с приемным отделением находился за административным корпусом, а сам вход в приемное — с дальнего конца. Там выяснилось, что рентгеновский аппарат давно не работает. Больных отправляли в окружную больницу.

— Раз вы к нам пришли сами, значит, и туда доберетесь. Перевозка у нас только для тяжелых, — медсестра протянула Фине вместе с направлением клочок бумаги с номером трамвая до окружной больницы.

Фина устало посмотрела на написанное. Хотелось бросить эту бумажку вместе с больницами, поликлиникой, работой и поехать домой. Там покой, там можно лечь, отдохнуть, там нет всех этих людей. И там Ханнес один. Но справка из больницы, которую ей вручат после осмотра с рентгеном, даст возможность несколько дней не ходить на работу, а значит — побыть с Ханнесом.

Сидя в трамвае у первой двери, Фина думала о сыне. Ханнес расстроится, увидев ее с такой ногой. Чем он сейчас занят? Читает или рисует? Может, кушает?

Нужная остановка оказалась конечной. Кондуктор помогла Фине подняться с сиденья и спуститься по ступенькам.

— Тебе туда, — кондуктор показала рукой на ворота, за которыми стояло серое здание со множеством окон.

Фина никогда не была здесь. Ее хотели сюда привезти, когда рождался Марк, но передумали, побоявшись, что не успеют.

Долго Фине пришлось просидеть в коридоре, прежде чем из кабинета вышла медсестра. Она взяла направление, сказала ждать и исчезла в кабинете. Фина закрыла глаза. Скорее бы уже домой.

Мимо прогремела каталка. Фина увидела свисавшую с нее руку в спецовке.

— Там второй еще, — донеслось до Фины.

Из кабинета, возле которого она сидела, выскочил врач и побежал к выходу.

— Откуда их? — спросила Фина у оставшейся возле двери медсестры.

— С Нацводы или с Нацпива. Откуда-то оттуда, — ответила та, не отрываясь от входа в отделение, где ставили на каталку носилки со вторым пациентом.

Фина подскочила. Ногу вновь обожгло, но Фина не обратила на нее внимания. Она смотрела на приближавшегося человека на каталке.

Такая же серая куртка, такие же серые штаны… Обувь? Нет, это не Телль. В руках толкавших каталку Фина увидела серую кепку с эмблемой — не такую, как у ее мужа.

Фина без сил опустилась на скамейку и снова закрыла глаза. Очнулась она от громкого голоса над головой.

— Что, опять они к нам посылают? — вернувшийся дежурный врач держал ее направление.

Окинув пациентку взглядом, чуть задержавшемся на ноге, он рукой пригласил Фину в кабинет.

— Давайте взглянем, что там у вас, — показав на кушетку, произнес дежурный врач.

Когда Фина легла, ей стало легче. Дежурный врач склонился над затухающей ногой.

— Здесь больно? А так? А, когда раньше смотрели, было тут больно? А с этой стороны? — выпрямившись, он вздохнул и показал медсестре, чтобы та обработала ожог. — Отек большой — из-за того, что тебя сюда пригнали. А так нет тут ничего страшного. Полежишь до конца недели и — вперед.

Подойдя к умывальнику, врач стал мыть руки.

— Вообще, к нам привозят, если что-то серьезное. Тебя могли и по месту глянуть. Там бы все и сделали.

— У них рентгена нет, — ответила Фина.

— Рентгена? — удивился врач. — Они что, без рентгена не могут ушиб увидеть?

Он еще раз склонился над ступней Фины.

— Сильный ушиб.

Спрятав руки в карманы халата, врач встал у стола, за которым медсестра заполняла журнал приема.

— Освобождение от работы тебе должны дать в поликлинике по месту жительства, — говорил он Фине. — Там и будешь наблюдаться. Кто там у них хирург?

Врач наклонил голову в сторону медсестры. Что та ответила, Фина не расслышала.

— А, точно, — скучно произнес врач. — Этот выпишет все подряд, что только есть в аптеках.

Широко зевнув, он провел рукой по лицу и лениво продолжил.

— Все не бери. Можешь вообще самое дешевое брать, оно все одинаково у нас. Только названия разные.

Из больницы Фина вернулась поздно. На повороте к дому ее ждали уже не знавшие, что думать, муж с сыном. Разглядев в темноте хромающую Фину, они, ни слова не говоря, бросились к ней, взяли под руки и осторожно повели к подъезду. Ханнес открыл дверь, а Телль, подняв жену так, чтобы ее больная нога ни за что не зацепилась, медленно понес Фину по лестнице.

В квартире Телль с сыном сняли с нее верхнюю одежду и бережно уложили на кровать. От усталости Фина не могла говорить. Она только чуть улыбнулась мужу. Когда Ханнес принес матери чай, та уже спала.

Телль посмотрел на забинтованную ногу жены, потом на часы. Аптека уже была закрыта. Он достал из сумки Фины больничную справку, прочел ее и положил обратно.

Выключив в комнате свет, Телль вышел на кухню. Ханнес ждал его там.

— С мамой ведь ничего страшного? — поспешил спросить сын.

— Ничего страшного. Сейчас мама больше устала.

Ханнес сел за стол и положил голову на руки.

— Все будет хорошо, — легонько тронул его за локоть отец. — Мама будет дома лечиться, так что ты помогай ей. А сейчас — спать. Тебе надо хорошо отдохнуть и набраться сил.

Телль отправился стелить себе на полу в комнате сына. Ханнес же пошел умываться. Устав за вечер от ожидания и тревоги за мать, он уснул быстро.

***

Как прошел вчерашний день, Фина не помнила. Между ним и ее сознанием в голове был будто какой-то теплый шар, то ли голубой, то ли серый.

На краю кровати, рядом со здоровой ногой, сидел, погруженный в книгу, Ханнес. Челка свисала у него со лба, сын дул на нее, зачесывал рукой, но она спадала снова. Фине было не видно, что он так увлеченно читает. Она чуть приподняла голову. Уловив это движение, Ханнес посмотрел на мать.

— Мама, — негромко, но радостно произнес он.

— Что, родной?

Губы Фины еле шевелились, но по ее ласковому взгляду Ханнес понял смысл слов.

— Доброе утро, мама, — улыбнулся он.

Когда Ханнес принес чай, Фина стояла, опершись на стул, смотрела на отдохнувшую ногу и шевелила пальцами.

— Надо идти в поликлинику, — ответила она на немой вопрос сына.

— Я с тобой, — быстро сказал Ханнес, продолжая держать чашку с чаем.

Туфля для ступни, с которой еще не сошел отек, оказалась мала. Ханнес взял ботинок отца, но тот был тяжел даже для здоровой ноги Фины. Пришлось прибинтовать к ступне тапок Телля — единственное, что сейчас подходило матери.

Спустившись вниз, Фина уже устала. Пока она отдыхала, держась за дверь подъезда, Ханнес принес из дома стул. Если бы Фина от удивления не села на него, то села бы на асфальт. Но, увидев, как серьезен и решительно настроен сын, она не стала шутить, а, отдохнув, протянула ему руку, чтобы подняться.

Шли долго. Ханнес в одной руке нес стул, другой поддерживал мать. По дороге в поликлинику Фина садилась отдыхать несколько раз. Когда сын давал ей руку, помогая, она смущалась.

В поликлинике им пришлось ждать около часа. Не потому, что было много народа — просто попали Фина с Ханнесом как раз к началу политинформации. Когда врачи вернулись в свои кабинеты, возле них уже собралось достаточно народу. Фина была первая к хирургу, но из открывшейся двери позвали только что подошедшего полного мужчину в костюме.

— Здравствуйте, судья! — Фина слышала, как сдвинулся стул врача.

Приняв этого пациента, доктор сам проводил его из кабинета. Подождав, пока тот повернет к регистратуре, он окинул взглядом остальных больных.

— Кто там следующий, проходите, — бросил доктор и пошел к своему столу.

Ханнес остался ждать мать в коридоре. Сидя на стуле, он смотрел в окно, когда ему постучали по плечу. Ханнес поднял голову. На него сурово глядел сверху незнакомый человек. Он был так близко, что Ханнес, вытянув шею, мог носом коснуться края его куртки.

— Ты что, не слышишь? — спросил человек и, не дожидаясь ответа мальчика, перешел к делу. — Уступи место — жене стоять тяжело.

Ханнес видел, что на него смотрели все. Поднявшись, он встал рядом, но человек в куртке отодвинул стул, закрыв его спиной. Ханнес обошел человека в куртке, встав по другую сторону от стула, где уже сидела женщина с рукой в гипсе.

— Почему ты не слушаешь, что тебе говорят? — подошел к нему человек в куртке. — Тебя попросили отойти и не стоять над душой.

Его рука с торчащим указательным пальцем показывала в сторону, куда должен был отойти мальчишка. Все в коридоре не сводили с Ханнеса глаз и ждали.

— Но это мой стул. Я принес его для мамы, — сказал он через силу.

— Ничего с ним не будет, — давил человек в куртке.

Дверь кабинета открылась. Оттуда медленно вышла Фина. Из ее рук вылетел полностью исписанный лист. Ханнес бросился поднять его, потом взял мать под руку и повел к выходу. Фина похлопала сына по руке, показав назад.

— А стул?

Заметив, как изменилось лицо сына, Фина остановилась и губами спросила, что случилось.

Ханнес жестом попросил мать подождать его. Фина видела, как сын, миновав кабинет хирурга, остановился у окна. Там, на их стуле сидела какая-то женщина с забинтованной рукой.

— Я бы хотел забрать наш стул, — с этими словами, которые слышала даже Фина, Ханнес взялся за спинку стула, потянув его к себе.

Мужчина в куртке успел подать женщине руку, и та встала. Держа стул перед собой, Ханнес вернулся к матери. Убедившись, что у сына все в порядке, Фина решила его ни о чем не спрашивать.

— Как ты себя чувствуешь? Что сказал врач? — обратился на улице к матери Ханнес.

— Мне дали несколько дней на лечение. Я буду дома, с тобой, — Фина улыбнулась и достала лист, с которым вышла из кабинета врача. — Пойдем в аптеку.

Аптека была им по пути. Ханнес у входа поставил матери стул. Держа Фину за руки, он помог ей сесть. Уставшая Фина тяжело дышала и смотрела на больную ногу. Сын взял лист с назначенными лекарствами, но их оказалось в списке столько, что Ханнес развел руками.

— Дай, — потянулась к листу Фина.

Прочитав его, она покачала головой. Поднявшись с помощью сына, Фина попросила Ханнеса подождать ее у входа. Сама же, не без труда поднявшись на ступеньку аптеки, вошла внутрь.

Вернулась Фина быстро. В руках у нее был тот же лист с назначениями и два тюбика разной длины.

— Ну вот, — сказала она. — А бинт у нас есть.

Когда Фина с Ханнесом добрались домой, было уже почти три часа. Заведя мать в квартиру, сын пошел за оставленным между этажами стулом. Вытащив в прихожей из карманов плаща тюбики с лекарством, Фина от усталости выронила их. Вернувшийся Ханнес тут же поставил матери стул, помог ей сесть и положил тюбики в руки. Фина видела, что их поход у сына тоже забрал силы. С трудом сняв с ее здоровой ноги ботинок, Ханнес теперь никак не мог отвязать тапок. Узел не поддавался.

"Хороший мой. Родной", — тихо говорила Фина, глядя на копошащегося внизу Ханнеса. Даже, если не принимать в расчет, что Ханнес ей сын, он — добрый и хороший человек, отзывчивый и старательный. Может быть, то, что предстоит ему, — действительно наименее плохой выход из всех? Как он сумеет выжить среди всего этого, оставшись без родителей?

Наконец Ханнес развязал узел. Аккуратно разбинтовав ногу матери, он снял тапок и проводил мать в комнату. Потом принес кувшин с водой, таз, мыло, полотенце.

Умывшись, Фина вытянулась на кровати. Она закрыла глаза, сразу провалившись в забытье. Когда Фина очнулась, на нее смотрел Ханнес. Сын сидел рядом на стуле, держа на коленях маленький пластмассовый поднос с чаем.

— Спасибо, родной, — вся благодарность Фины не смогла уместиться в этих словах.

Она привстала на локоть, взяла чашку и осторожно отпила. Чай был еще теплый. Поставив чашку, Фина погладила сына по руке.

— Ты иди, отдохни. Мне ничего сейчас не нужно. Оставь поднос на стуле и иди…

Ханнес ушел, и вскоре Фина услышала его сопение. Сама она пробовала если не заснуть, то хотя бы отвлечься, но, о чем бы она ни начинала думать, мысли приводили ее к сыну. После того, как Телль рассказал ему все, Фина боялась спросить Ханнеса — думает ли он о том, что его ждет. Наверняка же думает. Как ему помочь? Только исчезнуть, улететь…

На память пришел случай, как семья или несколько друзей хотели угнать из страны самолет. После той истории мальчишки в детдоме сгоняли девочек на пол, обставляли стульями, говоря, что это самолет, а потом впрыгивали к ним с криками, что они захвачены, и сейчас их будут убивать. Другие мальчишки начинали освобождать заложниц. Для участников игры все заканчивалось смирным тихим сидением на стульях до самого отбоя под надзором вооруженной ремнем воспитательницы.

Чем закончилась настоящая история с самолетом, Фина не помнила. Но ей казалось, что сбежать на нем — это единственный выход.

Когда Телль пришел с работы, жена стояла на кухне и варила суп. Ханнес еще спал. Воодушевленная идеей, Фина сразу рассказала мужу свой план. Оказалось, про случай с самолетом Телль знал.

— Наша противовоздушная оборона сбила его, не дав ему уйти за границу, — глаза Телля застыли на краешке тарелки, рука сама медленно размешивала горячий суп. — Нацвещание тогда говорило, что экипаж и пассажиры вызвали огонь на себя, решив погибнуть героями и не предать страну, сбежав с той семьей.

— Ты можешь предложить что-то лучше? — Фина села рядом, вытянув больную ногу.

— Как нога? — чуть наклонившись вбок и посмотрев на нее, спросил Телль.

— Ты не уходи от разговора. Нормально нога, — напирала Фина.

Телль положил ложку в миску. Ладонь его нашла коробок спичек на столе, оставленный Финой.

— Аэропорта у нас нет. Придется ехать в другой город. Да и был бы аэропорт — самолету не хватило бы топлива до границы. Значит, надо туда, где граница недалеко.

Рассуждение давалось Теллю непросто. Он помогал себе спичками, которые вытаскивал из коробка, раскладывая за тарелкой по одной.

— Тебя из города не выпустят. Значит, нам ехать без тебя.

— Ну и что, — бросила Фина.

Телль замолчал, показав паузой, что хотел бы продолжить.

— Потом: как нам сделать так, чтобы самолет полетел, куда мы скажем? Оружия у нас нет, в самолет даже с кухонным ножом не пустят, — в пальцах Телля застряла спичка.

— У вас же будет чемодан или рюкзак с собой? Вот и скажите, что там бомба, и она сработает, если самолет не полетит, куда вы скажете, — подперев рукой голову, Фина ждала ответа мужа.

— Так другие люди… Они же испугаются. А там еще дети если будут…

— У них есть свои родители, они должны о них думать, — заметила Фина, но поняв, что с Теллем это не аргумент, продолжила: — С ними ничего не случится. Если у тебя есть вариант лучше — говори.

Рука Телля сжала поднятую из миски ложку. Капли супа побежали с нее по тыльной стороне ладони.

— Нет тут ничего лучше, — признался Телль, не поднимая глаз от клеток клеенки на столе.

— О, папа пришел!

В дверях кухни стоял заспанный Ханнес. Телль улыбнулся сыну. Ханнес спросил отца, почему тот грустный.

— С работы, — пожал плечами Телль.

Ханнес обратил внимание на мать, которая до сих пор не повернулась к нему, а сидела, спрятав голову в плечи. Телль взглянул на Фину. Губы у нее поджались, глаза бегали в ожидании нагоняя.

— Ты зачем встала? — легонько постучал пальцем по спине матери Ханнес. — Тебе лежать надо.

Подмигнув мужу, Фина сделала виноватое лицо и поднялась, оперевшись о стол. Сын помог ей дойти до кровати, а затем вернулся в кухню к Теллю.

— Не слушается, — развел руками Ханнес и сел рядом с отцом ужинать.

***

На работе Фины, куда Телль отнес справку из больницы, сперва настороженно отнеслись к ее травме. Ведь в столовую Фина ходила редко, а тут все случилось как раз именно там, вдобавок — после отказа в отпуске. Однако убедившись, что вины Фины тут нет, произошедшее посчитали несчастным случаем, не связанным с производством.

Просыпалась Фина в эти дни поздно и нехотя. Во сне было все по-другому — родители рядом, сыновья, незнакомые места, другие люди. А, самое главное, если там что-то случалось нехорошее, Фина понимала — это всего лишь сон.

Открыв глаза, она подолгу лежала, глядя, как солнечный свет заливает потолок и стену комнаты. Телль, уходя, приоткрывал штору, чтобы Фина не просыпалась в полумраке. Он старался по утрам все делать тихо, боясь разбудить жену. Телль даже обмотал тряпкой сбоку каркас кровати, чтобы о него не скрежетала сетка, когда он вставал.

Поначалу Фине было дико от того, что не надо подниматься до рассвета, спешить на работу и, оставив там все силы, возвращаться к сыну с мужем. Получалось: на тех, кто ее ждет, кто ей дорог, кто нужен ей, в день выходило каких-то три или четыре часа, а остальное забирала работа. Так она забирала годы Фины, ее жизнь.

Разве для этого она выходила замуж за Телля, рожала детей? Смотря на жизнь не в потоке дня, а со стороны, как остановившийся пешеход разглядывает проезжающие мимо машины, Фина понимала, что все устроено не так, все неправильно. Знания, опыт, накопленные веками, в итоге стали важнее самого человека. Не они служат человеку, а человек им. Для созданных заводов, магазинов, инспекций жизнь работников стала топливом, питающим их деятельность. Человек вынужденно отдает им время, здоровье, силы, которые, если бы имел возможность, посвящал бы дорогим людям и своему любимому делу.

Потом, когда у человека почти уже нет сил, здоровья, а времени осталось мало, его отправляют, а по сути — выбрасывают на "заслуженный отдых". На смену же состарившемуся поколению приходят другие — молодые, здоровые, сильные. Их со школы начинают готовить, чтобы они затем сами себя принесли в жертву, сознательно шагнув во взрослый мир после училища, института, а, иной раз — прямо с ученической скамьи. И конца этому пожиранию жизней не будет.

Жизнь, одна-единственная жизнь — она на самом деле важнее и дороже всего, что придумал человек. Можно построить дом, собрать машину, можно написать картину, сшить платье, но человека так сделать нельзя. Получится лишь бездушая кукла.

И человека одного другим заменить невозможно, разные они. Фина знала это по сыновьям. Никто из них не был для нее заменой своему умершему брату.

Поправлялась Фина медленно. То ли сказались ее скитания в тот день по поликлиникам и больницам, то ли усталость, — отек со ступни не сходил. Место ожога покрылось коркой, а еще оно жутко чесалось.

Ханнес в эти дни старался все время быть полезным матери. Он готовил еду, обрабатывал ногу — так, как говорила ему Фина, делал перевязку. Мазь от ожога закончилась быстро, и Ханнес сам пошел в аптеку за новым тюбиком. Пока сына не было, Фина, волнуясь, ждала его у окна. Успокоилась она только, когда Ханнес показался на их улице.

Днем, пока Ханнес читал в своей комнате, Фина закончила портрет отца. Папа у нее, наконец, получился таким, каким она его запомнила — и нос, и глаза, и даже борода рыжая с сединой, завивающаяся назад, к шее.

Поставив рисунок к спинке кровати, Фина отодвинулась, посмотрела на него, потом отошла к двери и взглянула на свою работу оттуда.

— Ну вот, — с облегчением произнесла она.

Фина взяла портрет и на здоровой ноге поскакала в комнату сына.

***

В один из дней Фина проснулась, почувствовав, что на нее смотрят. Она приоткрыла глаза — конечно, это был Ханнес. Руки его обнимали кружку с чаем для матери. Фина улыбнулась сыну.

— Здравствуй, родной! Ты меня ждешь?

— Да. Я хотел узнать… — Ханнес в сомнении опустил голову, но потом решительно взглянул на мать. — Сколько у меня еще времени?

Фину обожгло внутри. Она знала, что Ханнес когда-нибудь об этом спросит. Фина приподнялась на кровати и вытерла рукой сон с лица.

— Время есть, — словно вспомнив, сказала она. — Не день и не два.

— Мне важно точно знать — сколько? — просил ответа сын.

— Я хочу спасти тебя… — пыталась оправдаться Фина, но Ханнес, закрыв глаза, покачал головой.

— Мама. Сколько? — четко и уверенно потребовал ответа он.

Фина оттолкнулась от кровати. Она встала прежде, чем Ханнес подал ей руку. Достав из шкафа предписание, Фина протянула его сыну.

Ханнес читал предписание медленно. Губы его шевелились, глаза иногда возвращались к прочитанному, останавливались. Потом он свернул документ и положил на кровать.

— Понятно, — произнес тихо Ханнес, глядя перед собой.

Фине было больно дышать, больно думать, больно двигаться, но больнее всего — смотреть на сына. От горя, отчаяния и бессилия хотелось сгореть.

— Мама, — теплая ладонь сына гладила ей руку. — Мама, не плачь.

Фина не могла сказать сыну, что она чувствует. Только подкатившая к горлу вина вырвалась наружу.

— Прости нас, сынок.

Ханнес обнял ладони матери своими ладонями.

— Не говори так. Вы самые лучшие родители на свете. Самые честные, самые любящие.

— Ты меня успокаиваешь, — улыбнулась Фина и провела рукой по волосам сына.

— Нет, — твердо произнес Ханнес. — Я думаю: вы должны знать это.

— Спасибо, — с сердцем сказала Фина.

Ханнес полностью отодвинул штору. Фина зажмурилась от наполнившего комнату солнца. Поднявшись на цыпочки, сын открыл форточку и втянул носом воздух. Потом он переставил стул на другую от кровати сторону, чтобы солнце не мешало ему видеть слов матери.

— Я много думал, после того, как вы мне сказали… — Ханнес поправил себя: — Как отец сказал… Я и так не очень хотел расти — слишком у взрослых все неправильно. Не у вас, моих родителей, а — вообще.

Повернувшись к окну, он посмотрел на синее, без единого облачка, небо.

— Мне просто хочется увидеть самому — я много читал, как люди летали, но не знаю, каково это… И море еще, — глаза Ханнеса зажглись мечтой.

— А что тебе приготовить вкусного? — Фина не знала, как отдать сыну всю свою любовь, нежность, заботу.

— Блинчики, — не задумываясь, ответил Ханнес, — с творогом.

— А еще?

— Подумать надо. Ты только ничего не делай, пока не поправишься.

— Договорились.

Ханнес переставил стул, чтобы тот не мешал матери.

— Вот больше всего мне хочется, чтобы у вас с папой все было хорошо, — руки его, задержавшись на спинке стула, чуть приподняли его. — Больше всего-всего.

"Без тебя?" — едва не вырвалось у Фины. Но она сдержалась, поняв, что эти слова могут болью отозваться в ее сыне.

***

Вечером Фина рассказала Теллю про свой разговор с Ханнесом.

— Чтобы поехать на море, нужны деньги, — думая, где их взять, произнесла Фина.

— У нас должно хватить, — посчитав про себя, ответил Телль.

Фина лишь покосилась на мужа и вернулась к своим размышлениям.

— Да нет, тут билеты в оба конца, еще там на что-то жить… Получится много.

— Должно хватить, — уверенно сказал Телль и, немного смущаясь, добавил: — Я тут собирал…

Теперь Фина глядела на него другими глазами.

Она знала, что у Телля была привычка запасать самое нужное, но к деньгам муж так не относился. Одно время у них не то чтобы оказались лишние деньги — их просто не на что было потратить, и скопившуюся сумму они положили в Нацсбербанк. Сделали это Фина с Теллем после того, как трехлетний Ханнес, играя, забрался в шкаф родительской комнаты, нашел там деньги и разрезал все купюры ножницами, чтобы их стало больше.

Годами Телль добавлял на свой вклад то, что у них с женой оставалось с зарплат, пока Нацвещание не объявило о замораживании банковских счетов граждан. Объяснялось это экономическим кризисом из-за введенных в отношении страны санкций.

— Опять у них кто-то виноват, — прошептала тогда со злостью Фина.

Телль прикинул, что они с женой смогли бы сделать на пропавшие деньги. Выходила где-то половина машины, хотя, конечно, никто бы ему не дал разрешения на покупку даже этой половины. Или пятьдесят пылесосов, или девяносто утюгов. А уж гладильными досками можно было бы заставить всю квартиру — в сложенном виде. Другой вопрос: где взять хотя бы одну такую доску. Еще Телль подсчитал, что на эти деньги его семье можно было спокойно прожить почти год, не работая.

О деньгах тех Телль вспомнил, когда узнал про слуховой аппарат. За такую сумму его взялся бы искать любой торговец на черном рынке.

Не доверяя больше банку, Телль прятал понемногу со своей зарплаты в шкафу среди старых вещей Фины, которые она давно не надевала, храня как память. Сколько у него там скопилось, Телль знал приблизительно. Учитывая, что цены росли, а зарплата — нет, получалось не очень.

Ни слова не говоря, он распахнул шкаф. Доставая купюры из карманов и рукавов платьев Фины, Телль складывал их на стул перед женой.

— Вот. Больше нет, — и Телль закрыл шкаф.

Фина смотрела то на деньги, то на мужа.

— Ты думаешь, их примут? — с опаской спросила она.

— Должны, — пожал Телль плечами. — По Нацвещанию ничего про это не говорили.

— Попробуй без Нацвещания жить и думать, — строго сказала Фина.

Телль взглянул на горку купюр.

— Ну, столько денег сразу не возьмут, наверно. По чуть-чуть если.

— А на слуховой аппарат не хватит здесь? — осторожно поинтересовалась Фина. — Сумма ведь приличная.

— Конечно хватит, — уверенно произнес муж. — Только его некому достать.

— То ты так думаешь, а как оно на самом деле — мы не знаем.

На работе Телль слышал разговоры, что черного рынка уже нет. Правда, в цехе никто сам этого не видел. Дождавшись выходного, Телль отправился на рынок пораньше, пока Ханнес спал. Уже в автобусе он обратил внимание, что не было тех людей, которые обычно ехали на рынок в такое время. Дорога к парку тоже оказалась безлюдна, а у входа появился столб с табличкой "торговля заприщина".

В самом парке не было никого. Пустые скамейки, замершие голые деревья, и ни одного листочка на застывших дорожках, ни одной валяющейся ветки.

Из будки дворников к Теллю вышел незнакомый человек. Назвавшись смотрителем, он сказал, что, если тот пришел на черный рынок, то здесь его уже нет несколько недель, а где сейчас торговцы — он не знает.

— Здесь даже дворники все другие теперь, — добавил смотритель.

Следы торговцев Телль решил искать во дворах домов по соседству с парком. Он успел выяснить, что, когда продавцов выгнали из парка, они пытались встать на прилегающих к нему улицах, но нацполиция быстро убрала их и оттуда.

Телль ходил с расспросами по дворам, пока его не остановили вызванные бдительными жильцами нацполы.

В отделе полиции Теллю до вечера пришлось отвечать на одни и те же вопросы. Под конец он даже сам стал сомневаться в том, как его зовут. Несколько раз полицейские просили Телля снять с руки часы и внимательно рассматривали их. Вывернув у него все карманы, тщательно проверив подкладку плаща, они не нашли у него ни денег для покупки товаров на черном рынке, ни самих товаров, ни чего-то еще запрещенного. Но просто так Телля отпустить не могли, поэтому ему выписали штраф за пребывание на улице в неположенное время.

— Это самое маленькое, чем ты можешь отделаться, — объяснили ему.

Телль взглянул на свои часы. До начала неположенного времени оставалось еще достаточно.

— Ты не успеешь вернуться, — предупредил оформлявший его нацпол. — Просто ты можешь выйти сейчас или будешь спорить?

Когда Телль подходил к своему дому, свет был только в одном окне. Это его ждала Фина.

— Ханнес чуть-чуть не досидел до тебя, уснул, — с порога сказала она. — У тебя все нормально? Где ты был?