Что, мать вашу, происходит?
С дрожащими руками я спускаюсь на первый этаж, в ушах звенит, пока Ганнер прыгает на меня, возвращая хоть немного здравого смысла в мое сознание. Гнев без видимой причины пылает в моих жилах. Я в ярости. Почему я так зол? Когда я успел зайти внутрь? Замираю, судорожно вдыхая, оглядываясь на распахнутую входную дверь — и ружье в своей руке.
Откуда угроза? Разве я не был снаружи?
Стоп.
Где Эмерсин?
— О нет, — бормочу я, руки дрожат, когда в голове мелькает ее образ, стоящей в комнате моего старшего брата — той, в которую я не захожу. — Нет, нет, нет, — мой взгляд снова падает на дверь.
Удалось ли Эмерсин сбежать?
Ганнер лает так громко, что это заглушает все мои мысли.
— Что?! — восклицаю я, глядя на него. — Что мне делать? — но он не перестает прыгать на меня, лаять без конца и носиться к двери, потом обратно ко мне. Я качаю головой, раздраженно. Но после нескольких попыток сдаюсь, зная, что мне придется встретиться с последствиями своих действий.
Она, возможно, еще жива. Может быть. Лучше бы нет. Теперь придется объясняться.
Она не знает, что сделала, но она всё испортила. Эта комната полна воспоминаний о том, что меня сломало. Всё началось со смерти младшего брата на службе, затем родители погибли в автокатастрофе, а потом… Томас. Блядь. Сглатываю подкатывающий ком, пока пробираюсь сквозь снег, готовый принять эту проклятую ситуацию. Ненавижу напоминания о том, что когда-то похоронил всех членов своей семьи.
Но только один из них погиб от моей руки.
И Ганнер — всё, что от него осталось.
— Ох, ебать, — стону я, замечая луч фонаря в сгущающейся ночи. Я не успел далеко уйти в поисках, когда увидел, что в комнате Томми зажегся свет.
Лай Ганнера становится всё более тревожным, и я даю команду на поиск. Он колеблется, но повинуется, как всегда.
Кто же, мать его, тут еще?
Двигаюсь бесшумно, давая Ганнеру пространство для работы и сосредотачиваясь на задаче, вместо того чтобы вспоминать свое недавнее помутнение. Мой пес замолкает, продираясь сквозь глубокий снег по грудь.
Я найду тебя, Эм. И тогда всё исправлю.
Пробираюсь сквозь снег, следуя за собакой, но с каждой минутой беспокоюсь всё сильнее о третьем человеке, находящемся в этом снегу. Лучи фонаря погасли, значит, кто-то прячется в темноте.
Может, поисково-спасательная служба?
Не уверен, что они начали бы искать ее прямо с утра. Думаю о том, как она бежала по холоду, в ужасе. Меня выворачивает от раскаяния и от мысли, что придется ей признаться, что я ничего не помню.
Почему я такой? Хочу закричать от злости. Почему?
Вдруг останавливаюсь, застывая в снегу. Может, мне стоит позволить этому случиться. Кто бы ни был там, он, вероятно, лучше меня.
Но… а если нет?
Эта мысль заставляет меня двигаться вперед. Всё, что я хочу, это усадить ее у камина и сказать, что сожалею о том, что я сделал — но, скорее всего, это повторится снова.
Блядь, как же я себя ненавижу сейчас. Она не знала.
Она не знала, что нельзя входить в ту комнату.
Это моя вина.
Под моими ботинками тихо хрустит снег, и вдруг я замечаю фары джипа, припаркованного за воротами. Стискиваю зубы и поднимаю ружье. Ничего не могу с собой поделать. Наведя прицел на фару, я стреляю, разбивая ее в дребезги. Тоже самое делаю со второй фарой и противотуманными огнями.
Потом прислушиваюсь, улавливая приглушенные шепоты и… имя Адам.
Уродливая зависть разливается по венам.
— Найди его, — рычу я Ганнеру, и он переключается в режим полной боевой готовности, его вой низко звучит в ночи. Пульс стучит в висках, а перед глазами только одно — бывший парень Эм. У него хватило смелости появиться здесь, и внезапно у меня появляется новый объект, который можно обвинить.
И нарушитель.