Поворот не туда

Глава 16

На улице уже стемнело, а Тёрнер так и не вернулся в дом. Я не уверена, связано ли это с тем, что произошло между нами — возможно, я что-то сделала не так, — или дело вовсе в другом. Когда всё началось, я думала о том, как выжить. Но когда всё закончилось, я захотела еще.

Почему я всё еще испытываю слабость к нему? Я откидываю одеяло и забираюсь в постель, размышляя над этим, морщась от боли между ног. Его история настолько чертовски печальна, и, возможно, именно поэтому я испытываю к нему сочувствие — но я ведь еще и в ловушке. Он пытался убить меня. Он убил Адама.

Но, может, всё дело в его психическом состоянии?

Я фыркаю. У всех убийц есть проблемы с психикой, и мне не жаль большинство из них. Я переворачиваюсь на живот и зарываюсь лицом в подушку, издавая разочарованный вздох. Это не должно быть так сложно, но, с другой стороны, между нами всё было сложно задолго до того, как он убил Адама, а я охотно раздвинула перед ним ноги.

Это просто инстинкт выживания. И всё. Больше ничего.

Но когда я слышу, как захлопывается дверь и Тёрнер с Ганнером заходят в дом, мое сердце замирает — и бедра непроизвольно сжимаются. Следующие полчаса я лежу в тишине, ожидая, что он будет делать дальше. Наконец, дверь спальни со скрипом открывается, и я замираю в ожидании.

Когда начинается шум воды в душе, я перекатываюсь на бок, поворачиваясь к стене. Эта спальня настолько минималистична, насколько это возможно: только кровать размера «queen»¹⁴, тумбочка и комод. Она напоминает гостиничный номер, за исключением того, что кровать здесь кажется более привычной, простыни — фланелевые, и на стенах нет ни одного декора — даже самого дерьмового.

Я закрываю глаза, приказывая себе заснуть. Ведь если он собирается меня убить, лучше было бы сделать это во сне, верно? Обняв себя руками, я слышу, как выключается вода, как скрипит пол под его ногами и открывается ящик комода.

Он уже проделывал это раньше, когда я была в постели, а потом уходил наверх… Но не сегодня. Я чувствую его присутствие, его взгляд обжигает мое тело, и тепло разливается по всему моему существу. Я сглатываю ком в горле, ожидая его следующего шага.

— Я знаю, что ты не спишь, — произносит он, шурша одеялом с другой стороны кровати. — Ты задержала дыхание. Почему?

Жар заливает мое лицо.

Вот черт, откуда он знает? Как часто он наблюдает за мной, пока я сплю?

Я молчу, и он вздыхает, забираясь в постель рядом со мной. Тепло его тела обволакивает, контрастируя с холодом ночей, которые я проводила в одиночестве, и мне приходится буквально заставить себя не придвинуться к нему.

— Значит, мы снова молчим? — его голос звучит ровно, но в нем есть намек на эмоции — достаточно, чтобы я повернулась к нему лицом, заметив, как он лежит на спине, прижав руку ко лбу.

— Нет, не молчим. Я просто не знаю, что сказать.

Он поворачивает голову в мою сторону, и даже в темноте я чувствую его пристальный взгляд.

— Когда ты приехала сюда, тебе всегда было что сказать. Всё время. Извини, что я всё испортил.

Почему он вдруг ведет себя как нормальный человек?

Я глубоко вздыхаю, в памяти всплывают сцены из кухни, где мы танцевали. Эмоции подступают к горлу, и я закрываю глаза.

— Всё нормально.

— Нет, не нормально, — его пальцы убирают прядь волос с моего лица, и по телу пробегает дрожь, а вместе с ней наступает расслабление — не то, что должно происходить рядом с убийцей. Ненавидеть его становится всё труднее, особенно теперь, когда я знаю о нем так много. Я провожу ладонью по его руке, лежащей на моей щеке, и вдыхаю его запах — древесный, мужской, странно успокаивающий. Он подвигается ближе, его ноги касаются моих.

Мои глаза медленно открываются.

— Почему я тебя не боюсь, Тёрнер?

— Не знаю, — отвечает он, внимательно изучая мое лицо. — Но мне больше нравилось, когда ты боялась.

Я хмурюсь.

— Почему?

— Потому что теперь, даже несмотря на то, что ты позволила мне трахнуть себя, ты равнодушна. Возможно, злишься. Испытываешь отвращение. Всё это — те вещи, которые я не хочу, чтобы ты чувствовала ко мне. Страх может быть захватывающим, и я могу превратить его в возбуждение для тебя… — его голос замирает. — Но я не могу изменить твое мнение о том, что я больной ублюдок.

В горле образуется комок, и меня неожиданно охватывает сожаление.

— Я не должна была говорить этого. Прости. Я не знала…

— Нет, я убил твоего парня, потому что хотел. Он был придурком, и за те пять секунд, что я слышал, как он с тобой разговаривал, я понял, что он не ценил то, что имел. Так что мне не жаль. Мне жаль только, что я причинил тебе боль. Думаю, это и делает меня больным ублюдком.

Я сжимаю губы, пытаясь осмыслить всё, что он говорит, и почему, черт возьми, это заставляет меня чувствовать тепло и даже уют внутри.

— Поняла, — выдавливаю я из себя.

Он тихо усмехается, убирает руку и снова перекатывается на спину.

— Спокойной ночи, Эм.

Я лежу в тишине еще несколько мгновений, затем поддаюсь импульсу и тянусь к нему, позволяя той маленькой части себя, которая хочет его, взять верх. Он замирает, когда я прижимаюсь к нему, устраиваясь рядом. Тёрнер обнимает меня, притягивая ближе и крепко прижимая к себе.

— Я тебя не ненавижу, — шепчу я, позволяя теплу его тела и ритму его сердца убаюкать меня.

Рано утром я чувствую, как он покидает кровать, и перекатываюсь на то место, где он спал, впитывая остатки тепла, пока оно не исчезает полностью. Полежав еще немного, я скидываю с себя одеяло цвета мха, смирившись с тем, что уснуть больше не получится.

Я надеваю светло-голубые джинсы и черную толстовку, чищу зубы и поправляю небрежный пучок. До Рождества осталось два дня, но это не ощущается чем-то особенным — и не должно. В груди сжимается чувство вины, когда я думаю об Аароне и Кэти, которые еще не знают, что Адама больше нет. Не говоря уже о моей семье, которая, вероятно, сходит с ума от волнения. Мой желудок сжимается, и я внезапно наклоняюсь над унитазом, выплескивая жалкие остатки того, что съела за последние несколько дней.

— Черт, ты в порядке? — я чувствую руку между лопаток, пока меня снова рвет, и боль между ног усиливается, когда я напрягаю мышцы, чтобы удержаться на ногах. — Что случилось?

Я качаю головой и выпрямляясь, встречая взгляд Тёрнера.

— Всё нормально, — говорю я, вытирая слезы и хватаясь за туалетную бумагу, чтобы промокнуть уголки рта.

— Перестань лгать, — резко говорит он, пока я смываю воду в унитазе. — Это уже начинает надоедать. Вчера ты, будто играла в озабоченную эмпатку, а теперь стоишь здесь и блюешь? И ты всё еще не говоришь со мной так, как раньше, — раздраженно продолжает он, включая воду и подавая мне стакан, чтобы я прополоскала рот.

— А чего ты ожидал? — огрызаюсь я, отбросив осторожность. — Ты, блядь, убил человека прямо на моих глазах — и у него есть ебанная семья, люди, которые его любят. В этом году они получат мертвого брата и сына на Рождество. А хуже всего, что… — я делаю паузу, чувствуя, как голос срывается. — Он просто исчезнет, Тёрнер, и тебе наплевать. Не говоря уже о том, что моя семья, вероятно, сходит с ума от беспокойства обо мне.

Его мускулы напрягаются под серой кофтой.

— Да, ты права, и они все могут присоединятся к остальному миру, который тоже не знает ответов.

— Почему? — вскидываю руки. — Зачем добавлять к этому еще больше дерьма? Разве мир и так недостаточно испорчен? Ты мог его просто отпустить. Мог сказать ему уйти.

— Он был подонком, — резко отвечает Тёрнер. — Он заслужил это, и он пытался навредить моей собаке. Ты не понимаешь, как много он для меня значит.

— Возможно, — признаю я, встречая его взгляд. — Но оставь это природе. Это не твое дело решать, кто виновен и кто нет.

— Нет, — рычит он, внезапно наполняясь злостью. — Я буду судьей и присяжными в своем доме, на своей гребанной земле. Он решил вторгнуться, прийти сюда и попытаться отнять то, что принадлежит мне. Ты, — он хватает меня за подбородок и притягивает к себе, — моя.

— Как бы не так, — усмехаюсь я, не отводя взгляда. — Ты не единственный, кто умеет стрелять в этом доме.

Злобная улыбка растягивается на его лице, когда он прижимает меня к стойке в ванной, его эрекция вдавливается мне в живот.

— Ты умеешь заводить, Эм. Следи за своим языком, пока я не показал, кто здесь главный, — меня раздражает то, как мое тело реагирует на него, оспаривая голос разума. Моя грудь тяжело вздымается, когда его нос скользит по моему. — Почему ты позволила мне трахнуть тебя, Эм? Если ты думаешь, что я такой мерзавец?

Я открываю рот, чтобы ответить, но он не дает мне шанса.

— Ты можешь сказать, что это инстинкт самосохранения, но мы оба знаем, что ты ждала этого с нетерпением, и была совсем мокрой для меня, — его губы слегка касаются моей кожи, пока он говорит у моего уха. — Возможно, я не единственный здесь человек, у которого в груди бьется угольно-черное сердце, потому что, хочешь ты этого или нет, ты и сейчас готова трахнуть меня еще раз. И, возможно, тот факт, что я больной ублюдок, только заводит тебя еще больше.

— Пошел на хуй, — выдыхаю я, чувствуя, как мои трусики становятся влажными, доказывая его правоту.

Он глубоко вдыхает, и его выдох обжигает мою кожу.

— Ты бы очень хотела, Эмерсин. Но у меня есть дела. Так что будь хорошей девочкой и не пытайся развязать со мной войну. Я всегда побеждаю, — он отпускает меня и разворачивается, оставляя меня с гулом в ушах и бешено колотящимся сердцем.

— Тёрнер, — хватаю его за руку, притягивая к себе, задыхаясь. — Ты не можешь выиграть.

Его челюсть напрягается, глаза темнеют.

— И почему это, Эм?

Я провожу кончиками пальцев по его щеке, сглатывая ком в горле.

— Потому что я уже на твоей стороне, даже если сама этого не хочу.

Тёрнер отводит взгляд, и качает головой, прежде чем выйти из ванной, оставив меня стоять в оцепенении. Я только что призналась в правде, с которой боролась с самого начала…

И он не сказал ни слова в ответ.