Что-то с этим человеком явно не так. И не просто «не так», а конкретно.
У меня нет ни малейшего представления, кто он такой, но инстинкты орут, что я здесь в опасности. Вздрогнув от прохладного сквозняка из открытой двери ванной, я выхожу из душа и оборачиваюсь полотенцем. Я не знаю его имени. Да и, наверное, не хочу знать.
Мне просто хочется свалить отсюда к чертовой матери.
Но ветер продолжает завывать, пока я вытираюсь и одеваюсь, натягивая джинсы и черный свитер. Расчесываю волосы, едва подсушенные полотенцем, и убеждаюсь, что на лице больше нет следов от макияжа. У меня совершенно нет желания быть привлекательной для этого мужчины. Хочу быть невидимой. Может, это поможет мне выйти отсюда живой.
Может, так себя чувствовала Белль в замке чудовища.
Сжимаю губы от этой детской аналогии и вешаю влажное полотенце на стойку. Складываю все свои вещи обратно в сумку, тщательно проверяя, что ничего не забыла. Может, он позволит мне занять какую-нибудь свободную комнату… и я не выйду оттуда, пока метель не прекратится.
Кивнув самой себе, я вешаю сумку через плечо и делаю глубокий вдох. Страх и беспокойство пульсируют в венах, когда я выхожу из ванной и направляюсь в темную спальню. Его там нет, и почему-то это еще больше настораживает. Я не знаю, что мне делать.
Как меня угораздило сюда забрести?
Но нет смысла зацикливаться на прошлом и своих тупых решениях. Всё это время я надеялась, что наши с Адамом рождественские каникулы помогут исправить отношения между нами. Это было безнадежно, и, возможно, я знала это с самого начала.
Голые ступни скрипят по полу, пока я иду по коридору. Прищуриваюсь в тусклом свете. Желудок неприятно сжимается, когда я вспоминаю, что этот мужчина видел меня обнаженной за стеклом.
Он может навредить мне? Ну, еще больше, чем прострелить руку и вырубить меня.
По спине пробегает холодок, но я продолжаю двигаться вперед. Стоять в коридоре кажется мне опасным — будто он может выпрыгнуть из тени и схватить меня. Захожу в гостиную, проходя мимо двери, ведущей, как я предполагаю, на задний двор. Стекло закрыто занавеской. На всех окнах висят плотные шторы.
Может, он просто параноик. Или ебанный псих.
Да, пожалуй, второе.
— Я готовлю ужин, — голос заставляет меня вздрогнуть, и я подскакиваю в сторону, ударяясь плечом о стену. Он никак не реагирует на мое резкое движение, и его ледяное спокойствие пугает до чертиков.
— У меня есть батончики мюсли, — киваю на сумку. — Не хочу быть обузой. На самом деле, — делаю паузу, встречая его темные, бездонные глаза. — Я подумала, если у тебя есть свободная комната, я могла бы остаться там. Ты бы даже не заметил, что я тут, а когда всё утихнет, я уйду. Дай мне лопату, и я сама выкопаю себе путь, — издаю натянутый смешок, но он, как и раньше, не показывает никаких эмоций.
— М-м-м, — бурчит он. — Ты можешь поужинать.
Я колеблюсь, собираясь повторить просьбу, но передумываю.
— Ладно. Можно я положу свои вещи куда-нибудь?
Он кивает на место у двери.
— Туда, где я их оставил ранее.
— Но они блокируют дверь, — оправдываюсь я. — Могу поставить их в запасную…
— У меня нет запасной или свободной комнаты для твоих вещей, — перебивает он. — Поставь сумку у двери, — его жесткий тон заставляет меня замолчать, и я просто киваю, обходя его и проходя дальше.
Ставлю дорожную сумку обратно на жесткий чемодан и опускаю плечи, передвигая сумки к стене. Он вынуждает меня оставаться у него на виду. Всё гребаное время. Бросаю взгляд через плечо и вижу, что на кухне горит свет, а на плите стоит сковорода. Это дает мне лучший обзор, и я замечаю его мускулистую фигуру в поношенной кофте и черных спортивных штанах. Телосложение у него привлекательное, волосы коротко подстрижены, сверху чуть длиннее. Псих, но хотя бы стрижется.
Он поворачивается ко мне, и я сразу отвожу взгляд.
— Еда не будет слишком разнообразной.
Провожу языком по нижней губе, заставляя себя посмотреть ему в глаза.
— Ничего, — говорю, подразумевая еду. Его лицо слегка меняется, и я замираю, увидев что-то похожее на мягкость в его взгляде. Он выглядит смущенным или… виноватым?
Как бы то ни было, это делает его черты более привлекательными: сильный нос и четкая линия челюсти, глубоко посаженные глаза и темные брови. В его волосах проблескивает седина, и мне становится интересно, насколько он старше меня. Не намного. И тут я замечаю татуировки, которые тянутся до самого подбородка. Видимо я не заметила их в темноте. На его коже повсюду следы насилия. Я с трудом сглатываю, ненавидя себя за то, что это задевает меня до глубины души.
— Можешь посидеть за столом, пока я заканчиваю с едой, — кивает он на маленький круглый столик у окна с занавесками. Там два стула, и я выбираю тот, что расположен лицом к нему. Провожу пальцами по гладкой поверхности, стараясь держать дыхание ровным, хотя сердце бешено колотится. Я доведу себя до сердечного приступа, если не возьму себя в руки.
Он возвращается к плите и бросает два стейка на сковороду. Затем достает другую сковороду и пакет с замороженными овощами. Я наблюдаю за ним при свете, пытаясь понять, как человек, который с каждой минутой кажется всё более привлекательным, может быть таким чертовски ужасающим.
— Ты из Оклахомы? — спрашивает он, не глядя на меня.
— Да, — отвечаю.
— Никогда не был.
— Не так уж много потерял, — натянуто смеюсь, и он поворачивает голову в мою сторону. Я мгновенно замолкаю, опуская взгляд на сцепленные руки.
— Я из Юты, — добавляет он, как бы невзначай.
Киваю, украдкой глядя на него.
— Я тоже там никогда не была.
— Не так уж много потеряла, — его губы чуть приподнимаются, это почти улыбка.
Не удержавшись, я хихикаю, чувствуя, как щеки заливает румянец. Сердцебиение немного замедляется, но напряжение в животе остается. Аромат стейков и овощей наполняет хижину, и мое тело немного расслабляется. Он может быть ебанутым и опасным, но в этот момент дышать становиться чуть легче. К тому же, отсюда не выбраться… Пока что.
— Зачем ты сюда ехала? — неожиданно продолжает разговор он. — Не сюда, а в Колорадо.
— О, — делаю паузу, неприятное чувство сжимает грудь. — Я собиралась провести праздник с парнем в доме его семьи. Мы… это… расстались по телефону, когда я почти приехала… или что-то в этом роде, — не знаю, зачем добавляю это, но слов уже не вернуть.
Его брови хмурятся, когда он переворачивает мясо на сковороде.
— Какой был адрес? Здесь нет других хижин на мили вокруг.
Поджимаю губы.
— Надо посмотреть в телефоне… Я не помню его.
— М-м-м, — бурчит он, возвращая внимание к плите. Разочарование дрожит в груди от его реакции — будто его задело, что я не знаю адреса наизусть. Но почему его это волнует? Почему меня это волнует?
— Видимость стала паршивой, когда я свернула на эту дорогу, — поясняю я, снова привлекая его внимание. — И GPS показывал, что оставалось двенадцать миль, когда я съехала с шоссе. Он завис и не хотел загружаться. Я каким-то образом оказалась не на той дороге.
— На этой дороге нет домов, — говорит он, откладывая щипцы на стойку и поворачиваясь ко мне. — Должно быть, GPS завел тебя не туда. Здесь он ненадежный. Твой парень должен был знать это, — это самое длинное, что он сказал с тех пор, как я сюда попала, и я теряюсь в его глубоком, уверенном голосе, тело реагирует так, как мне совершенно не нравится.
Сглатываю и напрягаю мышцы ног под столом.
— Я просто скопировала адрес из его сообщения.
Он кивает, пожимая плечами.
— Странно.
Да, как и всё здесь. Глубоко вдыхаю и оглядываю стены, замечая, какие они голые. Ни одной фотографии, но он и живет один, предположительно. Холостяцкие берлоги обычно не отличаются уютом, но это наталкивает меня на рискованный вопрос.
— Как тебя зовут? — спрашиваю, сердце подскакивает к горлу. — Мы, кажется, не представились друг другу, и раз уж…
— Тёрнер, — перебивает он, прежде чем я начинаю болтать. Фамилию не добавляет, и я не настаиваю. Или, может, Тёрнер — это его фамилия? Не знаю.
— Я Эм.
— Эмерсин, — поправляет он меня и продолжает, видя мое удивление. — Увидел на твоем водительском удостоверении.
— Точно, — выдыхаю, снова пытаясь успокоить расшатанные нервы. — Большинство зовут меня Эм.
— Понял.
Черт, как же это неловко. Я настолько же несчастна, насколько напугана, и позволила себе на мгновение задуматься. Что бы я делала, если бы добралась до Адама? Хмурюсь. Мы, скорее всего, снова бы ссорились, и я молила бы о том, чтобы снег растаял и я могла уйти.
Как же это иронично.
Но там я была бы в безопасности.
Бросаю взгляд на Тёрнера, который вдруг стал выглядеть угрюмым. Он… расстроен? Не могу понять, но у него отстраненный взгляд, пока он заканчивает готовить. Стоит ли продолжать разговор? Проводя рукой по волосам, задаюсь вопросом, почему у меня всегда возникает необходимость говорить.
— Я никогда не застревала в такую метель, — говорю, прочищая горло, пока он достает из шкафа пару тарелок.
— Скоро снова застрянешь, — раскладывает стейки по тарелкам и делит овощи поровну. — Обещают несколько циклов снега.
— Похоже, я застряну здесь до Рождества, — хихикаю я.
Он пожимает плечами, затем берет тарелки и ставит их на стол. Садиться он не торопится. Возвращается на кухню, берет две бутылки воды, вилки и ножи. Его движения почти нервные? Трудно понять.
Он ставит всё на стол и усаживается напротив.
— У тебя здесь есть семья?
Он застывает с вилкой в руке, глядя в тарелку.
— Нет, — быстро качает головой и начинает есть.
Мои руки всё еще дрожат, пока я беру столовые приборы и разрезаю стейк.
— Я больше не люблю праздники, — не знаю почему, но продолжаю говорить, отчаянно пытаясь наладить хоть какой-то контакт.
— Да, бывает, — бурчит он, отправляя кусок брокколи в рот.
Киваю и следую его примеру.
— Спасибо за ужин, — говорю, проглотив кусок.
Он поднимает взгляд и смотрит мне в глаза, удерживая этот контакт между нами достаточно долго для того, чтобы мое сердце пропустило пару ударов.
— Пожалуйста, Эм, — его голос становится ниже, когда он произносит мое сокращенное имя, и я ловлю себя на том, что смотрю на его губы.
Сжимаю губы вместе.
— Ты чем-то занимаешься для удовольствия? Ну, какие-то развлечения?
— Я не развлекаюсь, — с ухмылкой отвечает он, разрезая стейк. — Но раньше делал многое.
— Да? — не настаиваю на вопросе, почему он больше не развлекается. Просто ловлю его слова — как читала когда-то в книге о женщине, выжившей после встречи с серийным убийцей. Не то чтобы Тёрнер был одним из них. Но мог бы быть.
— Чем ты занимался?
— Я много тренировался, — пожимает плечами.
— Похоже, что ты всё еще это делаешь, — вырывается у меня.
Он поднимает взгляд, и я могла бы поклясться, что на его лице на мгновение мелькает забавное выражение, но оно быстро сменяется чем-то более отстраненным.
— Раньше мне нравилась музыка и концерты, машины, работа… Обычные вещи.
Мягко улыбаюсь.
— Ты больше этим не занимаешься?
Тёрнер качает головой, кадык дергается при движении.
— Нет. Я в основном остаюсь здесь.
— И никогда не выходишь?
Он колеблется, будто собирается что-то сказать, но раздумывает еще пару секунд.
— Практически нет. Раньше выходил. Это была хижина моих родителей, потом брата, теперь моя.
— У меня есть сестра, — говорю я, раскрывая что-то о себе, чтобы снять с него очередной слой. Что-то в нем притягивает меня, и эта отстраненность в глазах так же манит, как и настораживает. Почему-то мне хочется знать о нем больше. Может, это стереотипное влечение к таинственному незнакомцу — или так включается инстинкт самосохранения. Держи врага ближе, или как там говорят.
Но он не совсем враг. Или всё-таки враг?
— Можешь спать в моей комнате, — его голос прерывает мои мысли. — Не буду заставлять тебя спать на диване. Я переночую там сам.
— Не обязательно, — возражаю. — Ты слишком большой для дивана.
— Я буду спать на полу.
— Кажется, это несправедливо, — говорю, отрезая кусок стейка и отправляя его в рот. Это определенно оленина, судя по пикантному вкусу.
Тёрнер внимательно наблюдает за мной, пока я жую и глотаю.
— Вкусно, — добавляю я, предполагая, что именно этого он и ждал.
— Съедобно.
Смеюсь.
— Разве это не самое главное?
— Наверное.
И тогда он почти снова улыбается.