Она говорила серьезно.
Среди всего того токсичного дерьма, что происходило между нами, я чувствую, что ее слова были искренними. Возможно, вначале у нее были скрытые мотивы. Скорее всего, даже когда она трахала меня, у нее были на то свои причины. Но вот это? Это было настоящим…
И теперь она заслуживает правды.
Может быть, я найду способ ее спасти.
Кусаю губу, натягивая утепленные штаны и парку, пока Ганнер скачет вокруг меня. Я не хочу ее убивать. Это было ясно с самого начала. Возможно, она действительно сможет быть здесь со мной — возможно, даже полюбит меня. Может, и для нас есть какой-то извращенный счастливый конец…
Если только я смогу контролировать себя.
Именно об этом я думаю, направляясь в мастерскую, раздумывая о Рождестве. Смогу ли я завоевать ее без остатка? Я бросаю взгляд на стопку кедровых блоков в углу и набор своих резных ножей. Раньше я делал поделки, чтобы убить время. Я сажусь за верстак, беру небольшой кусок дерева и начинаю творить. Мой разум очищается, и я теряюсь в процессе.
Спустя несколько часов я смотрю на готовый кулон в форме сердечка. Это не так уж много, но мне нечего ей больше предложить. У меня полно денег от наследства, но я их ни на что не трачу. Это совсем не похоже на то, что ее прежний шикарный парень мог бы ей подарить.
Я кладу кулон на верстак, но в этот момент слышу звук удара металла о дерево, отголоски разлетаются по двору в полдень. Я подскакиваю, засовываю кулон в карман куртки и выбегаю из сарая.
Щурясь на поляну за домом, я замечаю Ганнера, который машет хвостом и наблюдает за Эм, размахивающей топором и рубящей небольшое деревце.
Что, блядь, она делает? Это ужасный материал для растопки, и у меня уже достаточно дров на несколько месяцев вперед.
Иду к ней, радуясь, что расчистил снег с помощью трактора — за исключением ее пикапа. Он всё еще частично завален снегом, и я, вероятно, должен был бы его откопать, но это последний пункт в списке моих дел. Она не просила об этом, а я не могу позволить ей уехать.
Не знаю, смогу ли когда-нибудь ее отпустить.
Плечи Эм опускаются в знак поражения, когда она смотрит на маленькую, около шести футов15, сосну. Она устало смотрит на меня, когда я подхожу ближе.
— Я не хочу твоей помощи.
— Не трать эту деревяшку на растопку, — говорю я, усмехаясь. — Пусть растет.
Она хмурится.
— Это не для растопки. Это рождественская елка. Я просто подумала… не знаю, — Эм роняет топор в снег, ее щеки заливаются еще более глубоким румянцем. — Я даже не знаю, как обращаться с настоящей елкой.
— Дай сюда, — поднимаю топор. Если она хочет это чертово пожароопасное дерево в доме, я ей помогу. Я делаю два удара, и тоненькое деревце падает. Она смотрит на меня с широко распахнутыми глазами, пока я протягиваю топор обратно. — Только не пытайся им на меня замахнуться, и я найду всё, чтобы установить елку внутри.
Она искренне улыбается, ее черные перчатки обхватывают деревянную ручку.
— Договорились.
Я отгоняю воспоминания, которые начинают всплывать, пока тащу за собой дерево, чтобы подготовить его. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как у меня в последний раз была рождественская елка, и с ней приходят воспоминания, когда я был нормальным. Когда у меня появлялась возможность побыть быть дома, меня окружали рождественская стряпня мамы и смех отца.
И Томми.
И Тейлор.
— Блядь, — бормочу я, толкая дверь сарая, качая головой, мои руки дрожат. Вот почему я избегаю праздников. Они напоминают мне обо всех моих ошибках. Я бросаю дерево у двери и иду на чердак, поднимаясь по старой деревянной лестнице. Она скрипит под моим весом, и часть меня желает, чтобы она просто рухнула.
Но нет, я добираюсь до верха и вижу все эти болезненные вещи — семейные коробки с памятными вещами, охотничье снаряжение отца, военная форма брата, этот список можно продолжать бесконечно. Я заслуживаю видеть напоминания о том хаосе, который я устроил. Глубоко вдыхаю, голова становится легкой, когда я прохожу мимо и нахожу старую подставку для рождественской елки Томми, которую он использовал, пока здесь жил. Не знаю, для кого он тогда ее ставил.
Но это не важно.
Я беру ее, осознавая, что последним, кто прикасался к этому металлу, был мой мертвый брат. Желудок сводит от угрызений совести, воспоминания угрожают нахлынуть.
— Ганнер, — зову я собаку, спускаясь с лестницы. Голова начинает пульсировать с бешеной скоростью, словно лопасти вертолета. — Ганнер, — кричу я, когда звуки войны возвращаются и заполняют звенящую тишину в ушах.
Шумные шаги Ганнера превращаются в стремительные, когда он мчится ко мне, как раз вовремя, чтобы я уронил подставку и ухватился за него.
Я сжимаю глаза, когда хаос войны вспыхивает в моем сознании. Тяжесть ужаса нависает над плечами, и я дышу ровно, считая до семи при каждом вдохе и выдохе. Страх проникает во всё мое тело, перекатываясь волнами и соблазняя всплеском адреналина — того самого, что пробуждает монстра внутри, жаждущего войны и убийств.
— Тебе нужно уходить, — кричит Тейлор мне на ухо, его тяжелая рука ложится на мою шею. — Выведи их отсюда.
— Я тебя не оставлю, — кричу я ему. — Я не уйду без тебя.
Но Тейлор больше ничего не отвечает. Теплая, липкая жидкость разбрызгивается по моей шее, когда он выплевывает кровь в последние секунды своей жизни. Я держу его, даже когда она стекает мне за воротник, пропитывая униформу.
— Вытащим его отсюда, — Брэдфорд появляется из ниоткуда, протягивая руку в темном, жарком помещении. Во рту привкус песка, но я киваю, чувствуя, как жизнь покидает моего младшего брата. Он уже не здесь, но я не собираюсь его бросать.
— Тёрнер, ты в порядке? — спрашивает меня Брэдфорд, но его голос звучит странно. Слишком тихий. — Тёрнер?
— Тёрнер, — мягкое прикосновение ложится на мою шею. — Ты в порядке?
Я качаю головой, пока шум в голове стихает, ослабляя железную хватку на Ганнере. Сердце громко стучит в ушах, когда я поднимаю взгляд и внезапно осознаю, что нахожусь в сарае с подставкой для рождественской елки, своей собакой и женщиной, которую держу в плену.
И я чувствую себя совершенно опустошенным.
Если бы мой брат мог увидеть всю эту глупость, боль и смерть, он был бы чертовски разочарован во мне.
— Тёрнер, пожалуйста, скажи что-нибудь, — шепчет Эм, явно осознав, что произошло. — Нам не обязательно ставить елку. Прости меня, — ее голос дрожит, и я моргаю, постепенно выравнивая дыхание.
— Нет, — я тру глаза. — Просто дай мне всё подготовить.
Отпускаю Ганнера и встаю, держась к ней спиной. Я заставляю себя двигаться, выполняя рутинные действия: второй раз подрезаю дерево и сверлю отверстия, пока Эм стоит в стороне, на ее лице беспокойство.
Маленький эпизод, который она видела, — это еще ничего, и я с трудом сглатываю, размышляя о том, что может произойти дальше. Всё всегда начинается с таких небольших вспышек…
А это значит, что я теряю связь с реальностью.
Я смотрю на Эм, когда прохожу мимо с елкой и подставкой, Ганнер идет рядом. Он тоже чувствует, что моя рассудительность ускользает. Гнетущая тревога уже давит на мой разум. Я боялся, что однажды убью ее, а теперь эти страхи становятся реальностью. Вскоре я могу проснуться, и ее просто не будет.
Как не стало Томаса.
Я сосредотачиваюсь только на своих шагах, считая их, пока иду к дому. Может быть, я обманывал себя с тех пор, как она появилась. У меня дурное предчувствие, чем всё это для меня закончится. Но, всё же, Эм пробудила во мне часть, которая, как я думал, умерла вместе с Томасом…
Человеческую часть меня — ту, которая ненавидит всё, чем я стал. Ту часть, которая мечтала о белом заборе16, красивой жене и дворе, полном детей.
У меня никогда этого не будет, я знаю. Я этого не заслуживаю. Оглядываюсь назад на Эм, которая идет за мной в тишине, беспокойство ясно написано на ее лице.
Мне так чертовски жаль, Эм.