Поврежденные товары

ПРОЛОГ

Лев

Возраст четырнадцать

Я стою над могилой своей матери, удивляясь, какого черта у меня сухие глаза.

Я не мог смотреть на гроб в церкви. Найт сказал, что она выглядела симпатичной. Спокойной. Умиротворенной. Но также ... совсем не похожей на себя.

Всю дорогу я крепко зажмуривала глаза, как делала, когда была совсем маленькой и каталась на жутких аттракционах в тематических парках. Теперь я схожу с ума, потому что, возможно, я совершил ошибку, потому что это был последний раз, когда я мог смотреть на ее лицо не через фотографию.

Вот в чем проблема потери кого—то - на этом пути так много потерь, которые составляют большую потерю.

Больше никаких объятий в постели в дождливые дни.

В моей коробке для ланча больше нет фруктов в форме сердечек.

Больше не пой мне колыбельные, когда я болею, когда я притворяюсь, что смущен и раздражен этим, хотя на самом деле колыбельные, которые поет мама, - лучшее, что могло случиться в этой вселенной после нарезки хлеба.

Бейли обнимает меня так крепко, что мои кости вот-вот рассыплются в прах. Сейчас она примерно на четыре дюйма выше меня, что глупо, неловко и просто мне повезло. Мое лицо спрятано глубоко в ее волосах, и я притворяюсь, что плачу, потому что это кажется грубым и испорченным, если я этого не делаю. Но правда в том, что я не грустный, не мрачный или что-то из этого. Я чертовски зол. Зол. В ярости.

Мамы больше нет.

Что, если ей холодно? Что, если у нее клаустрофобия? Что, если ей трудно дышать? Что, если она напугана? Разумно, я знаю, что это не так. Она мертва. Но логик мне сейчас не друг. Даже не знакомый. Черт возьми, сомневаюсь, что в моем нынешнем состоянии я смог бы произнести это слово по буквам. Я чувствую, что Бейли физически держит меня вместе. Как будто, если она ослабит объятия, я рассыплюсь на тысячи маленьких шариков, разлетлюсь и исчезну в укромных уголках кладбища.

Все возвращаются к своим машинам. Папа хлопает меня дрожащей рукой по плечу и уводит прочь от могилы. Бейлс неохотно отпускает меня. Я сжимаю кончики ее пальцев. Она - сила тяжести. Она - кислород. В этот момент времени она - все.

Чувствуя мою невысказанную потребность в ней, Бейли поворачивается к моему отцу. “Могу я, пожалуйста, прокатиться с тобой, дядя Дин?”

Благодарю тебя, Иисус.

“Да, Залоги, конечно”, - рассеянно говорит папа, наводя лазер на спину Найта. Мой брат сейчас разбирается со своими делами, а мой отец пытается убедиться, что он не потеряет еще одного члена нашей семьи. Обычно я спокойно отношусь к тому, что я неприхотливый, “фоновый” ребенок. Но не сегодня. Я только что потеряла маму в четырнадцать. Я хочу, чтобы мир остановился, но он неуважительно продолжает вращаться и функционировать, как будто моя жизнь не была просто разрушена.

Прежде чем мы садимся в машину, я сжимаю пальцы Бейли и притягиваю ее к себе. “Если бы я сказал тебе, что хочу убежать отсюда, куда-нибудь очень далеко, например…Я не знаю, далекий Канзас, что бы ты сказал?”

Ее большие голубые глаза впиваются в мои, как будто мои глазные яблоки вот-вот отвалятся. “Мы выступаем на рассвете, сучка”.

“Правда?” Спрашиваю я.

Она кивает. “ Попробуй меня, Лев. Ты мой лучший друг. Я никогда тебя не подведу.

Это странно, но возможность того, что мы с Бейли сбежим от всего этого, - единственное, что сейчас держит мою задницу вместе. Может, она и хорошая девочка для всех, но для меня она плохая зависимость.

Диск молчит. Я страница, вырванная из книги. Неуместная и бесцельно парящая. Все, что у меня есть, - это память о том, что я когда-то принадлежала. Затем мы оказываемся перед моим домом. Все заходят внутрь в своих черных платьях. Они похожи на упырей. Дом без мамы - это не дом. Это груда кирпичей и дорогая мебель.

Невидимый плющ пригвождает меня к земле. Бейли - единственная, кто это замечает. Она слоняется рядом со мной, и внезапно мне становится по-настоящему ненавистно, что я возлагаю на нее все свои мечты и надежды. Потому что завтра ее тоже может не быть. Авария с автобусом. Странный сердечный приступ в пятнадцать лет. Заговор с похищением и убийством. Вариантов бесконечное множество, и мне действительно дерьмово везет с людьми.

“Канзас?” Она хватает мои пальцы, играя ими, как клавишами пианино.

Я качаю головой, слишком подавленная, чтобы произнести хоть слово.

-Нам не обязательно заходить внутрь. Ее руки скользят вверх, чтобы схватить меня за руки и удержать на ногах. Откуда она узнала, что я близок к падению? “Мы можем потусоваться у меня. Я приготовлю фондю. Мы можем посмотреть ”Южный парк". Ее голубые глаза сверкают, как сапфиры.

Меня захлестывает новое раздражение. Бейли тааак понимающая, хотя она ни черта не понимает. У нее действительно есть мама. Здоровая. И отец. И сестра, которая не наркоманка. Ее жизнь идеальна, в то время как моя - сплошные бедствия.

Она - распустившийся цветок, а я - грязь, но это нормально, потому что особенность цветов в том, что они утопают в грязи, поэтому я точно знаю, как ее срезать.

Стряхивая ее с себя, я разворачиваюсь и топаю к выходу из нашего тупика. Она бежит за мной, выкрикивая мое имя. Ее туфли "Мэри Джейн" настойчиво хлопают по земле.

“Лев, пожалуйста! Я что-то не так сказала?”

Справедливости ради, у нее не было ни единого шанса сказать что-нибудь правильное. Но к черту справедливость. Мне больно, а она - обуза. Просто еще один человек, которого можно любить и потерять.

Я ускоряю темп, теперь бегу. Я не знаю, куда я иду, но мне не терпится попасть туда. Небо, которое всего несколько секунд назад было абсолютно голубым, трескается, как яйцо. Гремит гром, все окутывает серая пелена, и дождь начинает лить сплошным потоком. В SoCal лето, и дождя быть не должно. Вселенная сердита, но я еще злее.

Всякий раз, когда Бейли удается поймать рукав моей рубашки, я ускоряюсь, но даже после тридцати минут бега под дождем, промокший до нитки, она не останавливается. Каким-то образом мы оказываемся в лесу на окраине города. Толстые, высокие ветви и покрывало листьев переплетаются над нами, как переплетенные пальцы, создавая импровизированный зонтик. Теперь я вроде как вижу свое окружение, и оно красивое, и спокойное, и достаточно далеко от этого дурацкого кладбища. Я останавливаюсь, когда понимаю, что мне не сбежать от новой реальности: мама мертва.

Я наконец-то понимаю, что такое разбитое сердце. Потому что эта штука в моей груди? Раскололась надвое.

Я оборачиваюсь, мои легкие обжигает. Бейли бледна и промокла насквозь, ее черное платье прилипло к телу. Ее губы синие, а кожа такая бледная, что я вижу карту фиолетовых и красных вен под ее кожей.

-Иди домой, ” рычу я. Но я не хочу, чтобы она возвращалась домой. Я хочу, чтобы она никогда не уходила.

Она подходит ближе, вызывающе вздергивая подбородок. - Я не оставлю тебя.

“Отвали, Бейли!” Я с криком складываюсь пополам. У меня такое чувство, будто она пнула меня в живот.

Она уйдет. Она подведет тебя. Не попадайся на эту удочку, Лев.

“Мне так жаль”. Ее глаза полны слез, и она сгибает пальцы, ей не терпится схватить меня.

Обними меня.

Уходи.

Долбоеб, долбоеб.

Мой рот снова открывается, и я извергаю еще больше дерьма. “Не жалей меня. Пожалей себя. Ты неудачница, которая тусуется с восьмиклассницей, а не с людьми своего возраста ”.

“Я бы хотел, чтобы этого не случилось”. Она игнорирует мои оскорбления, пытаясь снова схватить мои пальцы и играть на них, как на пианино, как она делает каждый раз, когда я расстроен.

Смеясь, я хрипло произношу: “Я бы хотела, чтобы с тобой ничего не случилось”.

“Я бы хотела, чтобы это я умерла”. Ее лицо покрыто слезами, болью и грязью, и я больше не могу этого делать. Мне все равно, как сильно мне больно, я не могу разрушить единственное хорошее, что есть в моей жизни прямо сейчас. Она дает мне то, за что нужно бороться, когда каждая клеточка моего тела хочет сдаться.

“Сейчас ты просто несешь чушь”. Я сплевываю мокроту между нами.

Она качает головой, дрожащие пальцы запускаются в волосы, массируют кожу головы. Я верю ей. И меня убивает то, что, несмотря на то, что я чувствую себя так, словно кто-то вспорол мне живот и мои кишки вываливаются наружу, я все равно не хотела бы, чтобы Бейли была на месте мамы.

-Это не так. Я серьезно. Я скорее умру, чем добровольно увижу, как ты страдаешь.

На мгновение наступает тишина. Затем я открываю рот, и из него вырывается самый дикий, пугающий, громкий крик, который я когда-либо слышал. Он эхом разносится в небе и отражается от деревьев. С верхушек деревьев взлетает стая воронов.

И тогда я иду в единственное место, где мне нужно быть прямо сейчас, — я схожу с ума.

Гнев пронзает мою кожу. Я прорываюсь сквозь плотную завесу паутины, хватаюсь за молодое деревце, как за шейку, и ломаю его пополам собственными руками. Кровь хлещет из сгибов моих ладоней, и ноготь с треском вырывается из кожи. Он падает в мокрую грязь у меня под ногами. Я даже не чувствую боли.

Бейли кричит, но я ее не слышу. Я врезаюсь кулаками в дубы, пинаю грязь, вырываю цветы из клумб, держу их, как отрубленные головы, и швыряю в реку в белой, слепой, горячей ярости. Я уничтожаю гнезда и выкорчевываю с корнем целую скамейку, выбрасывая ее в реку. Я уничтожаю все и вся на своем пути. Я иду против природы, и однажды — только в этот раз — кажется, что я побеждаю.

В какой-то момент сквозь пелену дождя я замечаю, что не я один сею хаос. Бейли тоже в запое. Срывающие цветы, очищающие обломки стволов деревьев, кричащие на ветру. У нее грязное лицо, растрепанные волосы, и я не думаю, что когда—либо видел ее такой - дикой, свободной и бешеной.

Я думаю, что это первый раз, когда кто-то из нас сделал что-то далекое от совершенства. Видя, как она разрушает, вместо того, чтобы исправляться, впервые в жизни, я испытываю нечто особенное. Она ударяет кулаком по дереву, и я понимаю, что у нее идет кровь, и это осознание, что ей больно, наконец, выводит меня из транса. Я останавливаюсь. Оглядываюсь. Дышу. По-настоящему дышу, чувствуя, как кислород наполняет мои легкие, а углекислый газ покидает их. Ветер утихает. Дождь прекращается. Бейли тоже останавливается.

Время движется, а мы нет. Мы стоим там, как два дерева, мягкая рябь реки неподалеку - единственный звук, нарушающий тишину. На мгновение мы - единственные существа, существующие в этом мире. Единственные выжившие в моем ментальном апокалипсисе. Затем я слышу это. Щебет птиц. Мы с Бейли оба смотрим на одну и ту же ветку, где прижались друг к другу два голубя, слегка влажные от дождя. Один из них чистит другого клювом. Другой пишет в твиттере.

Клянусь, он смотрит на нас, пока щебечет. Я схожу с ума? Почему, черт возьми, нет? Похоже, это ничем не отличается от остальной части моей дерьмовой недели.

“Смотри, Леви”. Бейли указывает на птиц, ее глаза вспыхивают. “Знаешь, что это?”

“Крысы с крыльями”. Я хмурюсь, не в настроении слушать урок дикой природы. Бейли полон бесполезных фактов о животных. И вообще, любой другой предмет под солнцем.

“Горлицы, ” поправляет она. “Они известны своей преданностью. Символизируют дружбу и вечную любовь”.

“Очаги паразитарных заболеваний”. Я вытираю кровь с кулаков о мокрый черный костюм и сплевываю на землю.

“Когда они выпячивают грудь, их крылья выглядят в точности как прижатое друг к другу сердце. Неужели ты не понимаешь? Сердце. Лев.”

Я постоянно моргаю. “Ты под кайфом?” Я действительно не могу позволить себе беспокоиться еще об одном наркомане. Типа, Найт уже морочит мне голову.

“Разве ты не видишь?” Она хватает меня за обе руки и тянет к дереву, где сидят голуби. “Это надежда в трагедии. Послание свыше!”

“Сообщение от моей мамы?” Я повторяю медленно, чтобы она услышала всю тупость предложения, хотя отчаянно хочу ей поверить. И если есть кто-то, кто может убедить меня поверить в сверхъестественную чушь, то это Бейли. Она безумно умна.

Бейли кивает, ее глаза сияют, как маяки в кромешной тьме. “ Внезапный дождь? Радуга? Голуби? Рози тебе что-то говорит.

“Что глобальное потепление вот-вот обрушится на наши задницы?”

Бейли яростно качает головой. “ Что ты не одна. Что у тебя всегда будут люди, которые тебя любят”. Теперь она действительно берет мои пальцы и играет с ними.

“Что это за люди?” Я ворчу.

“Я нравлюсь людям”, - шепчет она, крепче обнимая меня.

“Да, но в конце концов ты уйдешь”. Мрачная улыбка прорезает мое лицо. “Я уже видел этот фильм раньше”. Найт проходит через то же самое с Луной, и они тоже были лучшими друзьями. — Ты поступишь в колледж, а я...

“Даже тогда я буду у тебя на побегушках.” Она тянет и оттягивает, ее голос умоляет меня поверить ей. “Попробуй меня, Лев. Возьми этот телефон и позвони, когда я буду в середине семестра. Я брошу все и приеду. Без лишних вопросов”.

Я игнорирую ее. — Ты найдешь себе парня...

“Романтика мимолетна. Дружба постоянна. Я всегда предпочту хорошего друга отличному парню ”. Она качает головой. “Ты моя родственная душа”.

Сейчас не время говорить ей, что я влюблен в нее. Сейчас не время говорить ей, что я хочу быть тем гипотетическим парнем. Что она становится для меня неземным оружием саморазрушения. Что когда я дрочу, это на ее изображение. Что когда она смеется, у меня в груди возникает забавное ощущение. Когда она плачет, я хочу впитать ее боль поцелуем и страдать за нее.

Мои колени проваливаются в грязную землю. Бейли опускается вместе со мной, наши пальцы все еще переплетены. Моя голова опускается ей на плечо. И я наконец чувствую их. Слезы. Они становятся горячими и быстрыми, стекают по моим щекам, как будто им нужно сделать что-то важное. Бейли заключает меня в объятия, поглаживая мою голову, спину, руки. Ее губы в моих волосах, шепчут все, что я хочу услышать.

Что все будет хорошо. Что счастье найдет меня. Что радуги появляются после грозы, потому что Вселенная - это акт балансирования хорошего и плохого.

Я плачу, и плачу, и плачу, пока не иссякну окончательно. Разбитое сердце сменяется изнеможением. Я едва могу открыть глаза, они такие опухшие. Но я все равно не поднимаю головы. Я хочу еще несколько минут провести в объятиях своего лучшего друга.

“Мы можем так и остаться?” Мои губы касаются ее лопатки.

-Навсегда, ” подтверждает она, прижимаясь губами к краю моего уха. “ Мне некуда идти. Может быть, кроме Канзаса.

Она пытается пошутить. Проверяю температуру, готов ли я перестать быть ослом.

Мое лицо все еще уткнуто в изгиб ее шеи. Я слишком труслива, чтобы поднять глаза. - Как там небо, Голубка?

Бейли напрягается при звуке своего нового прозвища. На секунду я боюсь, что она будет смеяться надо мной. Скажи, что это клише. Волнуется, что я называю ее крысой в перьях. Затем она расслабляется рядом со мной.

Ее голос льется, как песня птицы: “Голубой и ясный, как день, Леви”.