Праведные клятвы

ГЛАВА 20

Хани

Не уверена, что это правильное решение, но я собираюсь его принять. Кит, с которым я встречаюсь, был добр ко мне. Даже в ту первую ночь, когда я была пьяна, он проводил меня до такси, попросил мой номер и сказал, что свяжется для настоящего свидания. Ничего лишнего. И мне действительно кажется, что он мне нравится. Но у нас уже было три свидания, и теперь настало время.

Я долго думала о своей «проблеме». Думала, что с этим делать. И правильно ли я поступаю.

Но я больше не хочу, чтобы это висело надо мной. Я хочу сделать это для себя.

И приняла решение.

Алана прислала мне адрес офиса Доусона, где сейчас я стою, за его дверью. Уже поздно, и мне следовало бы быть дома в постели. Уверена, Марко именно так и думает. Но вместо этого я стою здесь, раздумывая, стоит ли постучать или просто войти. Как только я поднимаю руку, дверь открывается, и передо мной стоит незнакомый мужчина.

— Мисс Риччи, пожалуйста, проходите, — говорит он, отступая и жестом приглашая меня внутрь.

Сердце бешено колотится, но я решительно переступаю порог.

Офис оказался весьма уютным, с потрескивающим камином, даже в это время года. Вокруг расставлены белые диваны и маленькие столики, но никого нет, чтобы их занять. Даже стойка ресепшн выполнена из белого мрамора. Это совсем не то, чего я ожидала от офиса Доусона. Я думала, что это будет что-то вроде подземного логова на два уровня ниже какого-нибудь клуба — так я представляла большинство прибыльных бизнесов, связанных с мафией. Но офис Доусона скорее напоминает шикарный сигарный бар.

Мужчина ведёт меня в другую комнату в глубине офиса. Я иду за ним, и когда он открывает дверь, вижу, что Доусон сидит за столом. Он, кажется, ожидал меня и жестом предлагает сесть.

— Я лучше постою, — отвечаю, нервно перебирая руками. Доусон замечает это, но не комментирует. Мужчина, который проводил меня, выходит и закрывает за собой дверь. Я всё ещё не уверена, правильно ли поступаю. Прошло уже две недели с тех пор, как я видела его в последний раз, и он дал ясно понять, что моя «ситуация» его не привлекает. Но именно поэтому я здесь сегодня. Не ради него, а ради себя.

— Что привело тебя сюда? — лениво протягивает Доусон.

Я нервно сглатываю, чувствуя, как слова застревают где-то в горле, но решаюсь ответить.

— Я хочу попросить тебя кое о чем, — говорю я, внезапно обретая уверенность.

Это всего лишь Доусон. С ним я могу поговорить.

— Окей, говори.

Пиздец, сестра убьёт меня, если узнает.

— Я хочу, чтобы ты продал мою девственность, — заявляю я твёрдым голосом. Я давно обдумывала это решение. Не была уверена, как именно сказать Доусону, что хочу продать свою девственность, но сейчас, похоже, настал подходящий момент.

Я хочу переспать с Китом. Он меня привлекает, но я боюсь, что он начнёт ко мне иначе относиться, когда узнает, что я девственница. И я знаю, что есть один способ решить эту проблему и при этом заработать немного денег.

Он молча смотрит на меня, оставляя меня стоять в гнетущей тишине. Я знаю, что он не скажет Крю. Он умеет хранить секреты, но это не делает вопрос менее неприятным.

— И сколько ты возьмешь за это? Мне кажется женщины получают много денег, и хочу знать, какая у тебя комиссия.

— Ты хочешь знать мою комиссию? — переспросил он, откидываясь в кресле и ослепительно ухмыляясь, словно находя ситуацию забавной.

— Не издевайся надо мной, Доусон. Я серьёзно.

Он продолжает улыбаться, но в его взгляде появляется что-то более серьёзное.

— Почему ты не попросила меня сделать это? — спрашивает он с любопытством.

Я закатываю глаза. Не могу поверить, что Доусон вообще задает такой вопрос, поэтому говорю прямо:

— Потому что я знаю, что ты этого не сделаешь, а мне нужны деньги.

— У тебя есть деньги, Хани. Ты далеко не бедна.

— Хочу заработать свои деньги. И если я могу сделать это своим телом, я сделаю.

— Значит, ты хочешь продать себя тому, кто предложит больше всего?

— Да.

Он на мгновение замолкает, и это убивает меня. Блядь. Похоже я настолько непривлекательна, что он даже думает, что не сможет продать меня. Я нервно тереблю пальцы. Уверена, что выгляжу хорошо, но, может, этого недостаточно. А что, если он действительно рассмеется мне в лицо?

— Ладно, — просто говорит он. — Но есть клятвы, которые ты должна дать перед тем, как продать себя.

— Клятвы?

— Да. Ты обязуешься не говорить об этом, принять опыт с открытым сердцем и полностью довериться мне в том, что ты будешь в безопасности. Это твой выбор, и никто ничего у тебя не забирает. Ты отдаёшь это по собственной воле.

— А мужчина? — спрашиваю я. — Он даёт клятвы?

— Нет, он подписывает жёсткое соглашение о неразглашении. Это твоё тело, и если ты решишь обсудить, как потеряла девственность, это твоё дело. Однако женщина тоже подписывает договор о неразглашении, а также контракт, касающийся моей роли в продаже. Всё остальное остаётся на усмотрение женщины и покупателя.

Слова Доусона звучат сдержанно и профессионально, но в его глазах я чувствую тень заботы, хотя он и старается не выдать этого.

Я прикусываю нижнюю губу. Это всё гораздо сложнее, чем я думала. Может, стоило просто умолять Доусона, чтобы он сам избавил меня от этого. Я нахмуриваюсь. Да хуй с ним. Я не должна никого умолять.

— Ладно, я принимаю эти условия и готова дать клятвы.

— Праведные клятвы, — говорит Доусон, вставая. — Встань на колени передо мной.

Он обходит стол и кивает на пол.

— На колени.

— Ты серьёзно?

— Я отношусь к своему делу очень серьёзно, Хани. Это форма подготовки и подчинения. Если тебе некомфортно сейчас, не уверен, что ты сможешь справиться с тем, что будет дальше.

Я делаю, как он говорит, опускаясь на колени и склоняя голову.

— Боже, ты это как культ описываешь, — бормочу я.

Он поднимает мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. Дикие голубые глаза.

— Ты сама пришла ко мне, — напоминает он.

Я выдыхаю, не удерживаясь от того, чтобы посмотреть на его пах. Лизнув губы, я раздражаюсь от того, как желание внезапно разливается теплом по телу.

— Ты прав, — соглашаюсь, не желая признаваться, что нервничаю. Я не думаю, что Доусон будет надо мной смеяться, но в комнате витает тонкое напряжение баланса между тем, что можно взять и что нужно отдать.

— Повторяй за мной, — говорит он. Я киваю, и он начинает.

— Я клянусь…

— Я клянусь…

— Никогда не говорить и не раскрывать информацию о цели моего присутствия здесь.

Я поднимаю взгляд и вижу, как он внимательно за мной наблюдает. Это означает, что никто из моей семьи тоже не узнает. Больше никакой «хорошей девочки» Риччи. Больше никаких указаний, что мне делать, потому что я, наконец, сделала что-то для себя. Я, наконец, освобожусь от этих оков.

— Я клянусь никогда не говорить и не раскрывать информацию о цели моего присутствия здесь, — повторяю я.

Он кивает и отступает назад, облокачиваясь на стол.

Я поднимаю взгляд на него.

— Можно встать?

— Не уверен. Мне нравится, когда ты на коленях. Хотя это вызывает у меня лёгкое ПТСР³, — ухмыляется он.

— Смешно, — сухо отзываюсь я, затем встаю.

Он смеётся, и это заставляет моё сердце колотиться быстрее. Блядь. Ненавижу, насколько сильно реагирую на этого мужчину. Всё это неправильно, особенно когда я не могу им обладать и точно не должна его хотеть.

— Итак, мы договорились? Ты продашь мою девственность?

— При условии, что меня не убьют раньше.

— Убьют? — переспрашиваю я. Ах, точно. Моя семья.

Мне точно придётся стать лучше в том, чтобы скрываться, чтобы Марко ничего не заподозрил и никогда не узнал об этом.

— Я никому не скажу, — обещаю я.

Я колеблюсь, прежде чем задать следующий вопрос, но хуй с ним, это ведь бизнес, верно?

— Как думаешь, сколько это может стоить?

Он продолжает изучать меня, его пальцы сжимаются так крепко, что костяшки белеют, прижимаясь к краю стола. Неужели он всегда такой нерешительный? Это ведь его специализация, не так ли?

— Разве ты не встречаешься с кем-то? Почему бы не попросить его лишить тебя девственности?

— Откуда ты… — я резко закрываю рот. Я привыкла, что такие влиятельные люди, как он, знают, что хотят.

Ненавижу, как он на меня смотрит. В его глазах мелькает жалость. Или это что-то другое? Но я не позволю ему больше мучить меня.

— Потому что я бы не хотела, чтобы он сбежал, как ты, — бросаю я в ответ.

Его выражение лица меняется.

— Я не испугался. Я просто не трахаю девственниц, Хани.

— Принято. Но кто-то заплатит, чтобы трахнуть меня, и тогда мне больше не придётся об этом беспокоиться. Все в выигрыше, так?

— Ты могла бы просто сделать это сама, — заявляет он.

Я замираю, удивлённая его дерзостью.

— Возьми вибратор, смажь его и вводи медленно. Тот розовый, который ты заказала в магазине, подойдёт, — он делает шаг вперёд, и я встречаю его взгляд. Мне надоело, что он думает, будто контролирует ситуацию и может играть со мной. Его пальцы легко скользят вниз по моему животу и останавливаются, когда его рука оказывается у меня между ног. Я резко вдыхаю, мои глаза расширяются.

Ненавижу его.

Ненавижу, что он думает, будто может иметь.

Ненавижу, как моё тело жаждет большего.

— Этого недостаточно, — говорю я, и мои слова звучат более дрожащими, чем мне хотелось бы. Всё внутри меня пылает, тепло разливается по телу.

Он снова приближается, и я чувствую его запах. Моё тело переходит в отчаянное состояние, и я пытаюсь выставить руку как барьер между нами. Но вместо того чтобы оттолкнуть его, моя рука скользит по его твёрдой груди через рубашку.

— Ты могла бы просто трахнуть незнакомца, — говорит он.

Я хочу его. Не незнакомца.

— Ты проверяешь всех этих людей, верно? Всех потенциальных покупателей? — моя рука спускается вниз, по прессу, который я знаю, скрывается под рубашкой, и останавливается на пряжке ремня. — Неужели меня отдадут какому-то грязному старому мужчине? — Какого хрена я делаю? Отступаю на шаг назад, пытаясь вернуть себе хоть каплю самоуважения.

Доусон выглядит так, будто ему не хватает воздуха в моём отсутствии. Он прочищает горло, словно и его охватило то же странное влечение, что и меня.

Я обхватываю себя руками. Доусон — табу. Я не собираюсь идти по этому пути. Снова.

— Хочешь установить возрастной лимит для тех, кто может участвовать в торгах? — спрашивает он.

— Да, очень хочу, — подтверждаю я. Не могу представить себя в постели с кем-то в возрасте моего отца. Каждый выбирает своё, но для меня — нет.

— Сделано, — говорит он, проходя к своему креслу. — Ещё вопросы или требования?

Я выдыхаю, будто впервые смогла вдохнуть с того момента, как вошла сюда.

— Нет.

— Хорошо. — Он нажимает несколько кнопок, и дверь открывается. Мужчина, который привёл меня раньше, появляется снова. — Лэнс отведёт тебя в фотостудию.

— Зачем? — спрашиваю я, чувствуя, как напряжение снова нарастает.

Он наклоняет голову в сторону и смотрит на меня.

— Ты надеешься, что кто-то купит тебя, сначала не увидев?

Вообще-то, я на это надеялась.

— Ответ: нет. Так что иди и переодевайся. Фотограф уже ждёт, — говорит он, отмахиваясь и больше не поднимая на меня глаз.

Ощущение, будто меня только что ударили плетью. Весь этот ментальный цирк с Доусоном должен закончиться. Как только я получу от него то, что хочу, смогу двигаться дальше и попытаться построить что-то нормальное с Китом.

Я выхожу вместе с Лэнсом, и нас ведут в белую комнату. Камеры, ряды знакомого нижнего белья. Ко мне подходит миниатюрная женщина, берет меня за руку и внимательно осматривает с разных сторон. Закончив, она отпускает мою руку и смотрит на меня.

— Белое. Невинное, — кивает она, затем указывает на бельё. — Иди и переодевайся. Волосы и макияж вон там, — она машет рукой, как бы отсылая меня, и вдруг по моему телу начинает разливаться нервное напряжение.

Я действительно это делаю?

Стоит ли мне это делать?

Но я поступаю так, как она велела.

Я не могу отступить.

Если отступлю, Доусон никогда не даст мне второй шанс. Я пообещала себе, что сделаю это ради себя. И если мне придётся вставать на колени и приносить какие-то долбаные клятвы ради этого, я сделаю это. Нервы — к чёрту.

Зайдя в заднюю комнату, женщина протягивает мне халат и говорит раздеться, а потом вернуться и сесть. Я делаю, как она просит, стараясь не показывать свою нервозность от происходящего. Если честно, я думала, что у меня будет время осмыслить это решение, а не бросаться в него с головой. Но, похоже, так работает Доусон. И, возможно, это его способ убедиться, что я не передумаю.

Одетая в халат, я сажусь в кресло, и две женщины начинают укладывать мои волосы и делать макияж. Одна из них расстёгивает халат и наносит мерцающий блеск на мою грудь. Чувствую себя обнажённой, что, видимо, и было задумано. Молчу, даже когда всё закончено, просто сижу, как окаменевшая.

Глядя на своё отражение в зеркале, я не могу не думать о том, что произошло в его офисе. То, что происходит между нами, полный пиздец. Я ненавижу его, но в то же время хочу. И я просто чувствую себя игрушкой йо-йо рядом с ним. Но знаю, что я не то, что он хочет. И я точно не собираюсь менять себя, чтобы соответствовать его желаниям. С этим покончено. Но, чёрт возьми, как же моё тело меня предаёт, когда он рядом.

Мне протягивают комплект белья и велят надеть его. Я делаю это, затем снова затягиваю халат вокруг себя, прежде чем фотограф выводит меня к камерам.

— Сними халат, — приказывает она.

Сначала я колеблюсь. Ну, серьёзно, я же провела немало времени в Европе, ходила на вечеринки, пляжи, на яхты, где я была практически в одном бикини. Но это другое. Намерение другое, и я должна найти способ сделать его своим.

Я делаю, как она говорит, слушая указания, как двигать телом и какую позу принимать. Она велит не улыбаться, приоткрыть рот, показывая лишь намёк на зубы. Я неловко пробую несколько поз, вспоминая молодость и давление матери, которая хотела, чтобы я пошла по её стопам и стала моделью, как она. Но это никогда не казалось мне правильным. Я всегда чувствовала себя не в своей тарелке под таким вниманием.

Однако на меня никто не будет делать ставки, если я не сделаю всё как надо. В этот момент в комнату входит Доусон, и я благодарна за то, что внимание переключается с меня на него. Фотограф смотрит на него в ожидании.

Мне хочется прикрыться. Доусон никогда не видел меня в таком виде. Но когда он подходит к фотографу, его взгляд ни разу не останавливается на мне.

Он просматривает фотографии, которые уже были сделаны, а затем, наконец, наши взгляды встречаются. Это наполняет меня трепетом и тёплым желанием. Я не чувствую осуждения с его стороны. Только желание. Или, может быть, это потому, что я хочу, чтобы Доусон желал меня.

И вот опять — это мозгоебство.

Он шепчет что-то фотографу на ухо и покидает комнату, медленно отводя от меня взгляд.

— На четвереньки, — командует фотограф.

Я медлю, наблюдая, как дверь закрывается за Доусоном.

Чёрт с ним! Я не хочу, чтобы меня видели как милую и невинную девочку. Просто девственницу. И если он хочет, чтобы я была на четвереньках, как какая-то хорошая девочка, то пусть пожалеет, что его нет в комнате.

Что-то внутри подсказывает, что это неправильно, что я не должна этого делать.

Я отгоняю эту мысль.

Я всё равно это сделаю.