Праведные клятвы

ГЛАВА 41

Хани

Весь вечер они выпытывали у меня всё о моей жизни, и я понимаю их. Им хочется знать, чем я занимаюсь. В последний раз, когда я говорила с ними, у меня была работа, а теперь они хотят знать, почему я уволилась и занимаюсь, по их словам, «какой-то бессмысленной работой онлайн». Я сказала, что решила, что это не мой путь, и что пока разбираюсь в себе.

И это тоже меня беспокоит. Разве я не должна уже точно знать, чего хочу от жизни? Разве моя жизнь не должна уже быть выстроена по всем правилам? Мне кажется, что должна. Моя сестра с самого начала знала, чего она хочет и как хочет жить. А я до сих пор ищу ответы. Да, я понимаю, что все мы разные, у каждого свои трудности, но именно эта неопределенность особенно раздражает меня. Ощущение, будто я проваливаюсь в жизни. Но, с другой стороны, я чувствую, что, живя здесь, наконец начинаю понимать, кем хочу быть, начинаю любить себя и находить свой путь. И всё это никак не совпадает с ожиданиями моих родителей.

— Хани, повеселись здесь и возвращайся домой. Мы никогда не заставляли тебя работать, и в этом нет никакой необходимости, — говорит мама сочувственно, поддевая вилкой листик салата.

Я вздыхаю. Знаю, что она пытается помочь, но на деле — совсем наоборот. Райя внимательно наблюдает за мной, а Крю выглядит… скучающим? Похоже, он раздражён тем, что пришлось задержать их частный рейс ради ужина и слушать, как меня отчитывают.

Отец машет официанту, заказывая еще красного вина. Он и Крю заказали стейки — с кровью, разумеется. Я едва коснулась своей еды.

— Ты здесь уже три месяца, — добавляет отец. — Мы ожидали, что к этому времени ты вернёшься домой.

— Мне здесь нравится, — отвечаю я.

— Но разве ты не скучаешь по дому? — спрашивает мама. — Или есть кто-то особенный, ради кого ты остаёшься?

Взгляд отца обжигает. Я вздыхаю. Они всегда были такими. Мама поощряла мысли о личной жизни, ведь она сама когда-то наслаждалась своей молодостью, прежде чем встретила отца, а отец всегда был категорически против любых отношений, считая, что моя судьба — брак, устроенный его волей. Теперь он, похоже, хочет, чтобы я дожила жизнь в одиночестве — невинной и наивной.

— Хани делает успехи, — вставляет Райя, поддерживая меня. Я ценю это, хотя сама мысль о том, что мне нужна её защита, заставляет чувствовать себя ещё более неуверенно. — Она завела друзей, наслаждается разницей культур. И она учится новому на этой онлайн-работе.

Часть меня так и хочет сказать им, что у меня на счету двадцать миллионов, чтобы они наконец отстали. Но, естественно, я не могу им объяснить, как их заработала.

— Когда ты попросила сестру отправить Марко домой, это нас встревожило, — добавляет отец. — Он очень переживает.

Я закатываю глаза, зная, что это далеко от правды.

— Я вас обоих очень люблю, но мне двадцать семь. Мне не нужна защита. И мне не нужны ваши придирки к моим решениям, учитывая, что я съехала от вас всего три месяца назад.

На мгновение они замолкают, прежде чем отец снова возвращается к допросу:

— И сколько месяцев ты ещё собираешься здесь пробыть?

Я выдыхаю. В который раз мои слова остаются без ответа, как всегда, когда я говорю о своих желаниях.

— Папа, хватит, — одергивает его Райя. — Она взрослая, хватит обращаться с ней, как с ребенком.

Я оседаю в кресле, чувствуя, что это только делает меня ещё больше похожей на ребенка.

— Мне нужно отойти на минуту, — говорю я, отодвигая стул.

— Хани, — зовет меня Райя, но я уверенно направляюсь в сторону туалета. К счастью, там никого нет. Хватаюсь за края раковины и делаю глубокий, неровный вдох. Внутри всё бурлит, и мне хочется разнести здесь всю мебель.

Слева я замечаю высокое окно, и лёгкая улыбка проскальзывает на лице при мысли о том, как мы с Доусоном однажды выбрались через похожее. Интересно, могла бы я провернуть то же самое сейчас. Но кто станет моим напарником для побега в этот раз?

Дверь открывается, и я быстро отворачиваюсь от окна, когда в комнату заходит мама. Она выглядит сочувствующей, кладет руки мне на плечи. Я выдыхаю, стараясь отпустить злость — не хочу выплескивать её на неё.

— Мы не хотим быть строгими. Просто скучаем по тебе, — говорит она. Я знаю, что это из любви, но это чувство удушающее. И когда-то я уже сказала ей об этом, и она расплакалась.

Отец любит нас всех, но даже мама не стала исключением для его требований. Всё должно оставаться в рамках, чтобы поддерживать имя Риччи.

— Мне просто нужно, чтобы вы оставили мне немного пространства. Я приехала сюда, чтобы понять, кто я. Я рада, что вы приехали, но не хочу, чтобы вы меня всё время поучали.

Она понимающе кивает.

— Я поговорю с твоим отцом.

— Спасибо, — благодарно говорю я.

Она дарит мне теплую улыбку и легонько похлопывает по плечу.

— Он просто хочет для тебя лучшего. Ты же наша малышка.

Я снова вздыхаю.

— Я знаю.

Но, черт побери, должен же быть какой-то предел опеке над ребенком. В мире, в котором мы родились и выросли, нас с детства учили осторожности. Если бы я была сыном, меня, возможно, учили бы обращаться с оружием. Но вместо этого, будучи девочкой, я училась улыбаться, быть вежливой и защищаться, но только так, чтобы при этом не покидать дом без телохранителя и никогда не оказаться в ситуации, где эти навыки могли бы понадобиться. С его точки зрения, только мужчина может защитить женщину.

И я не знаю, как изменить такой образ мышления у своего отца.

Но теперь это чувство душит меня, и всё, от чего я пыталась убежать, догнало меня здесь.