Приземленный Ад, или Вам привет от Сатаны

6

— Кара — она завсегда — кара! Старая, новая ли — разницы нет. Ну, будем… — Они сдвинули кружки, чокнулись. — О-о-о, крепка, зараза…

Тот, что позеленей лицом, цвикнул сквозь редкие зубы, закусил мануфактурой. Другой, фиолетовый, икнул с натугой и, решив употребить натуральный продукт, выколопнул из кармана хлебную корку, понюхал, завернул в бумажку и спрятал обратно.

— Может, по второй, догонимся? — Фиолетовый колыхнул оставшуюся в бутыле муть.

— Э-э-э, наливай! Процедура повторилась. Щербатого развезло.

— Знаешь, сколько я ловлю заразы зараз? Пятьсот литров. Первака! А-а-а… Теперь считай: часть — вахтеру, часть — во второй круг, зато остальное — мое! Подсчитал? А-а-а… А ты — переходи… Нет! — Щербатый громыхнул кулаком по ящику, служившему скамьей. — Кара — Кормилица. А аккумулятор — из-под земли достану!..

Владимир Иванович, Яков и сопровождающая их комиссия прошествовали мимо очумевших, упитых в стельку грешников в кабинет ЛИХА: лечебно-исправительного хозяйства ада.

Посреди кабинета, вводя входящих в священный транс кишкоблудства, в состояние благостного шока, восстоял претенциозно сервированный банкетный стол.

— Живут же, черти! — Архангел Гавриил сглотнул набежавшую слюну, потянулся к угощению, наизысканнейшим яствам.

— Рассаживайтесь, гости дорогие… — к Ахенэеву, скользящей походкой приблизился высокопоставленный чиновник. Костюм — тройка, серповидные окладистые рога, упругий, на отлете, хвост, да и вообще, сама манера держаться говорили о его принадлежности к элите ада.

— Кто это такой, весь из себя галантерейный? — Тихо поинтересовался у Якова Владимир Иванович.

— Бахусидзе. Глава ЛИХА. Пижон и ловелас — конченый! Тамадой, наверное, будет.

Чиновник предупредительно отодвинул кресло, неназойливо подтолкнул Ахенэева.

— Устраивайтесь, пожалуйста…

Яков примостился рядом.

Глава ЛИХА мягко осел по другую от Владимира Ивановича сторону, доверительно промычав, посетовал:

— Вот так и живем… На нервах, на пульсе,… - Он кивнул на телевизионный экран. Шла прямая передача с рабочих мест цеха готовой продукции. Вокруг современной аппаратуры — модернизированной самогонной установки, высотой в двухэтажный дом, копошились грешники. Лихачи: алкоголики, хулиганье, скандалисты, алиментщики, кляузники — народец, как на подбор, один другого хлеще, трудились на отказ. Не шатко, не валко.

— Видите — контингентик?! Что от них ожидать? К тому же воруют, спиваются… Сплошные убытки… — Бахусидзе придвинулся вплотную. — Между нами говоря, осточертело… Может поменять технологию? Перейти на выпуск жидкого стекла? Не знаете, есть ли в нем градусы? А то и стекло выхлебают…

— Да, действительно, задачка… — Ахенэев осмотрелся.

Стены кабинета пестрели плакатами, разъясняющими форму бытия в первом адовом круге, его концепцию.

— От чего заболел — тем и лечись!

Похмелье — не порок!..

Сивушным маслам — знак качества!

Владимир Иванович криво усмехнулся; шалая мыслишка опять загуляла, взбудоражила мозг.

— Причем, технология?… Чертовщина, да и только, — подумал он и добавил. — Наваждение!..

— Слышь, писака, — Яков дернул Ахенэева за рукав, отвлек от дум. — Хорош гнать гусей! На-ка, хлопни рюмашечку… — Сидишь, губы равняешь, как у тещи на блинах…

Владимир Иванович в нерешительности замялся, но тут же одернул себя.

— Идиот! Белая ворона! Выкаблучиваюсь… Я — посланец Сатаны! Смелее! — И Ахенэев, приободрившись, одним махом опустошил оправленный в серебро кубок.

А гульба набирала размах: Антихрист выдавал приперченные, с душком истории, председательствующий нализался до чертиков и уткнулся рылом в холодец, да так и затих…

Бахусидзе шатнуло к Владимиру Ивановичу.

— Бидже-о! Только ты меня понимаешь! Вот где оно, Лиха, сидит. — Он судорожно перехватил горло когтистой лапой.

Владимир Иванович поддакнул.

— У нас бы за такие дела — мигом определили… Что и говорить, сплошное безобразие!

Бахусидзе прослезился.

— Нет, ты м-мне скажи! Ты м-меня уважаешь? Да?! Дара-агой! Давай — н-на брудершафт… В-выпьем за правду!

Они выпили и расцеловались.

Бахусидзе вытер пахнувшую сивухой слезу.

— Ед-динствен-ное, что еще удерж-живает — это окно в рай, отд-душина!..

И он повел мордой в сторону противоположной стены.

— Да-вай еще п-по одной, дарагой, и — в окно, — заплетающимся языком предложил Глава.

Ахенэев не возражал против продолжения банкета.

— И со мной, по махонькой, — Яков придвинул кубок, и отпихнул тянувшегося через стол лобзаться «уважаемого» Бахусидзе.

Владимир Иванович закурил подсунутый чертом «Danhil».

— А где окно-то? — Он поправил очки.

— Ну-у, Вальдемар, не ожидал! — Яков перешел на «ты», по-свойски хлопнул Ахенэева по спине. — И это — писатель-фантаст! Соображай: для чего существует телекинез, нуль — транспортировки? Может, по вашему, пустые хлопоты?? — Черт скорчил кислую гримасу.

Хмель ударил Владимиру Ивановичу в голову, и он, неожиданно для себя, понес:

— Не хуже твоего разбираюсь во всей этой абракадабре: спиритизм, астрология и прочие парапсихологии…

Яков подначил.

— И про телекинез в курсе?

— В курсе!

— И про экстрасенсорные способности знаешь?

— Знаю! Да что ты ко мне, как банный лист прицепился! Сами ляпнули про окно, отдушину, а теперь — в кусты…

— Ну-у, Вальдемар, тогда не стони… Хр-р-р… — И черт произвел телом замысловатое движение, закрутился волчком, забрызгал пеной, застонал и неестественно затрясся.

Бахусидзе обошел стол, обнял Ахенэева за плечи и промычал:

— Эт-то, бидже-о, не брейк-данс… М-му-агия, это — м-мания! В тр-резвом виде — ч-черте чего получаетс-ся… А как он: у-у-у-п-пальчики об-ближешь!..

И, словно в подтверждение сказанного, откуда-то издалека поплыли органные аккорды.

Помещение окуталось розовым, благовонным дымом.

Пронизываемый ослепительными лучами, яркими вспышками, дым заволновался клубами. Клубы растеклись, разграничились, обозначив рельефный черный треугольник.

В треугольнике заплескалось небо и из лазурной синевы высветилось лицо, а затем и вся голова мужчины в цилиндре.

— Пожалуйте в наши кошмары! — Заверещала голова и дико захохотала.

Взвизгнули электрогитары, треск ударных инструментов вспорол воздух.

Дым рассеялся, опал, и Ахенэев с удивлением обнаружил, что на месте стены возникла сцена. А на сцене, в такт бешеной мелодии взбрыкивали, выплясывали полуобнаженные девицы.

— Вах, вах… герлс[6], проф-фессионалки! В-варьете из п-пятого круга! — Восхищенно причмокнул Бахусидзе. — П-перехватили на п-пол-дороге в Нирв-вану… К-кому там казать? Шив-в-шивые…

Голова из треугольника снизилась, обрела телеса, облачилась в сверкающий блестками фрак и белые панталоны.

— Наш кошмарный хит-парад

Взбудоражил даже Ад!

В этом шоу — секс, разврат…

Режиссер — Маркиз де Сад[7]…

Обладатель блестящего фрака, командующий шоу, щелкнул воображаемым бичом — ап!.. и длинноногие герлс, оборвав навязчивый рефрен, легко сбежали с подмостков. Смеясь, шутя и заигрывая, они вспорхнули на колени гостей Лиха. Порочно доступные и доступно нагие, герлс обвили шеи гостей лебяжьими ручками, потянулись к лоснящимся рожам.

Ахенэеву партнерши не досталось.

— Блюди, Вальдемар, невинность. — С ехидцей, предвосхищая события, пробросил Яков. — Оно понятно: несмелому — пенки! — И заржал.

— Представление продолжается! — Блажно завопил ведущий и комната погрузилась во мрак. Но — ненадолго.

Заметавшись, темноту пронизал узкий луч, выписал в центре сцены непонятный Ахенэеву каббалистический знак. Зазвучала чарующая музыка и посредине эстрады, с хлопком, вырос огромный бутон Лотоса. Лепестки цветка раскрылись, и перед пресытившейся зельем и ласками публикой предстала нимфа.

Длинные до пят, белокурые волосы, нежные алые губы. Поза девушки — сама невинность. Тонкий манящий голосок что-то напевал…

И у Владимира Ивановича кольнуло под лопаткой: оградить, защитить малышку от прелюбодеев — таким был первый, инстинктивный порыв души Ахенэева.

Не соображая, что вытворяет, он рванулся к Якову и мертвой хваткой вцепился в шкуру. Яков охнул, воззрился на соседа.

— Неужто забрало? — Черт по-своему объяснил причину столь бесцеремонного жеста. — Погоди! То ли еще будет! Ой ей-ей… Эх, Эльвирочка-вампирочка, адов цветик!

— Какая вампирочка, рогатая твоя образина? — Владимира Ивановича била нервная дрожь. — Зачем девочку портите?

— А-а-а, — Яков разочарованно махнул лапой. — Ломай стереотипы, мэн! Смотри внимательнее…

Ахенэев обернулся к сцене, изумленно вылупил глаза и — оторопел. На зов солирующего саксафона, подстегиваемое всполохами юпитеров, выломилось рыкающее, мохнатое чудовище. Оно надвинулось на девушку, удлиняя, как в кошмарном сне свои лапы. Еще чуть-чуть, и страшные когти вонзятся в розовую плоть.

Гитары минорно застонали, ударные зачастили дробь.

Миг — и произойдет непоправимое!

Световой фон полыхнул вулканом, а нимфа?

— Кь-я-я!

Невинное создание отточенным ударом миниатюрной ножки опрокинуло чудовище навзничь. Девушка занесла над мохнатой грудой невесть откуда взявшийся клинок. Взмах, еще взмах — и в руках нимфы оказалась теперь нестрашная, обезвреженная голова.

Музыканты ударили в литавры, раздался бравурный победный марш.

— Я же тебе говорил, ломай стереотипы! — Яков весело подмигнул.

— Хороша-а?… Для ее шоу, мутантов, как в Испании — быков, — за неделю кормить перестают. И-эх! Коррида-Торреро!

— Вольдемар, Вольдемар! Владимир Иванович, очнитесь… — Противный голос Якова настойчиво терзал барабанные перепонки. Что за напасть: голос выталкивал из объятия Морфея.

— Сволочь, да и только… — Освобождаясь от остатков сна, болезненно простонал Ахенэев и размежил веки.

Расплывчатое Яшкино лицо приблизилось, ощерилось гаденькой гримасой смеха.

— На, лечись. — Он протянул салютующую пузырьками банку датского пива.

Владимир Иванович вяло шевельнул рукой и застыл: чьи-то еще очень приятные объятия удерживали, влекли к себе.

Он скосил глаза. Рядом, по подушке, струились знакомые по кошмарному шоу белокурые волосы, а теплые, с наманикюренными коготками руки упруго обвивали шею.

— Эльвирочка-вампирочка! — Всплыло вчерашнее Яшкино выражение.

Ахенэев торопливо провел пальцами по заросшему щетиной горлу.

— Ох, и привили изжогу! — Черт закатился в смехе. — Не бойся, Вольдемар, кроме нескольких засосов на твоей шее ничего не просматривается. Эльвирочка — умница! А на сцене? Что ж — се ля ви[8]… Ее амплуа — женщины-вамп… Так что успокойся и тяни пиво.

Владимир Иванович не заставил себя упрашивать — виски ломило, — с удовольствием выхлебнул содержимое банки.

— Хорошо бы принять душ, освежиться… — Мечтательно подумал он и собрался уже попросить об этом Яшу. Но тот, догадливая бестия, опередил вопрос, предложил сам.

— Как завтракать будем? До сауны или после?

— После! — Не задумываясь ответил Ахенэев и тут же спохватился, засомневался. — Интересно, что у них за сауна? Как бы в крутом кипятке не выварили, а то и в кислоте…

Однако, Яков и здесь не сплоховал, изрек провидчески.

— Не изволь беспокоиться: твое здоровье — мое благополучие! Все будет о'кей[9]! Сам, — он многозначительно ткнул пальцем в расписной потолок, — иногда наведывается. И — доволен!..

И Ахенэев решился, выполз из цепких, жарких объятий, принял вертикальное положение.

— Веди, Демон!..

Хорошо пригнанная, мореного дуба дверь мягко вошла в проем, изолировала Ахенэева от мира, температуру воздуха в котором принято называть комнатной.

Шкала термометра на стене показывала плюс сто пятьдесят, но порывалась забраться еще выше…

Владимир Иванович кинул на деревянную скамью махровое полотенце, быстренько разоблачился и совсем было лег, как внимание привлекли кнопки — их разноцветный ряд у изголовья.

— Сервис! — Умиротворенно решил Ахенэев, нажал наугад желтенькую и растянулся, в ожидании того волшебного момента, когда тело прогреется до костей и станет невесомым. Он забылся.

— Ас-са! — Полузнакомое слово вывело Владимира Ивановича из состояния дремы. Он повернулся на бок и — волосы на голове зашевелились.

— Визивал? — Две хорошо сложенные, рослые фигуры, обвязанные полотенцами, в упор, с откровенной издевкой разглядывали Ахенэева.

Владимир Иванович подтянул ставшие вдруг чужими колени к животу и что было сил затряс головой.

— Нет, нет, нет!

— Визивал, визивал! Кокетничаешь! — Они переглянулись. — Па-турэцки, па-ирански, или па-рымски?

— Не надо!! — Заорал Ахенэев и обреченно подумал. — Это — конец! Ма-ма!..

— Значит по-китайски, жесткий комплекс маомаюнь. — Безразлично прорезюмировала левая фигура и — серия мощных боксерских ударов распластала Владимира Ивановича по скамье…

Ледяная вода привела Ахенэева в чувство.

— Ну и массажик, бр-р-р! — Владимир Иванович бултыхался в бассейне, удивленно шевелил, двигал обретшими эластичность конечностями. Вдоволь наплававшись, он вышел из воды и уже безбоязненно отдался в лапы «востокодеям», которые нетерпеливо ожидали Ахенэева с намыленными мочалками. И вскоре посвежевший, выбритый и благоухающий хорошей парфюмерией Владимир Иванович покинул сауну.

На широченной софе, уперев кулачки в подбородок, скромно отдыхала Эльвирочка и с интересом наблюдала, как по полу катался Яков. Увидев Владимира Ивановича, Эльвирочка залилась веселым смехом, а Яков, обхватив голову руками и мотая мордой из стороны в сторону, как от зубной боли — проскулил.

— В-ю-ю… Проклятая каратистка… Рог обломила.

— Сам виноват. Ангельских нежностей захотелось!..

Яков взбеленился:

— Дура, идиотка! Да понимаешь ли ты, что натворила? Как мне теперь в обществе появляться?

— Кто-кто я? — Стальной блеск псевдо-Дюймовочкиных глаз заставили черта на полуслове оборвать вопль. — Смотри, договоришься, второй отшибу…

И «невинное создание», дернув плечиком, соскочило с софы, показало Якову язык и направилось к трельяжу. Черт для нее больше не существовал.

Эльвирочка поправила роскошные волнистые локоны, окинула Владимира Ивановича долгим мерцающим взором.

— А ты ничего, мальчик… — Пропела она. — Не совсем испорченный. — И, протягивая визитную карточку. — Будешь в пятом круге — звони. Только, пожалуйста, без этого, — Эльвирочка презрительно скривила губы, — комолого кретина.