Призрачный путник

Глава 18

Сверкнула молния, хлынул ливень, превращая поросшую травой землю в гибельную трясину. Был полдень, но это могла быть и полночь — вся сокрытая сила солнца не могла пробиться сквозь толстый слой туч. В роще Путника стояла одинокая, безымянная могила. Кровь, наконец, перестала смешиваться с потоками воды, но лужицы остались алыми, и следы клинков, и отпечатки ног устилали землю, превращая мирную поляну в поле боя. Три тела — одно раздробленное и еще два других, из ран которых извлекли ножи, лежали, скрючившись, и смотрели в пустоту.

Пугающая тишина снизошла на рощу. Олениху и оленят, которые часто посещали спокойную поляну, нигде не было видно. Затихли даже птицы и сверчки. Иногда раскаты грома разрывали смертельную тишину, но не было слышно ни звука жизни.

Только одинокий дух, Тарм Тардейн, присутствовал в роще. Он, как всегда молча, обходил могилу — и занимался этим вот уже полдня. Наконец, дух поднял глаза к небу, будто услышав свыше призрачный голос. Тогда он опустился на колени, широко раскинул руки, и обратил вверх лицо, позволив дождю пронзать его нематериальное тело.

Может быть, он молился богу правосудия, которому служил при жизни. Может быть, застыл в моменте тишины, погрузившись в размышления.

Или, может быть, он просто ждал.

Улыбка, редкий гость, осветила его лицо, принадлежавшее человеку среднего возраста, и дух прошептал слова благодарности. Тарм приложил руку к земле, как будто пытаясь помочь кому-то.

Лишь один звук ответил ему: вой одинокого волка, звук отчаяния, гнева, потери, и…

Мести.

Левая рука вырвалась из земли, пальцы, смахивающие на когти, были покрыты смесью крови и глины. Грязь заляпала даже серебряное кольцо на безымянном пальце, но не единственный сапфир на нем, ярко сверкавший во вспышках грозы. Рука встретилась с протянутой рукой Тарма и на мгновение остановилась, словно почувствовав призрачную плоть.

Затем, пройдя сквозь эту плоть, рука стала царапать поверхность почвы. Наконец вцепилась в грунт. Мускулы, как веревки, вытащили из рыхлой земли облаченное в стальной наруч предплечье. Затем вторая рука присоединилась к первой, и второе плечо тоже. Вместе руки напряглись и вытащили все тело.

В дожде и смерти Странник вытаскивал себя из могилы. Его рубаха висела клочьями на бледных плечах и груди, где к остальным ранам присоединились длинный, вспухший разрез и похожие на ротовое отверстие шрамы. Пояс для меча висел на талии, но сам меч пропал; зато метательные ножи были на месте. Пропитанные кровью волосы прилипли к голове, и лицо его было окрашено кровью, грязью и слезами, но глаза горели так же яростно, как и камень его кольца. Полыхнула молния.

Путник встал на ноги, обхватил себя руками и сделал осторожный шаг к небольшому водопаду в северном конце рощи. Он тут же упал, лицом прямо в грязь. Дождь стучал по спине и хватал его за волосы, тело сотрясал кашель, угрожая разорвать на части. Долгие, мучительные мгновения он ждал, пока закончится рвота.

Потом, когда кашель прекратился, Путник поднял голову. Дух Тарма Тардейна стоял над ним, склонившись, словно пытался поднять его. Лицо старого призрака вселяло надежду. Путник потянулся к его руке, хотя знал, что не может ее коснуться. Ему показалось, что он почувствовал что-то, что-то от духа Тарма, подарок с того света.

Это было прикосновение, которое придало ему сил.

В глухой тишине Путник поднялся опять, но упал снова после пары шагов. Терпеливо, сгорая от решимости, он поднимался и падал в третий раз, в четвертый, и в пятый, сделав около двенадцати шагов. Шестой раз он встал, ноги, наконец, справлялись с его весом, и направился к рухнувшему тенистому дереву, создающему порог для водопада.

Он прилег рядом с небольшим прудом, когда дошел до него, и дрожащей рукой потянулся к воде, как будто собираясь умыть лицо. Путник погрузил ладонь и предплечье в ледяную воду и с минуту ощупывал дно водоема. Пальцы наткнулись на что-то твердое, он вытащил предмет из воды. Это была простая деревянная коробка, запечатанная воском, чтобы сделать ее водонепроницаемой. С гримасой на лице Путник сломал печать и вскрыл коробку. Восемь метательных ножей блеснули, приветствуя его.

Спрятав их в рукава, за пояс и в ножны на лодыжках, Путник оглядел рощу. Его глаза загорелись при виде трупа Худого. Он заковылял к нему и указал в воздух.

Смертный наблюдатель бы мог решить, что он обезумел, но лишь потому, что такому наблюдателю не доставало призрачного зрения Путника. На самом деле над трупом в полной растерянности повис дух Худого.

— Будь свободен, — сказал Путник. — Свободен как ветер в пышной тополиной листве.

Худой улыбнулся ему и растворился, как задетый случайным солнечным лучом клочок тумана.

Путник наклонился осмотреть тело, но не в поисках оружия или доспехов, которых, как он знал, не будет. С носа закапала дождевая вода. На запах разлагавшегося полдня тела он не обратил никакого внимания. Оценив грудь и плечи Тонкого, Путник покачал головой. Слишком мал.

Он подошел к одноглазому трупу, таким же образом освободил этот дух, осмотрел тучное тело. Нахмурился. Слишком большое.

— Что ты делаешь? — раздался звонкий голос позади него.

Путник закрыл глаза, но не обернулся.

— Готовлюсь, — сказал он.

— К чему? Куда ты собираешься?

— В Куэрварр, — он снял с Одноглазого глазную повязку, но в остальном не стал трогать покойника. Потом встал и пошел к Рыжему.

— Зачем? — спросила Гилтер’йель. — Ты еще недостаточно восстановился, чтобы идти пешком, к тому же, это не имеет значения. Я посадила те семена, что приведут к падению Грейта. Твоя месть осуществится в любом случае. Все сделано.

— Я иду не мстить.

Когда Гилтер’йель не ответила, Путник обернулся, чтобы взглянуть на нее. В своем темном наряде, нетронутом заливающим Путника дождем, солнечная эльфийка в полумраке выглядела как воплощение красоты, неуместное на фоне подобных страданий и разрушений.

Он заметил, что, как ни странно, дух Тарма Тардейна не исчез. Вместо этого, его отец спокойно стоял рядом с разрытой могилой, не говоря ни слова. Его смелость придавала Путнику сил.

— Ты не поймешь, — сказал Путник. — Я пойду.

Он направился к Рыжему.

Гилтер’йель зарычала, схватила Путника за руку, вцепилась в нее с силой разъяренного медведя-гризли.

— Не пойдешь, — сказала она, с перекошенным от гнева лицом и глазами, в грозу светившимися багрянцем.

Призрачный путник с удивлением оглянулся на нее. С каких это пор друид прикасается к нему? На его памяти это было впервые.

Путник почувствовал, от этого касания к нему приходят образы. Резонанс Гилтер’йель показывал ему её воспоминания…

Темная ночь, смех — ночь его смерти. Слова… «Сделаешь ты это, или нет, неважно.»

Как будто опомнившись, она выпустила руку мужчины и попятилась. Лицо эльфийки было спокойным, но в глазах все еще виднелась ярость.

— Я запрещаю тебе идти.

Что за воспоминания он видел?

— Ты больше мне не приказываешь, — без всяких эмоций ответил Путник.

— Я твоя хозяйка, а ты мой защитник, — возразила Гилтер’йель со сталью в голосе.

— Ты прислала ко мне убийц, и все еще так считаешь? — голос Путника, словно ножом, резанул Гилтер’йель, но призрачный друид в один миг взяла себя в руки.

— Я прислала их убить маленькую рыцарскую шлюшку, а не тебя, — сказала Гилтер’йель с пренебрежительным жестом. — Это для твоего же блага; она сбивала тебя с пути. Я не собираюсь отказываться от пятнадцатилетнего труда, который вложила в тебя, в твои тренировки и экипировку, в обучение тем способностям, которыми владеем только я и ты.

— А ты любишь меня, Гилтер’йель?

Вопрос застал её врасплох. Путник впервые видел, как призрачный друид лишилась дара речи. Гилтер’йель открыла рот, но ни звука не произнесла. Она смотрела на Путника, как на взбесившееся животное.

Путник печально кивнул:

— Я так и думал.

Он встал над трупом Рыжего.

— Ты поворачиваешься спиной ко мне, ко всему, чему я научила тебя, тебе плевать на годы, проведенные вместе, в лесу, как мать и сын, все потому, что ты чувствуешь недостаток внимания? Что ж, прости, избалованное дитя! — злилась Гилтер’йель. — Любовь неестественна, это — человеческая хитрость! Тебе лучше без нее! Таким, как я тебя создала!

Путник не смотрел на нее.

— Прощай, Гилтер’йель, — сказал он. Подойдя к трупу Рыжего, он отпустил дух человека, и кивнул, решив, что этот ему подойдет. Он присел и начал стаскивать с человека одежду.

Призрачный друид потрясенно рассматривала его.

— После всего, что я сделала для тебя. Даже после того, как я простила тебе женщину…

С гримасой, Путник сорвал оборванные остатки своей рубахи и через голову натянул униформу куэрваррской стражи. Потом надел пояс для меча.

К Гилтер’йель, видимо, пришло понимание, и она заступила Путнику дорогу, когда он повернулся.

— Так это все из-за нее! — сказала она. — Не беспокойся. Мерис и его люди наверняка быстро её прикончили, как только попользовались в свое удовольствие. Твоя самоотверженность забавна, но спасать уже некого.

— Она жива, — это была констатация факта.

— Откуда ты знаешь?

— Ее духа нет со мной, — сказал Путник, пожав плечами. — Значит, она не умерла.

Гилтер’йель осмотрелась, затем с любопытством взглянула на него.

— Почему ты думаешь, что ее дух придет к тебе? — спросила эльфийка.

Путник смотрел на нее.

— Она любит меня, — объяснил он. — И я люблю ее.

Гилтер’йель смогла ответить только потрясенным взглядом.

Проскользнув мимо нее, Путник подошел к поросшему травой участку земли, где не так давно лежали они с Арьей, и снял что-то с нижней сосновой ветви. Ловко перекинув плащ через плечо, он шагнул в тень и исчез, как будто никогда и не существовал.

Дождь стих, прекратили сверкать молнии.

Гилтер’йель смотрела на тень, в которой исчез Путник. Они никогда не говорили друг с другом с такой горечью, пока она заботилась о нем — и горечь исходила не от Путника.

Воспоминание о прошлом вспыхнуло в сознании Гилтер’йель — самое болезненное из тех, что у нее остались. Тогда был совсем другой день, с сердитыми облаками над головой, и совсем другой разговор. Это был день, с которого началась её ненависть к людям.

Это был день, когда ее сестра Вэль’тиа сказала, что собирается в молодой город Куэрварр, чтобы договориться о перемирии с друидами Лунолесья. Она стала учить их пути друидов, сосуществованию с природой — пути гармонии. Затем появился любовник, а затем и ребенок: Льета Дочь Эльфов.

Призрачный друид, преданная сестрой, никогда не простила Вэль’тию, и когда та пришла просить помощи, отказалась даже увидеться с ней. Потом Вэль’тиа заболела. Смертельно.

Это была человеческая зараза.

Солнечная эльфийка потеряла самоконтроль впервые за свою долгую жизнь. В тот день сгорела большая часть Куэрварра, но молодые друиды, воспитанные Вэль’тией, отбросили Гилтер’йель, золотого ангела Тёмных Рощ.

Одна, оставленная умирать в лесу, она познала новую силу, рожденную ее ненавистью к людям и самой жизнью. Она стала Призрачной Леди.

Взгляд Гилтер’йель вернулся обратно в тень. По ее щеке скользнула слеза.

— Я любила свою сестру, — сказала она. — Но она никогда не вернулась ко мне, ведь так?

Тогда призрачный друид испустила вопль, пронзивший и призрачный, и материальный план, и рухнула на колени. Духи, оставшиеся в роще, испугались и умчались так быстро, как только могли, спасаясь от ярости эльфийки. Сила такого крика заставила животных и певчих птиц на деревьях содрогаться и погибать, вырывая из них жизненную силу.

Было тихо, не считая Гилтер’йель, которая горько рыдала в грязи, крича от ярости и отчаяния.

Наконец, Гилтер’йель всхлипнула и вытерла слезы краем плаща. Осталась еще одна карта, и она эту карту использует. Друид встала, её лицо было красным.

— Прости меня, Вэль’тиа, — сказала она. — Прости за продление его страданий. И прости за то, как я должна поступить с последней носительницей нашей крови.

Взмахнув руками, как крыльями, Гилтер’йель поднялась в воздух и исчезла из материального мира, превратившись в призрачного ворона. Оседлав оставшиеся после грозы ветра, она направилась к небольшой поляне на краю леса, где оставила спящей свою последнюю «карту».