Провинциальная история

Глава 14 О магах, ведьмах и ночных знакомствах

Давным-давно, когда в Ежи только-только очнулся дар, а случилось это после очередной болезни, вымотавшей его до предела, никто-то сперва не понял, что произошло.

И отчего вдруг огонь из печки выскочил, пополз к Ежи, который возле этой самой печки грелся.

Матушка испугалась, закричала.

И сестры подхватили крик, не потому что испугались, просто были в том возрасте, когда старательно пытались казаться взрослыми, а потому повторяли за матушкой все, что бы она ни сделала.

Папенька прибежал на крик.

И дворня.

На Ежи набросили одеяло, сшибли с лавки. Он еще, помнится, пребольно локтем о пол ударился. А папенька хлопал по одеялу, пытаясь погасить пламя. Тогда от испуга и обиды Ежи заревел во весь голос, и этот его хриплый рев напугал всех еще больше.

Тот момент врезался в память.

Сколько лет прошло, а Ежи до сих пор помнит, что озноб, его мучивший, с которым не справлялись ни пуховое одеяло, ни горячие бульоны, и то, странное, тяжелое, что ворочалось внутри него, и собственное желание согреться и жар, что вспыхнул во всем теле, грозя испепелить.

Матушкины испуганные глаза.

Сестер.

Отца…

И огонь, что погас не сразу, напоследок-таки вырвавшись из-под контроля, он оставил следы на руках. Вывести их не получилось даже после…

…огонь вернулся.

Тот самый, из печи, не кухонной, огромной, которою заведовала Микитична, женщина мрачная и неспешная, но домашней, выложенной изразцами. Печь эта и топилась-то отдельно от кухонной, изразцы давно уж пожелтели, а синие узоры на них стали бледнее.

Огню узоры нравились.

И печь тоже.

Но Ежи нравился больше. И потому, сбежав, огонь добрался до него, проник сквозь служебный кафтан, в самую кровь, где и поселился. И Ежи уговаривал его уйти, отпустить, клялся, что подарит огню что-нибудь этакое, особенное, но тот не слушал.

Не желал слушать.

Он обживал тело, раскаляя его, не понимая, что плоть человеческая — это не кирпич печной, что еще немного, и треснет, расколется, выпустив пламя наружу. Всем плохо будет. Ежи понимал это и держался. Крепко держался, пытаясь справиться с огнем.

— Наша сила, — он слышал скрипучий голос старого жреца, которого после пригласили глянуть, и чувствовал прохладу пальцев его. — Суть наше испытание. Светлыми ли богами она дадена, темными ли, но едино человеку решать, во что использована будет…

Прохлады не хватало.

И Ежи с трудом сдерживался, чтобы не вывернуться из-под этой руки. Огонь в нем требовал действовать, а разум нашептывал, что, если послушать огонь, Ежи умрет.

Сознание раскололось.

Он был собой, прошлым, мальчишкой, не понимающим, что же произошло, и собой же, но нынешним, получившим неплохое образование, но все равно растерянным.

— Все дело в том, сумеешь ли ты подчинить свою силу, — сказал жрец и, наклонившись, вдруг поцеловал Ежи. Прямо в губы.

Это было до того неожиданно, что Ежи открыл глаза и…

Не жрец.

Ведьма.

А в том, что это именно ведьма, Ежи не усомнился ни на мгновенье. Кто, собственно говоря, еще может быть в зачарованном лесу посеред ночи?

— Очнулся? — поинтересовалась ведьма сварливо. И попятилась. Пятилась она, встав на четвереньки и пока не уперлась в ствол ближайшего дерева.

— Очнулся, — хрипло ответил Ежи, дивясь и голосу, и… вообще всему.

— Это хорошо.

Ведьма села.

Была она…

То есть ведьм Ежи встречал, конечно, все-таки в столице жил, а там их хватает. И пусть большею частью видел издалека, когда проплывали мимо роскошные ландо, в которых сидели роскошные же женщины, но… в университет они тоже заглядывали, читали лекции по основам взаимодействия.

Эта же…

Не было в ней ни утонченной красоты первых, ни холодной уверенности вторых, которые, пусть и не отличались привлекательностью, но сила, от них исходившая, манила.

Оглушала.

Ведьма села.

Ноги к себе подтянула. Мелкая и тощая, не ведьма, а ворона осенняя. Волосы короткие дыбом торчат, одета странно даже для ведьм, которые порой и мужское платье примеряли. Нет, сам Ежи не видел, но наслышан был. Сейчас вот он не был уверен, что одежду ведьмину можно было считать мужской. Во всяком случае, он представить себе не мог мужчину, который бы решился примерить странную рубашонку из тонкого почти прозрачного полотна.

Или штаны.

Это страх божий, а не штаны. Еще дырявые на коленях. Из дыр выглядывали эти самые колени, острые и грязные.

— Доброй ночи вам, — Ежи попытался сесть. Голова еще кружилась, сила внутри него гуляла, кипела, чего с Ежи не случалось с детских лет и случаться бы не должно, поскольку источник его давным-давно стабилизировался, а стало быть, предпосылок для развития не имелось.

И вообще это противоречило науке.

Напрочь.

— Доброй, — согласилась ведьма, потянув себя за прядку. Прядки тоже… короткие. Кто бы ни обрезал ведьме волосы, человеком он был жестоким, но с фантазией, ибо резаны были косы неровно, отчего с одной стороны прядки получились короче, а с другой длиннее. На макушке они вовсе поднимались этакими иголочками.

И цвет имели…

Синий? Или фиолетовый?

Ежи моргнул. Наверняка мерещится. И темно вокруг. И огоньки эти. Точно мерещится. А ведьма смутилась.

— Это… эксперимент был.

— Случается, — согласился Ежи, успокаиваясь. Ведьмы наукой занимались редко, однако если и бывало, то отдавались этому делу со всей обычной своей страстью.

…а камушки в левом ухе, это тоже эксперимент?

Или амулет?

Или…

— Знаете, — ведьма осмотрелась. — Если с вами все в порядке, то мы, пожалуй, пойдем.

— Куда?

— Домой, — она поднялась, опираясь на ствол и огляделась. Ежи тоже огляделся. И замер, увидев престранного зверя, что устроился под дубом. — Бес, ты идешь?

Зверь был велик, но не сказать, чтобы огромен, покрыт темной шерстью и всецело удивителен. Имелось в нем некоторое сходство с рысью или даже, скорее, с камышовым ловцом, разве что зверь все-таки был поменьше. Но та же круглая голова, те же торчащие уши с кисточками, и глаза, яркие, живые.

— Простите, — Ежи поспешил подняться, хотя тело слушалось тяжковато. — Но… можно мне с вами?

— Куда? — удивилась ведьма.

— Домой.

— Ко мне?

— Можно и к вам, а там… я тут немного заблудился просто, — признаваться в этом было несколько неудобно. Но оставаться одному в лесу, который разбудил уснувший источник и, как знать, что еще сотворить способен, не хотелось совершенно. — И, если вы меня выведете к людям, я буду весьма благодарен… к слову…

Ежи отвесил вежливый поклон.

— Ежи… — представился он. — Курбинский. Княжич Курбинский, верховный маг города Канопень.

— Стася, — сказала ведьма. И подумав, добавила. — Ведьма. Наверное. То есть точно не знаю, но все вот говорят… а это Бес.

Зверюга ведьмина лениво поднялась, подошла к Ежи, и главное, взгляда с него не сводила, и в глазах ее Ежи виделась насмешка. Обнюхав сапоги — левый почему-то сидел как-то криво, да и по ощущениям в него то ли иголки, то ли камешки мелкие, то ли еще какой мусор попали — мазнула по ногам хвостом.

— Умр, — сказала зверюга, отвернувшись.

А Ежи решился поглядеть на нее иным взглядом, только… ничего не увидел.

Когда молодец очнулся, Стася, признаться, испугалась. Тут ведь как? Лег человек отдохнуть, заснул крепко… очень крепко… но мало ли, у кого какие особенности? То-то и оно. Лег, лежал, а тут раз и какая-то посторонняя девица с поцелуями лезет. Поди-ка докажи, что сугубо из благих намерений и что поцелуи эти вовсе животворящие.

Бред.

Стася морально приготовилась, что сейчас ее вместе со всем животворением пошлют по известному адресу, но молодец оказался хорошо воспитанным.

И симпатичным.

Спящим, конечно, тоже хорош был, а вот как очнулся, так… не понятно, что именно в нем изменилось, внешне, вроде, прежний, только лучше.

Ежи.

И княжич… не королевич, не царевич, но тоже, если подумать, неплохо… а еще верховный маг. Звучало до крайности солидно. Стася даже прониклась.

Ненадолго.

А потом они пошли.

Впереди Бес, который совершенно точно знал, куда надо идти людям, во всяком случае, именно этим двум конкретным, бестолковым, не способным найти дорогу домой. За Бесом, стараясь не упустить из виду пушистый его хвост, Стася.

А за нею молодец.

Тьфу, привязалось.

— Ежи… — повторила она тихо.

— Что, простите?

И слух у него хороший. И вообще, с виду, со здоровьем полный порядок. И невеста наверняка имеется. Или подружка. Или целая жена и выводок детей в придачу.

— Ничего, — проворчала Стася. — А вы что в лесу делали?

Интересовалась она исключительно поддержания беседы ради.

…Евдоким Афанасьевич постороннему молодцу точно не обрадуется, он и Стасе-то в первое время не слишком рад был, пугать пытался, только она и без того напугана была до крайности, чтобы обратить внимание еще и на зловещий вой.

Или там цепи лязгающие.

Лязга цепей Стася совсем не помнила, хотя Евдоким Афанасьевич утверждал, что старался. А про вой… было, кажется, в первый вечер, но она решила, что это за окном, что ветрено ныне.

Да…

— Ребенка искал, — Ежи понурился. — Девочка тут неподалеку была. Ушла и заблудилась. Мы искали, я рыскача поставил, он вроде на след вышел, а потом началось странное.

У него, стало быть, только сейчас началось.

А Стася с этим вот «странным» вторую неделю живет и даже, кажется, привыкать начала.

Лес расступился, и Стася почувствовала, что совсем даже не хочет уходить, как и он не желает расставаться с нею, что, если Стася решит остаться, лес будет рад.

До утра.

И…

— Я не могу, — она с сожалением погладила кору ближайшей березы, шероховатую, неровную. — Извини, но… не могу. Но я приду еще. Обязательно.

Маг промолчал.

Еще и понимающий.

Или… завороженный? А дом был хорош.

В лунном свете он казался белым. Ночь скрыла недостатки, что трещины в колоннах, что влажные потеки на стенах. Дом помолодел. Величественным львам, что лежали у подножья парадной лестницы, вернулась их целостность. Виноград укутал левое крыло, а над правым стрелой вздымалась к небесам башня. И темнел круг циферблата.

Часы стояли.

Они замерли на без трех минут полночь.

Или полдень?

Главное, что тяжелые, узорчатые стрелки их были готовы сомкнуться, отмеряя начало нового дня — или ночи? Да только не позволили. То ли люди, то ли сила.

— Надо же… — тихо произнес Ежи. — Вы здесь живете?

— Живу, — Стася указала на пролом в ограде. — Нам туда, а то обходить долго.

Верховный маг, может, и не был привычен к этаким вот походам, но отказываться не стал, и в дыру пролез с немалою ловкостью, за которой Стасе привиделся немалый же опыт лазания по дырам в чужих заборах. А парк… шелестел ветром. Темные кусты.

Темные деревья.

Одичавшие цветники и клумбы, заросшие колючим шиповникам. Где-то там, в ветвях его, трещал соловей, одиноко и о любви. О чем еще соловьям трещать? Но мысли Стаси были заняты другим.

— Только… — она замялась, не зная, как объяснить. — Дом… точнее, бывший его хозяин… он и нынешний, просто немного, как бы это выразиться, утратил материальность… он не слишком любит гостей.

— Там призрак?!

— Призрак, — подтвердила Стася, которой совершенно не понравилось, как вспыхнули глаза молодца. Вот прямо-таки почудилось в них готовность немедля совершить подвиг.

А к чему ей подвиги?

Ей подвиги не нужны, тем паче посеред ночи и вообще сомнительного свойства.

— Не стоит волноваться, я вполне управлюсь с любым призраком…

— Только попробуйте, — Стася нахмурилась.

И руки в бока уперла, как делала Никитична, когда выходила спорить с грузчиками или иные какие проблемы решать.

— Простите?

— Только попробуйте его обидеть! Он… он, между прочим, давно здесь живет. А вы так, в гости пришли и… и…

Она выдохнула, поняв, что аргументы закончились.

— Соседство с призраками весьма опасно для здоровья людей, — Ежи смотрел снисходительно, как на ребенка. — Призраки, не имея собственного источника сил, тянут их из людей, и если взрослый человек ощутит лишь легкое недомогание, то для ребенка или старика, или больного, ослабевшего человека, подобная потеря сил может быть смертельна.

— Значит, у меня неправильный призрак, — Стася мотнула головой.

Слабость?

Не чувствовала она слабости.

И недомогания тоже.

— Послушайте, — сказала она магу, который на дом глядел жадно, явно изнывая от желания немедля оказаться внутри. — Или вы ведете себя прилично, или уходите.

— Куда?

— Туда, — Стася указала на ограду и дыру в ней. — Но можете остаться и в саду.

Все-таки она была девушкой доброй, не лишенной сочувствия, а возвращаться в лес магу явно не хотелось.

Думал он недолго.

— Хорошо, — маг приложил ладонь к груди и слегка поклонился. — Обещаю, что без вашей просьбы вмешиваться не стану.

Верить?

Верить мужчинам опасно. Вспомнить хотя бы Владика… и не верить вроде бы причин нет. Маг стоит, смотрит пречестными глазами, и от взгляда этого в душе сомнения крепнут.

Не может у живого человека настолько честного взгляда быть.

Впрочем, минут через пять Стася сполна осознала, что маг, пусть и был проблемой, но не самой большой: на ступенях, положив голову на постамент мраморного льва, мирно спала девочка. И по тому, как выругался маг — пусть и шепотом, но слух и у Стаси отменный — она поняла, что это именно та девочка, которую он искал.

Нашел, стало быть.

И Стася нашла…