Провинциальная история

Глава 31 О потерях и пропажах

Аграфена Марьяновна была женщиною строгой что к детям своим, что к супругу, человеку в общем-то незлому, но на диво никчемушному. И осознавая никчемушность свою, он держался тихо, под руку не лез и со всем соглашался.

За то и выбран был матушкой Аграфены Марьяновны, в которую та, собственно, характером и пошла.

— С таким тебе проще будет, — сказала та, напутствуя. — Да и выбирать-то особо не из кого.

Оно-то и верно, ибо была Аграфена Марьяновна рода не сказать, чтобы вовсе захудалого, но слабосильного. Да и не дали боги ей ни красоты особое, ни дара редкого. Зато умом и хваткою наделили сполна. Это и позволило Аграфене Марьяновне распорядиться тем малым приданым, которое отписали за нею, привести в подрядок, что дом мужнин, что хозяйство, невзирая ни на недовольство свекрови, полагавшей, что девке надобно в светлице сидеть да вышиванием заниматься. Теперь-то вон помалкивает, помнит времена, когда репой пареной да щами пустыми обходились.

Нет, со многим Аграфена Марьяновна справилась.

И деревеньки мужнины при ней похорошели, людишками прибавились. И терем более не норовит рассыпаться, напротив, обзавелся ставенками резными да крылечком.

Свекровушка приоделась.

Шубкою обзавелась. И в храм ходит не с одним лишь родовым гонором, но как и подобает боярыне родовитой. А потому теперь невестушку ласково доченькою величает.

Спорить не спорит.

Да и вовсе… неплохая она баба, но, как и супруг, слабая, неспособная. Хуже всего, что дочки Аграфенины в нее-то пошли с большего. Но ничего, зато и красы свекровушкиной взяли сполна, круглолицы, полнотелы, не идут — плывут лебедушками.

Так что… получилось.

Всех подросших замуж пристроила, кого с большею выгодой, кого с меньшою.

— Что хмуришься, доченька? — льстиво спросила свекровушка. — Вся-то в заботах, вся-то в хлопотах, цельными днями на ногах. Сядь от, почаевничай…

Аграфена Марьяновна усадить себя позволила.

И чашку — не глиняную, самолепную, но из тонкого парпору, Аннушкой присланного, приняла. Приняла, глянула и поморщилась.

Недобро вышла.

Нет, сперва-то казалось, что все оно как раз-то удачно. Аннушка, старшенька, в Аграфену пошла и норовом, и хваткою, небось, не то что сестрицы, никогда-то не капризничала, носом не крутила, женихов перебираючи, будто бы их много. Нет, Аграфену слушала.

И делала, что скажут.

Вот и… поженились.

Аграфена Марьяновна пригубила чаек, сладкий да крепкий, аккурат такой, как она любила, чтоб и с вишневою веткой, и с листом смородиновым, и с медом летним.

…пасеку надо будет ширить, да лужок прикупить у соседа, который им не пользуется, но за дешево не отдаст. А лужок-то ладный, заливной, на такой и коровок пустить можно. Селяне и пускают, пользуясь тем, что хозяин на землях своих редко появляется.

Стольный Китеж ему милей деревенское глуши.

Пущай.

— О чем печалишься? — свекровь-то чай медком прикусывала, и не абы каким, но особливо донниковый светлый жаловала. Для неё и оставляли пару бочонков.

— Так… — Аграфена Марьяновна покрутила чашку. — Аннушка отписалась, что совсем девка её слабая, того и гляди преставится.

— Горе-то какое, — свекровушка головой покачала, губы поджала, но вряд ли от жалости. Сама-то родила семерых, да только Иванушка до сталых лет дожил.

Где он там?

Небось, вновь читает, книжник… пущай себе, чай, невелик убыток. Хуже было бы, когда б картами баловался или там на девок каких деньгу спускал.

Не мешается, и ладно.

— Горе, — согласилась Аграфена Марьяновна, поморщившись.

А ведь были сомнения.

Ходили слухи, что не все-то так просто со старыми родами, что не от горделивости они иных сторонятся, что силу их не всякий принять способен. И старая Козелкович то же говорила, мол, всем девка хороша, да слабовата.

Не родит.

Аграфена Марьяновна не то чтобы не поверила, стала сомневаться, да… разве ж был у нее выбор?

— На похороны поедешь? — осведомилась свекровушка. — Надобно будет платье справить, чтоб приличное. И гостинцев захватить.

Поморщилась.

С годами сделалась она не то чтобы вовсе скупа, скорее уж бережлива к людям посторонним, которыми полагала всех, кроме себя, Иванушки и Аграфены Марьяновны.

— Велю, чтоб меду в туесок отлили, верескового. Яечек опять же. Колбасок… или не доедут? Может, лещей сушеных? С пустыми руками неприлично.

— Анна другую не родит. Старовата.

— Ты тоже не молода, а вона, опять с брюхом, — возразила свекровушка, ложку облизывая. — Снова девка?

— Не знаю, — Аграфена Марьяновна потрогала спину. А ведь мнилось, что незаметно пока. Обыкновенным-то глазом не заметно, а если иначе поглядеть, с прищуром.

— Девка, — уверенно заявила свекровь. — Нельзя Аньке возвертаться.

— Сама понимаю, что нельзя.

Нет, ежели Козелкович на развод подаст, то государь-батюшка прошение примет. Может, помурыжит для порядку, но после согласится, что нельзя мужчине жену, родить не способную. Анька же… и ведь говорено ей было, чтоб сразу, пока старая сила в теле держится, вдругорядь понесла. И травки ей Аграфена Марьяновна отправляла, и просила к ведьмам заглянуть…

…мнилось, Анька умнее прочих, да оказалось, что немногим.

— Ежель вернется, то слушок пойдет, будто бы наша девка пустоцветная аль больная, — продолжила свекровушка с непонятным удовлетворением. — Ладно старшие, те уж мужние и родившие…

…но Светлолика только-только в возраст девичий входит, не говоря уже о Любославе, пятый годок сменившей. А еще и эта, в животе… вот ведь, может, вправду мужу девку какую подсунуть, покрасивше? Пущай её брюхатит, Аграфена же Марьяновна устала.

— Разродишься, — отмахнулась свекровушка, вновь мысли угадав. — Ты-то на это дело легкая, жалко, что девки одни. Кому наследовать?

— Кому-то да найдется.

— За этою надо будет хлопчика какого посватать, чтоб в примаки пришел. А что? Хозяйство ныне крепкое. К Аньке съезди до похорон. Поглянь, чего там да и как, может, не все и плохо-то? Ведьма тебе обещала, что любить будет?

— Обещала, — Аграфена Марьяновна чаек допила да пряничком закусила, подумавши, что ехать и вправду надо, хотя бы затем, чтоб собственными глазами глянуть.

Может, не все и плохо?

Глядишь, и выйдет договориться… если сыскать девку какую из простых да с даром, пусть родит Козелковичу наследника, Анька же его за своего признает.

И будет всем ладно.

Или как-то иначе. Но если не выйдет, надо будет ведьме писать. Обещала любовь крепкую для Аньки? Вот пусть и держит слово свое.

— Лужок прикупить надобно, — поделилась Аграфена Марьяновна заботой. — Тот, что подле Веселушки.

— Махрютинский?

— Его. Только много дать не сумеем…

— Он и немного возьмет. Моя знакомая писалась, что проигрался давече крепко, в долг взял… — свекровушка потянулась к баранкам и, разломивши одну пополам, в чаек макнула. — Можно и поторговаться, ежели с умом… что ставить думаешь?

— Пасеку. Может, еще коров на выпас.

— Сказывали, что ныне все овец водят, только не нашинских, а издалече везут, чтоб шерсть длинная да мягкая.

Про овец Аграфена Марьяновна тоже думала, да только опасалась, как они, к холодам непривычные, выдюжат ли.

— Овин поставить… небось, холопов тоже продавать станет, ибо безголовый, — свекровушка поджала тонкие губки с неодобрением. — Взять кого в пастухи, детишками даже если…

Аграфена Марьяновна подумала и кивнула: разговор постепенно перешел на иные, обыкновенные дела, да только все одно…

— Пряничков возьми, — присоветовала свекровушка. — Я велю, чтоб накатали. Наши-то, чай, не хуже столичных делают. И сушеной клюквы…

…её осталось с прошлого году, а тут уж скоро и новая пойдет, чего жалеть.

— И Аньке скажи, чтоб перестала козью морду строить, чтоб с мужем ласкова сделалась, а не то если возвернут, то нехай в монастырь едет. Нечего ей род позорить, — добавила она.

Аграфена же Марьяновна вновь задумалась.

Конечно, дочь она по-своему любила, но… Светлолику и Любославу тоже, и эту вот, имени которой она еще не дала, но уже чувствовала внутри себя. А потому…

…а и вправду…

…хорошему монастырю поклониться надобно будет, чтоб приняли честь по чести. Анька не обрадуется, верно, а вот Козелкович… с монастырем, чай, договориться проще, чем с государем-батюшкой, который разводов не жалует.

И позора никакого.

Слухов опять же…

Ушла?

Так то с горя, сердце материнское не выдержало… да, пожалуй, монастырь — тоже выход.

Но Анька точно не обрадуется.

Ежи мерил комнату шагами, и она-то, некогда казавшаяся просторной, ныне сделалась тесна. Раздражало все, что стены с аляповатою их росписью, которая только в провинции и могла показаться уместной. Да и со временем краски поблекли, местами облупились.

Потолок ныне виделся грязным.

Стекла тоже.

И лишь государь-батюшка глядел все с тою же отеческой теплотой и пониманием. А вот писарь, сидевший ныне тихо-тихо, обложившийся бумагами, словно ими пытавшийся загородиться от испереживавшегося начальства, за Ежи следил со страхом.

А ну как в порыве этаком работать решит?

Или, хуже того, других заставит?

— Я… — Ежи остановился у окна, в котором отразился и он сам, нелепый, всклоченный в столь же нелепом мятом кафтане. — Если кто будет спрашивать, то я по делам отошел…

Он вытащил луковичку часов, подаренных самому себе на двадцатипятилетие. До окончания присутственного времени оставалось часа три, но, право слово, в кои-то веки прежний порядок показался вовсе невыносимым.

И Ежи часы убрал.

— По государственным, — сказал он, зацепившись взглядом за государев портрет. И показалось, что Луциан Третий даже кивнул, подтверждая, что самолично эти самые дела Ежи поручил.

На улице привычно пахло навозом, пирогами и кислою капустой.

Дымили трубы. И кучи навоза манили мух, которых туточки, на улице, было вовсе невозможно много.

— Господин маг! — этот окрик заставил Ежи замереть и закрыть глаза.

И проклясть себя за то, что раньше не ушел.

Ответственный он, да… кому оно надобно! А теперь вот…

— Господин маг! Погодите… господин маг…

Ежи обернулся.

И улыбку нацепил.

Мелькнула мыслишка, что с утреца нужно было ехать, вовсе в присутствие не заглядывая. Седлать коня и отправляться, разве что на ярмарку заглянуть, правда, он пока не представлял, за чем именно, но что-то бы да выбрал! Конечно, Канопеню до столицы далеко, но ярмарка тут знатная.

— Господин маг, — выдохнул грузный человек, сгибаясь в поклоне. — Беда!

…зеркальце прикупить?

Или гребешков. Помнится, тем девицам, с которыми Ежи случалось… беседовать, он аккурат гребешки и дарил. Разные. Студентом подешевле, теперь…

— Ой, беда… — добавил второй человек, кланяясь ниже первого.

Купцы.

И первой гильдии, не иначе, вона, обряжены в шелка и бархат, и шубы вздели, несмотря на жару, потому как жара жарой, а солидность солидностью. И в шубах этих вот, бобровых, атласного сукна, прели немилосердно. Оттого ли, от одинаково богатого одеяния, от шуб этих или же общее красноты, купцы сделались похожими один на другого, что братья родные.

— Что случилось?

Нет, гребень и зеркальце — не то… не то чтобы не пригодятся, но вот…

— Дочка пропала…

— Две, — уточнил второй. — Моя и егоная.

— Моя, — подхватил первый и тыкнул спутнику в бок. — И егоная! Обеи!

— Обои!

— Это в Китеже ныне обои в моду вошли. Полосатенькие. По три золотых за аршин идут, ежели с тиснением, а которые попроще, так и дешевше.

— Толку-то с того дешевше, — возразил купчина, отирая лоб огроменным платком. — Бумага дряная, крашена так, что году не пройдет, как пятна полезут. Да и вовсе дурная придумка. Обои пропали, господин маг.

— Какие обои? — Ежи оглянулся, убеждаясь, что улочка пуста.

Отчего-то в голове крутилось что-то этакое, про гребни и зеркала, которые дарить ведьме было как-то не с руки, а чего еще подарить можно, он не представлял.

— Не обои, это он все путает, — второй купчина тоже платок вытащил, один-в-один, что у первого, разве что с расшитою каёмочкой. — Дочки нашины пропали. Сгинули, будто бы и не было.

Его приятель поспешно закивал.

— Пропали? — без особой надежды переспросил Ежи.

— Как есть, пропали, — купец шумно высморкался. — Вчерась моя Басенька до егоной Маланьки пошла, шитьем, стало быть, заниматься…

— Пришла, — согласился купчина.

— Так, — Ежи поднял руки. — Погодите. Давайте пройдем внутрь, и там уже дело изложите.

А писарь запишет, чтоб оно потом было для отчетности, и просто на всякий случай. Купцы переглянулись, верно, не больно-то им хотелось заходить в присутствие. В городе про магов всякого говорили, большею частью соглашаясь, что люди они, конечно, зело полезные, но все ж странные, а потому лишний раз беспокоить их не след.

— Прошу, — Ежи любезно открыл дверь, мысленно попрощавшись с ярмаркой и ведьмой.

А ведь Дурбин ждать не станет.

Явится.

Одна надежда, что дороги не найдет. Да и ведьме он, чуялось, не слишком-то симпатичен был. Но… женщины — такие женщины, вчера не симпатичен, а после, глядишь, и переменилось все.

Купцы вновь переглянулись.

И все же решились.

…нет, была надежда, что обе пропавшие вдруг возьмут да найдутся, но что-то подсказывало Ежи, что обычными способами их уже искали, и раз не отыскали, значит, все не так и просто.

— Будьте добры, представьтесь, — велел он заробевшим вдруг купцам.

Стоят, преют в шубах своих, головами крутят, стараясь не сильно-то любопытничать, но не выходит, да смущаются, мнутся под строгим, но справедливым взором государя-батюшки.

— Фрол Матвеич я, — представился первый, вновь лоб отирая.

— Матвей Фролович, — сказал второй.

— Сродственники мы.

— По матушке.

Они и без того похожие, сделались вдруг вовсе неотличимы, и Ежи кивнул, показывая, что понял. Писец же склонился над бумагами, скрывая в них глубочайшее свое разочарование — у него на день нынешний тоже планы имелись, тут и гадать нечего.

Перетерпится.

— Так вот, — сказал то ли Фрол Матвеевич, то ли Матвей Фролович, возвертая себе прежнюю степенность. — Ушла она. Я и отпустил. Отчего не отпустить, когда они с Маланькою с маленства вместе? Моя-то супружница преставилась давно, мир душе её…

Он осенил себя знамением и замолчал, чем воспользовался Матвей Фролович.

Или…

Не важно.

— Пришли, стало быть, кваску испили, пряничков откушали. Найсвежайших! Из Китежа самого вез, думал порадовать. Орехов опять же, в меду вареных. И…

— Погодите, — перебил Ежи, понимая, что этаким макаром до сути дела они не доберутся. — Сколько девушкам лет?

— Пятнадцать, — хором ответили купцы и друг на друга глянули.

— Невесты уже, — Фрол Матвеевич шубу-то да приоткрыл. — Думал, просватаю свою по осени… жених вот нашелся хороший, крепкий парень.

— А Маланька-то уже… осенью свадьба, — Матвей Фролович смял платочек. — Тепериче вона… пока никто не знает, я своим велел молчать, чтоб вот они…

И кулак под нос Ежи сунул, показывая, как именно молчать следует.

— Девки-то хорошие, но с дурниной…

— Бабы без дурнины вовсе не бывает, — возразил Фрол Матвеевич. — А этие… Баська вон все книжки свои читала…

— Одни беды от них!

— Может, и так, да только… одна она росла, без материнское ласки, как не баловать?

— Так, значит, вечером ваша дочь пошла в гости? И пришла? И девушки… откуда исчезли?

— Со двора, — ответили купцы вновь хором. После Матвей Фролович добавил. — От… попили чаю, стало быть, а после смотреть стали сундуки, шитье, чтоб порядок… и девок отослали.

— Мамок тоже отослали.

— С няньками.

— То есть остались одни?

— Как есть одни, — купцы одновременно кивнули, а Ежи отметил, что у одного борода потоньше и длиннее будет, тогда как у другого лопатой стрижена да рыжиною отливает.

— Могли сбежать? — задал он вопрос.

— Куда? — купцы удивились вполне искренне. — Зачем?

— Не знаю, — Ежи поглядел на писца, который с немалым рвением водил по бумаге пером, верно, все еще надеясь, что дело нынешнее решится скоро, а начальство-таки отбудет, дабы присутствием своим люд обыкновенный в смущение не вводить. — К милому?

Он подумал и поправился:

— К двум.

Все же сомнительно было, чтобы девицы сбежали к одному любовнику.

Купцы нахмурились.

Налились краснотою. И бороды их поднялись, заходили.

— Это ты что тут… сказать хочешь? — прогудел Фрол Матвеевич грозно. — Что моя Басенька сбегла к какому-то там…

Он махнул рукой.

— Прохиндею? — подсказал Ежи любезно.

— Во-во… хиндею… не могла она!

Ну… с этим утверждением Ежи мог бы и поспорить, но не стал. Во-первых, все одно не поверят, во-вторых, девиц в любом случае отыскать следовало. А дальше пусть родители разбираются и с ними, и с… хиндеями, которые просто-таки обязаны быть, ибо не случается такому, чтобы девицы сбегали из дому без веской на то причины.

— Идем, — решился Ежи, подумавши, что есть в нынешней ситуации нечто до боли знакомое.

— Куда?

— На место… происшествия. Покажете, где они сидели и вообще…

Купцы вновь переглянулись и Матвей Фролович робко заметил:

— А без этого никак?

— Если дочка нужна, то никак, — Ежи поглядел купцу в глаза и тихо добавил: — Дела ваши торговые меня не касаются. Решайте сами. Или забираете заявление…

…но девиц искать придется, потому как мало ли что произойдет.

— …или мы работаем дальше, но так, как я скажу…

Купцы вновь переглянулись.

И вздохнули.

— Вы, господин маг, только… тихо, добре? А то ж соседи увидят, сплетничать станут, — попросил Фрол Матвеевич, и сродственник его закивал, подтверждая, что лишь этого он и опасается, а вовсе не того, что в тереме купеческом маг найдет что-то, чего там быть не должно.

— У ней по осени свадьба, а коли слухи пойдут, то… после вовек не отмоется, — добавил Матвей Фролович. — И так… чего людям сказать?

— Скажите, что отправили… не знаю, на богомолье, к тетке в деревню, куда-нибудь еще… — Ежи поправил сбившуюся было шапку. — Это если сегодня не найдутся.

Он очень надеялся, что девицы ушли недалеко.

И… что не случилось с ними ничего этакого.

Канопень — город тихий.

Спокойный.

Только… третий день уж стоит на причале свейский корабль, а у свеев свои законы.

Старые.

Твою ж…