Ну надо же…
Широко разинувши рты, бомжи смотрели на резко сгустившееся и потемневшее пламя. Недогоревший хворост, кромка пылающих углей, дым — всё как бы втягивалось в твердеющий, сплюснутый с боков шар костра. Втянулось… Обрело очертание высокой сумрачной птицы… Прояснилось…
На поляне, посреди окраинного пустыря (где ещё недавно весело потрескивал жаркий и говорливый весенний костерок) стоял, строго оглядывая забалделых пустырных бродяг, светло-чёрный аист…Пооглядывался… переступил разок-другой тростинками-лапами… встряхнулся… улетел.
— Надо же…
— Да, осерчал Миша-то… Осерчал…
— А чего он? Чего?..
— Да…
— Ну а чего он?.. Мы же — ничего…
— А картошка, картошка-то где…?
— Ох…
— С ним всегда вот так… Не поймёшь… Осерчал… — Ох…
— Да чего тут понимать! По сердцам нашим пробежался — ему и хватило!.. Объурудились…
— Да…?! Сам-то ты не урод, что ли?!!
— И я…
— Ох…
— На то он и колдун, чтоб чудить…
— Миша не колдун!.. Нет, не колдун…
— Да? А кто же?..
— Ангел…
— Ага, ангел… Как же…
— Ох…
Увлечённый обсуждением-бормотанием, бомжовый контингент не сразу заметил высветлившего, омывшего пустырь рассвета…Затихли. От рассвета пахло теплом, ветром и — разлитыми от края до края, окунувшими в, себя всё и вся — небесами.
…А ещё: впервые за этот год — по кочкам, в оврагах, в полёгших-поникших за зиму сохлых зарослях многотравья — замелькали крохотные жёлтые цветы. Первые. Никем и ничем не затмеваемые. Солнечные.