Психотерапевт

Глава 44

ТОМАС УЛЫБАЕТСЯ МНЕ. Я ставлю чашку на стол и улыбаюсь ему в ответ.

— Схожу за свитером, — говорю я, вставая из-за стола. — Как-то похолодало.

— Хотите, я принесу?

— Нет-нет, спасибо, у меня в чемодане есть, тут, в прихожей.

Я иду в прихожую и нарочно как можно громче расстегиваю молнию на чемодане, чтобы он точно услышал. Потом сажусь на корточки, нахожу в сумке ключи от дома и сую в карман.

— Помочь?

Я поднимаю глаза и вижу, что он стоит в дверях.

— Нет, спасибо, — говорю я, сую руку в чемодан и вытаскиваю бледно-голубой свитер. — Нашла.

С колотящимся сердцем я выпрямляюсь. Не надо было тратить время на поиски ключей, надо было сразу выбегать из дома, пока еще была возможность. Но мне хотелось закрыть за собой дверь на ключ, запереть Томаса внутри, чтобы он не смог броситься за мной. Но теперь он вышел из кухни — поздно. Если даже я успею добежать до входной двери, он поймет, что я обо всем догадалась, и набросится на меня раньше, чем я успею ее открыть. Вариантов не остается — надо возвращаться в кухню.

Он садится, а я остаюсь стоять. Хочу взять телефон со стола, где его оставила, но он лежит слишком далеко, мне отсюда не дотянуться. Надеваю через голову свитер, он цепляется за заколку, которой собраны волосы в узел на затылке, тогда я расстегиваю заколку и натягиваю свитер. Волосы оказались под ним, я вытягиваю их наружу и позволяю рассыпаться по плечам. У Томаса в глазах что-то вспыхивает.

— У вас красивые волосы, — чуть слышно произносит он.

— Спасибо, — с трудом произношу я.

— Кстати, вам сообщение от Лео.

Я замираю. Как он понял, что оно от Лео?

— Хорошо, — говорю. — Потом посмотрю.

— Вы не присядете?

— Да, конечно, — говорю я и отодвигаю стул подальше от стола.

— Если хотите, я могу сказать вам, что в этом сообщении, — говорит он, и я чувствую, как от страха по всему телу пробегают мурашки. Замираю на полпути — уже не стою, но еще и не сижу.

— Там написано, — говорит он и смотрит мне прямо в глаза: — «У Оливера не было сестры».

Все происходит невероятно быстро. Он бросается ко мне, но я успеваю схватить стул и швырнуть через стол в него. От неожиданности он вскрикивает, я, воспользовавшись его заминкой, добегаю до входной двери, открываю ее и слышу, что он уже в прихожей. С грохотом захлопываю за собой дверь, достаю из кармана ключи, в панике едва их не выронив, и запираю замок на ключ. Я жду, что Томас начнет колотить в дверь, но понимаю, что он бросился искать другой выход. Ключ от стеклянных дверей — в ящике кухонного стола, ему потребуется время, чтобы его найти.

Я бегу по нашей подъездной дорожке и останавливаюсь, озираясь по сторонам. Не знаю, куда дальше. Я хотела выскочить в сквер и позвать на помощь, но там никого нет. Времени в обрез. Надо найти место, откуда можно позвонить в полицию. Я смотрю на дом Евы, но вспоминаю, что она у Тамсин. Тогда бросаюсь к дому Эдварда и Лорны.

Нажимаю на звонок, еще и еще.

— Лорна, Эдвард! — кричу я и колочу в дверь. — Это Элис! Впустите меня, пожалуйста, это срочно!

Я слышу, как они шаркают тапочками по полу в прихожей.

— Пожалуйста, скорее! — поторапливаю я их. Мне не хочется их пугать, но я должна как можно скорее попасть внутрь.

Слышно, как отодвигается щеколда. Дверь распахивается, и я влетаю в дом, ударив дверью Эдварда. Я едва успеваю на него взглянуть, мое внимание привлекает Лорна, которая стоит чуть дальше, с бледным от ужаса лицом.

— Извините, Лорна, — говорю я. — Это очень важно. — Резко повернувшись к Эдварду, я спрашиваю: — Можно мне восполь...

Слова застывают на губах. У Эдварда за спиной стоит, удерживая его сзади за шею, Томас.

Я чувствую, как кровь отливает от лица: он толкает дверь свободной рукой, и замок захлопывается.

— Как вы?..

— Как я сюда попал? — с усмешкой заканчивает он за меня вопрос. — Вышел через вашу балконную дверь, а вошел через нашу.

Я смотрю на него в недоумении:

— Через вашу?

— Да, — отвечает он и на этот раз смеется уже в голос. — Я же говорил, что хочу познакомить тебя с моими родителями.

С его родителями. Я изумленно смотрю на Эдварда, и изумление перерастает в ужас: его лицо приобрело пугающий красный оттенок, глаза с трудом фокусируются. Меня захлестывает адреналин: надо немедленно позвать на помощь. Я делаю шаг назад, бросаю взгляд на дверь. Но поздно: продолжая удерживать Эдварда, Томас вытягивает другую руку и хватает за горло меня.

Он дожидается, когда в моих глазах отразится страх, и сильнее сдавливает мою шею.

— Мне больно, — с трудом произношу я.

Последнее, что я слышу, — это его смех.

Придя в себя, я обнаруживаю, что привязана к стулу. Инстинктивно хочется дернуться и попытаться освободиться, но я чувствую, что за спиной кто-то есть, и тут же все вспоминаю. Включается режим выживания. Нельзя, чтобы он узнал, что я очнулась. У меня пересохло во рту, я осторожно, очень тихо сглатываю — и едва не плачу от саднящей боли в горле.

Пытаюсь навести порядок у себя в голове, но это очень непросто, когда самая главная задача — не поддаваться панике. Видимо, он — тот самый сын, который, как они говорили, погиб четыре года назад в Ираке. Что же он такое натворил, что им захотелось отречься от собственного сына? Джастин Бартли исчезла три года назад, после того как отправилась на встречу с психотерапевтом. Если Томас был психотерапевтом Нины, возможно, он сыграл ту же роль и в случае с Джастин Бартли?

Я нечаянно сглатываю, боль пронзает горло так неожиданно, что у меня невольно вырывается стон. В волосы впивается чья-то рука, голову запрокидывают назад и тянут так сильно, что огонь в горле становится совершенно нестерпимым. Я закрываю глаза. Не хочу видеть его лицо.

— Проснулась, да? Отлично!

— Остановись, Джон, пожалуйста! — Я узнаю голос Лорны, открываю глаза и заставляю себя посмотреть туда, откуда раздается голос. Она сидит на корточках рядом с Эдвардом, привалившимся к стене. — Отцу нужна скорая. Сердце.

— Тихо! — прикрикивает на нее Томас.

Сначала я подумала, что Лорна разговаривает с кем-то еще. Но, конечно же, Томас — это не настоящее его имя.

Он оттягивает мою голову дальше назад, еще сильнее терзая мое несчастное горло. Боль невыносимая, но я не хочу, чтобы он об этом догадался.

Он склоняется надо мной, приблизив лицо почти вплотную к моему, так что я смотрю ему прямо в глаза, только перевернутые.

— Угадай, что сейчас будет? — спрашивает он.

Ты меня убьешь.

Я слышу какой-то звук и узнаю в нем щелканье закрывающихся и раскрывающихся ножниц. Он поднимает руку, чтобы я их увидела, — и я вспоминаю, что случилось с Ниной.

— Ты отрежешь мне волосы, — отвечаю я хриплым шепотом.

— Точно.

Он обхватывает мою голову обеими руками и толкает вперед, так что теперь я смотрю прямо перед собой. Сначала мне кажется, что в комнате с нами находится еще одна женщина, но потом понимаю, что из золотой рамы стоящего передо мной зеркала, усеянного пятнышками патины, на меня смотрит мое собственное отражение.

Я быстро соображаю, что эта комната аналогична той, в которой я устроила свой кабинет. Только оба окна здесь заколочены, единственный источник света — две вычурные лампы по бокам зеркала. Я вижу в зеркале, как он зажимает в пальцах мои волосы, поднимает их у меня над головой и позволяет им медленно, прядь за прядью упасть обратно на плечи. Я смотрю на его отражение, и меня передергивает. Он совсем не похож на того человека, которого я знала — или думала, что знаю, — и поэтому мне кажется, что я смотрю на кого-то другого. И в каком-то смысле от этого мне немного легче.

Он отделяет от остальных волос одну прядь толщиной в пару сантиметров и снова поднимает над моей головой. Раскрывает ножницы, подносит к пряди и перемещает то вверх, то вниз, как будто не может определиться, где именно резать.

— Тут или тут? — размышляет он вслух.

Наши взгляды встречаются в зеркале, он ждет моей реакции, но я просто смотрю в ответ не мигая — пусть и не мечтает. Тут он резким движением опускает ножницы почти к самой моей голове и отхватывает прядь почти под корень. Я не шевелюсь, не дергаюсь, даже когда он роняет волосы мне на колени. Я слишком боюсь за Эдварда, чтобы думать о том, что делает Томас. Теперь я Эдварда совсем не вижу, мне видна только макушка Лорны, сидящей на полу рядом с мужем. Я вспоминаю, что Лорна и Эдвард хотели уехать после убийства Нины, но у Эдварда случился сердечный приступ. Возможно, тот приступ был вызван потрясением от того, что его сын — убийца? Томас в то время жил здесь? А может, не только в то время, а вообще всегда? Может, он и до сих пор живет в этом доме, тайком. Тогда понятно, почему никто никогда не видел, как он идет через сквер, даже когда он приходил к Нине. Потому что все это время он жил с ней рядом, в соседнем доме.

— Почему ты убил Нину? — спрашиваю я.

— А ты сама как думаешь? Может, расскажешь? — говорит он. — С удовольствием послушаю твою очередную теорию.

— Ты убил ее, потому что у вас был роман и она захотела с тобой порвать, — говорю я, и он не отвечает. — А Джастин и Марион? С ними у тебя тоже были романы?

Он усмехается:

— Понимаю ход твоих мыслей. Но он неверный. Ни с одной из них у меня романа не было. Как и с Ниной.

— Но ты убил их.

— Правильно.

— Почему?

— Потому что они не знали, что творится у них в голове. В отличие от тебя, Элис.

— В каком смысле?

Он улыбается и поднимает вверх еще одну прядь волос.

— Эту где лучше отрезать?

— Где хочешь.

Он снова щелкает ножницами совсем рядом с головой, и эта прядь тоже падает мне на колени. Трудно делать вид, будто меня совсем не огорчает это зрелище — неровные клочья волос, осыпающиеся с головы, — но я стараюсь держаться.

— А ты правда психотерапевт?

— Как я могу быть психотерапевтом, если я частный детектив? А, погоди, может, я и не частный детектив. — Размахивая ножницами в воздухе, он поясняет: — Весь секрет в том, чтобы быть тем, кем люди хотят тебя видеть. Тех устраивал психотерапевт, а для тебя пришлось придумать что-то новенькое. Тебе ведь нужен был избавитель, тот, кто спасет тебя и поможет загладить грехи. — Он смотрит на меня с выражением триумфа. — Я же прав, да, Элис? Это ведь ты была за рулем в тот вечер, когда погибли твои родители и сестра.

Я смотрю на него твердо, не мигая, чтобы он не понял, что он прав. Он поднимает еще одну прядь, и я сосредотачиваюсь на звуке, с которым ножницы перерезают ее, надеясь, что этот звук заглушит те, которые преследуют меня вот уже почти двадцать лет и будут преследовать до конца жизни: визг тормозов, скрежет металла, вопли боли и ужаса.

— Жаль, что ты так внезапно решила уехать из «Круга», — продолжает он. — Очень весело было слушать твои теории о том, кто убил Нину. Я едва поспевал за твоими подозрениями. Ты напоминала мне курицу с отрубленной головой. Подозревала подруг, их мужей, мужчину, которого вроде бы должна была любить, и даже агента по недвижимости. — Он отсекает ножницами еще прядь. — Ты, Элис, не очень хороший человек. Ты ведь это понимаешь, правда?

— По сравнению с тобой я ангел, — язвительно отвечаю я, чтобы скрыть стыд, который пробудили во мне его слова. — Ты манипулировал мной, чтобы заставить подозревать всех вокруг. Не удивлюсь, что это ты велел Лорне сказать мне, чтобы я никому не доверяла.

— Нет, это она сама, по глупости. Но я услышал, и она за это как следует поплатилась.

Я смотрю на него с нескрываемым отвращением.

— Ты с рождения был таким монстром или стал им со временем?

— А ты сама как думаешь?

Я перевожу взгляд туда, где на полу сидит Лорна. На ней лица нет от страха.

— Я думаю, в детстве у тебя была нормальная семья, значит, видимо, все дело в том, что тебя отвергла женщина — или даже несколько женщин, поэтому ты и стал нас ненавидеть. — Я делаю паузу. — Это была та женщина на фотографии, которую ты мне показывал, да? Та, про которую ты сказал, что это Хелен? У нее были длинные волосы, и, кажется, она была блондинкой. — Я кривлю губы в жалостливой улыбке. — Так вот что произошло — она тебя отвергла, и ты не смог этого пережить? Вот до чего ты нелепое убожество, а?

Он смеется — хриплым отрешенным смехом. Почему раньше я никогда у него такого не слышала?

Мои слова задели его. Он сует ножницы мне в волосы и принимается яростно кромсать направо и налево у самых корней, задевая кожу, и я невольно дергаюсь.

— Откуда у тебя ключ от нашей балконной двери? — спрашиваю я.

— Он был на связке ключей, которую Нина и Оливер дали моим родителям. Я их сохранил, надеясь, что однажды ключики мне пригодятся. — Он вздыхает с притворным огорчением: — Надо было Лео сменить все замки, а не только от парадной двери. — И вдруг улыбается: — Здорово, что ты принимала меня за Нину, когда я приходил к тебе по ночам.

Нестерпимо думать, что он слышал, как я говорила с ней, нестерпимо знать, что он видел меня во всей моей слабости.

— А какая нелепая затея — прятаться в шкафу, — насмешливо говорю я.

— Джон, по-моему, он умер. — Триумф Томаса нарушает дрожащий голос Лорны. Ножницы замирают. — По-моему, отец умер.

Я вижу в зеркале, как он подходит к тому месту, где сидит Лорна. Наклоняется, потом выпрямляется с выражением растерянности на лице, которое тут же прячет.

— Думаю, ты права, — говорит он с деланым безразличием.

Лорна рыдает в голос.

— Нам нужна скорая, — произносит она сквозь слезы. — Прошу тебя, Джон.

— Зачем, если он уже умер? — севшим голосом спрашивает он.

Он возвращается ко мне, и я вижу его бессильный гнев, вызванный смертью отца. Мне хочется утешить Лорну или увести ее отсюда подальше. Но я привязана к стулу и не могу сделать ни того ни другого. Я не могу вообще ничего. И вдруг впервые по-настоящему осо­знаю: я вот-вот умру.

— Они переехали сюда, чтобы сбежать от меня, — говорит он и снова принимается кромсать мои волосы, но делает это уже без особого энтузиазма. Видимо, к моей смерти он себя готовил, а вот к смерти отца — нет. — Они не сказали мне, что уезжают из Борнмута. Когда я вернулся из Парижа после того, как убил там Марион, пришлось нанять частного сыщика, чтобы разыскать их, — вот откуда у меня появилась эта идея для тебя. — Он делает паузу и роняет еще одну прядь волос мне на колени. — Ты появилась как раз вовремя. Я примерялся к Тамсин, все уже продумал и был готов приступать. Нина говорила, она ищет психотерапевта, но сама-то не хотела меня ни с кем делить. — Он снова смеется. — Я был ее маленьким секретом, как и у тебя. Я понимал, что после смерти Нины потребность Тамсин в психотерапевте станет еще сильнее, так что все складывалось просто идеально. Но тут она остригла волосы.

— Ты приехал сюда, в «Круг», после убийства Марион? — переспрашиваю я, чтобы поддержать разговор, ведь, пока мы разговариваем, я остаюсь в живых.

— Да. Такая шутка судьбы. Родители выбрали Лондон, надеялись затеряться здесь, как иголка в стоге сена. К тому же это закрытый коттеджный поселок — идеально, чтобы спрятаться от меня. А в итоге оказалось, что это идеальное место для меня.

— Он никуда нас не выпускал, держал под замком, как в тюрьме, — говорит Лорна чуть более твердым голосом. Она подходит ближе, я уже вижу ее в зеркале. — Запирал на весь день в доме, а по ночам — в спальне. Мы ничего не могли с этим поделать, он был намного сильнее нас. Нам разрешалось только выставлять к воротам мусорные ведра и немного копаться в саду перед домом, чтобы люди хоть иногда нас видели и не волновались. Но он никогда не выпускал нас двоих одновременно, кого-то одного обязательно оставлял в заложниках. Когда Эдварда с сердечным приступом увезли в больницу, Джон сказал ему, что убьет меня, если он кому-нибудь проболтается. Мне навещать Эдварда он не позволял, так что, когда я звонила в больницу, приходилось объяснять, что я слишком слаба, чтобы приехать.

— Лорна, но ведь на самом деле это не так, правда? Вы сильная, — говорю я, пытаясь поймать в зеркале ее взгляд, чтобы она поняла: если мы хотим выбраться из этой передряги, ей придется быть сильной. Но она слишком увлечена рассказом.

— Он заставил меня врать полиции. Я вынуждена была солгать, будто слышала, как Оливер и Нина ссорились. Солгать, что она призналась мне, будто у нее есть любовник. Солгать, что я видела, как в тот вечер, когда она была убита, Оливер сразу вошел в дом. — Она цепляется за нитку жемчуга, как за спасательный круг среди шторма, бушующего в ее душе. — Видимо, он увидел, что Оливер сидит в сквере, и решил воспользоваться моментом — пошел и убил Нину. Я не знала… Не знала, что он сделал, — пока он сам не пришел и не сказал мне, что говорить полиции, когда они явятся. Он угрожал убить Эдварда, если я не буду слушаться, он все время грозил, что убьет нас. — Она снова с трудом сдерживает слезы. — Оливер и Нина никогда не ссорились. Они любили друг друга.

Томас сердито мотает головой:

— Нет. Нина его не любила, она любила меня. Просто не могла этого понять, вот и все. Как и те две сучки. Но с тобой все по-другому, Элис. Просто мне не хватило времени. Еще немного, и у нас бы все получилось.

— Что получилось бы?

Он наклоняется и приближает ко мне лицо.

— Ну признай же, Элис, — говорит он мягко. — Ведь ты уже начинала в меня влюбляться.

Я смотрю на наши отражения в зеркале, охваченные изысканной рамой. Их можно принять за фотографию.

— Лорна, — говорю я как можно более твердым голосом.

Мы встречаемся взглядами, и я показываю глазами на ножницы, они по-прежнему в руке у Томаса, но она может до них дотянуться, и я надеюсь, что она поймет мой намек. Но Томас перехватывает мой взгляд и, почти по-детски расхохотавшись, поднимает ножницы высоко над головой.

— Элис, она не станет тебе помогать, ведь я ее сын.

Он прав, я и сама это понимаю. К тому же Лорна в любом случае физически гораздо слабее, чем он. Она не сможет выкрутить ножницы у него из руки и уж тем более — воспользоваться ими.

— Разве она сдала меня полиции после того, как я убил Джастин? Когда убил Марион? — продолжает Томас. — Нет, не сдала. Прикрывала ли она меня после того, как я убил Нину? Да, прикрывала. Кровь не водица, Элис. А Джастин, Марион и Нина — всего лишь водица, так-то.

— Но Эдвард! — говорю я. — Эдвард — это твоя кровь. А ты его убил.

Я задеваю болезненную струну.

— Я его не убивал! — орет он.

— Фактически — убил.

И тут Лорна испускает вопль — не испуга, не боли, но бешеной ярости, который все звучит, и звучит, и не умолкает. Вопль исходит откуда-то из глубины ее души, стирая естественное стремление матери защитить свое дитя, что бы оно ни совершило. И Томас, почувствовав перемену, на несколько бесценных мгновений замирает, так что я успеваю, по-прежнему привязанная к стулу, рвануться вверх и назад и врезаться в него. Томас падает на пол, и я тяжело валюсь на него вместе со стулом. От неожиданности он выпускает ножницы из рук.

— Лорна! — кричу я.

Она прерывает свой вопль и во все глаза смотрит на меня и Томаса, рухнувших на пол. Он пытается спихнуть с себя стул, пригвоздивший его к полу, но я наваливаюсь всем телом.

— Лорна! — кричу я снова. — Зовите на помощь!

Томас с бешеным ревом обхватывает стул и все-таки сбрасывает его с себя; я с грохотом падаю на пол. Нечем дышать, из легких от удара будто вышибло весь воздух. Я лежу беспомощная, и он бросается на меня сверху, наваливается и давит. Его руки тянутся к моей шее, лицо искажено злобой, он сдавливает мне горло все сильнее, и я понимаю, что, даже если Лорна позовет на помощь, меня уже не спасти.

Я слышу его рев, ощущаю усиливающуюся тяжесть в груди, зато его руки слегка ослабляют хватку, и мне удается повернуть голову вбок, отчаянно хватая воздух ртом. Его руки становятся все податливее и наконец совсем отпускают мою шею, и в ту же секунду его голова обрушивается на мою, и я наконец понимаю, что за глухие удары повторяются снова и снова.