Пушкинский век

«Литературная торговля»

В конце XVIII века появились в Петербурге первые книжные лавки и довольно многочисленные «ходебщики», или разносчики, продававшие книги «на ходу», в разнос. До того книги в столице продавались обыкновенно у типографщиков или переплетчиков. Исключение составляла лавка Академии наук, но в ней можно было приобрести только академические издания.

Первые петербургские книжные лавки были весьма невелики по размеру, располагались почти исключительно вблизи Гостиного двора или в нем самом и отличались от соседних, где торговали текстильными или бакалейными товарами, еще большей теснотой и темнотой. Они не отапливались. У двери, как и у всех гостинодворцев, стоял приказчик или мальчик и зазывал покупателей.

Новый век принес заметные перемены в столичную книжную торговлю.

Четырнадцатого января 1813 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» было объявлено об открытии книжной лавки Василия Алексеевича Плавильщикова по Садовой улице, против Гостиного двора, в доме полковника Балабина. Позже, в сентябре 1815 года, Плавильщиков перевел свою торговлю в новое помещение — на набережной Мойки, угол Исаакиевской площади, не побоявшись оторваться от Гостиного двора, и впервые называл ее не лавкой, а книжным магазином. «Новооткрытый книжный магазин Плавильщикова у Синего моста, в угловом доме Гавриловой, под № 168», как значилось в газетном объявлении, был просторнее прежних лавок и особенно отличался от них тем, что был «теплым», то есть в зимнее время отапливался.

В. А. Плавильщиков, брат известного актера и писателя П. А. Плавильщикова, человек образованный, подходил к своему начинанию не только с коммерческой, но и с просветительской стороны. Движимый «любовью к словесности» и «намерением сделаться посредником между публикою и сочинителями», он превратил свой магазин в некий литературный клуб, «где собирались ученые и литераторы делать выправки, выписки и взаимно совещаться». Магазин пользовался популярностью у либеральной столичной интеллигенции. Когда в 1819 году председатель Коренной управы «Союза благоденствия» художник и скульптор граф Ф. П. Толстой и член тайного общества поэт Ф. Н. Глинка основали «Заведение для продажи разных вещей в пособие бедным всякого рода состояния», это филантропическое начинание поддержал Плавильщиков, в книжном магазине которого стали продавать вещи в пользу бедных. Здесь же шла запись в Ланкастерское общество взаимного обучения. Хозяин магазина сам был членом этого Общества.

Начало «идейного книжного дела» в России теснейшим образом связано с передовым общественным движением эпохи.

Не ограничиваясь торговлей, Плавильщиков создал при своем магазине одну из первых в столице библиотек для чтения. Как по количеству, так и по подбору книг, библиотека эта была уникальной. Здесь за сравнительно небольшую плату предоставлялась возможность получить для прочтения все лучшие русские книги — от сочинений Радищева и Фонвизина до новых творений Жуковского и Пушкина, от сатирических журналов Новикова до «Полярной звезды» Бестужева и Рылеева. Имелись также в немалом количестве произведения великих европейских экономистов, немецких философов, виднейших историков, социалистов-утопистов. Библиотека в 1823 году насчитывала восемь тысяч томов. Читателями ее были не только образованные дворяне, но и купцы, и мещане. Плавильщиков сетовал на «недостаток средств к распространению охоты к чтению и удовлетворению оной между небогатыми людьми» и стремился как мог эти средства приумножать. «Заведение сие, — писал о библиотеке Плавильщикова в 1823 году журнал „Отечественные записки“, — есть у нас единственное в роде частных публичных библиотек, находящихся во всех столицах Европы».

В том же январе 1813 года, когда впервые распахнулись двери магазина В. А. Плавильщикова, начал торговать книгами в столице Иван Васильевич Слёнин. Десять лет спустя, в середине 20-х годов, Слёнин был уже одним из самых известных и уважаемых петербургских книгопродавцев, успешно торговавший как русской, так и иностранной, особенно французской, литературой. Его уютный теплый магазин находился в это время в знакомом всем петербуржцам огромном доме Кусовникова (с 1828 года — Энгельгардта) на Невском проспекте, у Казанского моста, а в 30-е годы — поблизости, в доме аптекаря Имзена. Постоянными его гостями были известные столичные литераторы.

писал А. Е. Измайлов.

А книгопродавец И. Т. Лисенков вспоминал: «Поэт барон Дельвиг, издатель „Литературной газеты“, бывший у него часто на час, приводил с собою всех своих литературных тружеников на перепутье по Невскому к Слёнину, где и отличались один перед другим разными остротами и сарказмами на все им знакомое». По словам другого современника, Слёнин «принадлежал к небольшому числу тех книгопродавцев-издателей, которые заботились не только о своих личных выгодах, но и о пользе литературы».

Пушкин нередко бывал у Слёнина, поддерживал с ним дружеские отношения. Все сочинения поэта, выходившие отдельными книгами, можно было приобрести в магазине у Казанского моста, а некоторые, как, например, «Руслана и Людмилу», только здесь — Слёнин откупил весь тираж. Летом 1830 года Пушкин видел у Слёнина выставленную для обозрения публики старинную копию «бриджуотерской» Мадонны Рафаэля и под впечатлением этой картины тогда же написал стихотворение «Мадонна». В альбом Слёнина Пушкин вписал стихотворение «Я не люблю альбомов модных…», где есть слова: «Но твой альбом другое дело, охотно дань ему плачу».

И Пушкин, и другие петербургские писатели часто наведывались и в книжный магазин Ивана Тимофеевича Лисенкова — человека, также заботившегося не только о личных выгодах, но и об успехах просвещения, даже поддерживавшего материально нуждающихся литераторов. С 1826 года Лисенков вел книжную торговлю в качестве доверенного приказчика московского книгопродавца А. В. Глазунова. В начале 1836 года он открыл свою торговлю в здании Пажеского корпуса на Садовой улице, вскоре переведенную на верхнюю линию Гостиного двора (здесь его постоянно посещал И. А. Крылов во время своих каждодневных прогулок по гостинодворской галерее).

С лавкой Лисенкова связан примечательный рассказ современника о том, как книгопродавец, объявив в газетах о продаже литографированного портрета знаменитого французского сыщика Видока, выдавал покупателям изображение… Ф. Булгарина («Видок-Фиглярин» было известное прозвище, данное Булгарину Пушкиным). В своих воспоминаниях, написанных от третьего лица, Лисенков рассказывал: «Пушкин посещения делал к Лисенкову довольно часто, когда издавал журнал „Современник“: ему нужно было знать о новых книгах для помещения беглого разбора о них в его журнале; иногда ему приходила охота шутить у Лисенкова в магазине над новыми сочинениями. Взявши книгу в руки в прозе, быстро пробегал ее, читая гласно одно лишь предисловие, и по окончании приговаривал, что он имеет об ней полное понятие; стихотворные же книги он просматривал еще быстрее и забавнее, и Лисенков иногда невольно хохотал, и сам Пушкин улыбался… В последний раз А. С. Пушкин посетил Лисенкова за три дня до своей смерти, где в магазине пробыл два часа…»

В Гостином дворе, по Суконной линии, и вокруг, на Невском проспекте и Садовой улице (в доме Публичной библиотеки и соседнем — генерала Балабина) в 1820–1830-х годах можно было найти десятка полтора иногда совсем небольших, но год за годом упорно ведущих свою торговлю книжных лавок. Они принадлежали купцам Н. И. и М. И. Глазуновым, А. И. и М. И. Заикиным, Я. А. Исакову (впоследствии знатнейшему столичному книгопродавцу, владевшему «вечным и потомственным правом» на издание сочинений Пушкина), И. И. Бородину, А. Л. Свешникову, Н. О. Воробьеву, В. П. Полякову, французам Ф. Сен-Флорану, Ф. Белизару и другим.

О книжной лавке Белизара и его компаньона Дюфура «Северная пчела» писала в апреле 1834 года: «И жителям Петербурга, и иногородним любителям литературы и наук известна придворная книжная лавка гг. Белизара и Дюфура, помещавшаяся несколько лет в доме Глазунова, у Казанского моста. На сих днях она переведена в новую, просторную, великолепную квартиру, у Полицейского моста, в доме Голландской церкви, рядом с Выставкою отечественных художественных произведений, над прекрасным магазином г. Гармсена. Всякому любителю французской, английской и итальянской литературы советуем обращаться в магазин гг. Белизара и Дюфура. Состоя в непосредственных сношениях со всеми книгопродавцами Европы, они получают все новости в самом скорейшем времени, и, сверх того, имеют богатый запас прежних хороших книг, беспрерывно пополняемый. Недавно открыли они собственную свою книжную лавку в Париже и приобрели в собственность несколько отличнейших новейших творений. Если б у них чего и не случалось в наличности, они выпишут требуемое без замедления. Для лучшего сообщения всех новостей литературы и наук, один из двух хозяев попеременно находится в Париже».

Белизар снабжал французскими книгами Пушкина, а в 1834 году по поручению поэта заказал в Париже гравированный портрет Пугачева для «Истории Пугачевского бунта».

С помощью таких книгопродавцев, как Белизар, петербургские любители книги собирали ценнейшие, уникальные библиотеки. Библиотека Пушкина насчитывала 3560 томов на 14 языках и все время, по его словам, «росла и теснилась». Обладателей замечательных книжных собраний в Петербурге насчитывалось немало. Страстными собирателями-библиофилами были друзья Пушкина В. Ф. Одоевский, С. А. Соболевский, М. Ю. Виельгорский. Об одном собирателе-чудаке С. В. Салтыкове рассказал в своих «Приключениях лифляндца в Петербурге» В. Ленц. «Его значительная библиотека, — пишет Ленц, — заключала в себе величайшие редкости», но Салтыков «не позволял никому читать даже на переплетах заглавия его книг. Если называли при нем какую-нибудь книгу, он сам выносил ее и говорил: „У меня все есть…“» Главным поставщиком редкостей для его библиотеки был именно Белизар.

Роль книгопродавцев в духовной жизни Петербурга была значительна. И оттого власти приглядывали за ними пристально и опасливо.

Все «торгующие книгами российскими и в России издающимися» обязаны были «представлять в Комитет внутренней цензуры каталоги имеющихся у них книг». Ни одна книга, ни один эстамп не могли быть проданы без положенного разрешения. «Торгующие произведениями словесности, наук, искусств иностранных» строжайше обязывались «не продавать или выпускать в обращение каким бы то ни было образом книг, эстампов, нот с присовокуплением слов и т. п., не рассмотренных и не одобренных Комитетом цензуры иностранной», «Заграничные книги, присылаемые кому бы то ни было в Россию, представляются в запломбированном ящике, тюке или ином виде куда следует и не иначе возвращаются, как по разрешении Министерства внутренних дел». Наказание за отступление от установленных правил в этой области предусматривалось особенно суровое.

Действия цензуры распространялись и на библиотеки для чтения. Владельцы библиотек имели право держать у себя «те только книги, которые поименованы в одобренных цензурою каталогах или в рассмотренных реестрах».

Постоянное неудовольствие Николая I вызывала торговля старыми книгами. Царь опасался, и не без основания, что букинисты могут обходить запреты и распространять «вредную» литературу. А букинисты в 1830-е годы стали заметными людьми в столичной книжной торговле. Среди них были тонкие знатоки и ценители старой книги. Они снабжали любителей редкими изданиями. Не одна книга от них попала и в библиотеку Пушкина.

Старыми книгами торговали и «ходебщики». «С мешками, называемыми сорочками, на спине и на груди и с связкою книг в руке» они ходили по городу. Многие имели постоянных клиентов в литературных кругах и среди читающей молодежи, которым поставляли «в особенности запрещенный товар».

Старые книги были в ходу и в рыночной торговле «на развалах». Рыночная торговля книгами получила широкое распространение. На Апраксином, Щукином и других рынках были известны такие книгопродавцы, как Василий и Семен Олонины, Григорий Новинский, Василий Холмушин, Яков Матюшин (книгопродавец-антикварий, как называли его современники, собравший удивительную библиотеку, поставлявший редкие русские издания в Императорскую Публичную библиотеку и за границу). «Развал» устраивали обычно в центре рынка. На расчищенной от непролазной грязи площадке на невысоких подставках укрепляли широкую доску и на ней раскладывали товар. Книги были на все вкусы: новые и старые, произведения известных русских и иностранных писателей, а рядом — святцы, псалтыри, толкователи снов, азбуки, сказки о Еруслане Лазаревиче и Бове Королевиче, лубочные картинки.

Товар свой эти книгопродавцы брали со скидкой у типографщиков и переплетчиков, но больше покупали по домам, на аукционах, иногда целыми библиотеками. «Покупая дешево, они дешево же и продавали, и если им за предлагаемую книгу давали хотя небольшой барыш — давай деньги!» — писал И. Т. Лисенков, объясняя успехи рыночной книжной торговли.

Некоторые из торговавших книгами на рынках со временем обзавелись здесь же небольшими лавочками, где вместе с книгами продавали старые картины и другие произведения искусства. В такой лавочке, на Щукином рынке, купил таинственный портрет старого ростовщика гоголевский художник Чертков.

Держать книги считали для себя выгодным и владельцы лавок, где торговали разными товарами, «от чая до дегтя». Конечно, это были книги, рассчитанные на самого нетребовательного покупателя.

Особое место среди столичных книгопродавцев пушкинского времени принадлежит Александру Филипповичу Смирдину. По словам В. Г. Белинского, он совершил «решительный переворот в русской книжной торговле и вследствие этого в русской литературе».

Начал Смирдин, как и многие другие, мальчиком, отданным для приучения к торговле, затем с 1817 года стал приказчиком в книжном магазине В. А. Плавильщикова. Здесь он прошел хорошую школу книжной торговли, как дела прежде всего просветительского, общественно-значительного, приобрел обширные знания и в полной мере проявил свои деловые качества. После смерти Плавильщикова, в 1823 году, он по духовному завещанию получил во владение магазин и библиотеку своего хозяина и учителя.

С самого начала Смирдин поставил дело на широкую ногу. В 1830 году он торговал уже в двух помещениях — старом, у Синего моста в доме Гавриловой, и новом, на Невском проспекте, в недавно отстроенном доме лютеранской церкви Св. Петра. В 1832 году он полностью перевел и магазин и библиотеку для чтения на Невский в дом лютеранской церкви.

Такого просторного и великолепного книжного магазина столица еще не знала. П. А. Вяземский писал И. И. Дмитриеву: «Рекомендую… книжную лавку Смирдина, первую европейскую лавку с русскими книгами. В ней не темно, не холодно, не сыро и не грязно». Н. В. Гоголь нарисовал такую картину в Заметке о драме Пушкина «Борис Годунов»: «Книжный магазин блестел в бельэтаже ***-ой улицы, лампы отбивали теплый свет на высоко взгроможденные стены из книг, живо и резко озаряя заглавия голубых, красных, в золотом обрезе, и запыленных, и погребенных, означенных силою и бессилием человеческих творений. Толпа густилась и росла. Гром мостовой и экипажей с улицы отзывался дребезжанием в цельных окнах, и, казалось, лампы, книги, люди, — все окидывалось легким трепетом, удвоявшим пестроту картины».

Смирдинская библиотека для чтения намного превосходила все подобные библиотеки, существовавшие в столице. Каталог ее, выпущенный в 1832 году, включал более 12 тысяч названий. Правда, плата за пользование книгами не всем была по карману. Но, по сравнению с другими библиотеками, она считалась умеренной, и читателей находилось довольно много.

Если о лавке Плавильщикова можно было говорить как о литературном клубе, так как она была местом встреч многочисленных деятелей литературы, то в еще большей степени это определение применимо к магазину и библиотеке Смирдина. «Туда, — по словам автора „Воспоминаний старожила“ П. И. Юркевича, — ежедневно по утрам сходились почти все петербургские литераторы потолковать, обменяться мыслями, узнать городские новости».

Часто посещал Смирдина Пушкин. С его помощью подписывался на газеты и журналы, вел деловую переписку. О встрече с поэтом в знаменитой книжной лавке вспоминали И. И. Панаев, В. А. Соллогуб. Известна (в нескольких вариантах) эпиграмма Пушкина на Булгарина и Сенковского, с упоминанием магазина Смирдина:

В историю культурной жизни столицы тех лет вошло торжественное празднование, устроенное Смирдиным 19 февраля 1832 года в залах библиотеки по случаю новоселья. На этом праздновании присутствовал весь литературный Петербург. По словам очевидца, «смирдинский праздник удался вполне: все были дружно веселы. Пушкин был необыкновенно оживлен и щедро сыпал остротами… Семенов „цензор“ за обедом сидел между Гречем и Булгариным, а Пушкин vis-a-vis с ним; к концу обеда Пушкин, обратясь к Семенову, сказал довольно громко: „Ты, Семенов, сегодня точно Христос на Голгофе…“ Греч зааплодировал, а все мы расхохотались, один Булгарин сморщился и промолчал…» Пушкин намекал на библейское предание о том, что Христос на Голгофе был распят между двумя разбойниками.

Присутствовавшие на празднике литераторы, чтобы отблагодарить радушного хозяина, решили издать в его честь сборник. В 1833 и 1834 годах вышли две части этого сборника под названием «Новоселье». Среди прочих там были напечатаны поэмы Пушкина «Анджело» и «Домик в Коломне». На титульном листе первой части сборника Пушкин изображен среди других писателей за праздничным столом 19 февраля 1832 года (художник А. П. Брюллов), на титульном листе второй части — во время посещения магазина (художник А. П. Сапожников).

Смирдин был далек от какого-либо политического либерализма. В первую очередь он — торговец, коммерсант, но его невиданная по размаху деятельность не только оказала огромное влияние на прогресс книготоргового дела и книгопечатанья в России, но и имела в 1830-е годы большое общекультурное значение.

Издателей-профессионалов в России первых десятилетий XIX века еще не существовало. В большинстве случаев издателями были книгопродавцы. Так, книги издавали Глазуновы — ими, в частности, выпущено первое издание «Евгения Онегина» в одном томе; Лисенков, напечатавший «Илиаду» Гомера в переводе Н. И. Гнедича; Заикины, печатавшие сочинения Озерова, Дмитриева, Хемницера, Загоскина; Слёнину принадлежит заслуга издания «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина в 12 томах, он же был издателем первого выпуска «Полярной звезды» и «Северных цветов». Но то, что издал Смирдин, превосходит все сделанное другими книгопродавцами вместе взятыми. Белинский ставил в особую заслугу Смирдину то, что «он издал сочинения Державина, Батюшкова, Жуковского, Карамзина, Крылова — так, как они, в типографическом отношении, никогда прежде того не были изданы: т. е. опрятно, даже красиво, и — что всего важнее — пустил их в продажу по цене, доступной и для небогатых людей».

Цены на хорошо изданные серьезные книги вообще были высокие — 5, 10, а то и 20 рублей ассигнациями (напомним, что заработок канцеляриста-чиновника в то время не превышал 30–35 рублей в месяц). Смирдин многие издания продавал очень дешево. Так, например, выпущенное им в 1830 году собрание басен И. А. Крылова на хорошей бумаге, в переплете, стоило всего 4 рубля. Басни Крылова Смирдин издавал в течение десяти лет ежегодно. Тираж издания был по тому времени рекордным — по 4 тысячи экземпляров в год, за десять лет — 40 тысяч. Имея свою типографию и переплетную, Смирдин мог печатать книги сравнительно большими тиражами и при этом не гнался за максимальной прибылью. Вот почему издания его стоили дешевле прочих.

Совершенно неслыханными были гонорары, которые Смирдин платил писателям. Крылову за право издавать басни с 1830 по 1840 год он уплатил 40 тысяч рублей ассигнациями. Пушкину за право переиздавать старые его сочинения с 1830 по 1834 год — около 30 тысяч.

Сочинения Пушкина Смирдин издавал систематически с 1827 по 1835 год. С 1836 года он являлся комиссионером журнала «Современник». Гонорары, получаемые Пушкиным от Смирдина, были предметом постоянных толков в литературной среде. Утверждали, что он получает по 11 рублей за стихотворную строку, что за «Гусара» получил тысячу и вообще Смирдин предлагал ему две тысячи в год — «лишь бы писал, что хотел». А. Я. Панаева в своих воспоминаниях передает такой рассказ А. Ф. Смирдина: «Я пришел к Александру Сергеевичу за рукописью и принес деньги-с… Александр Сергеевич мне и говорит, когда я вошел-с в кабинет: „Рукопись у меня взяла жена, идите к ней, она хочет сама вас видеть“ — и повел меня; постучались в дверь; она ответила: — Входите. — Александр Сергеевич отворил двери, а сам ушел; я не смею переступить порога, потому что вижу-с даму, стоящую у трюмо, опершись одной коленой на тубуретку, а горничная шнурует ей атласный корсет. — Входите, я тороплюсь одеваться, — сказала она. — Я вас призвала к себе, чтобы вам объявить, что вы не получите от меня рукописи, пока не принесете мне сто золотых вместо пятидесяти. Мой муж дешево продал вам свои стихи. В шесть часов принесете деньги, тогда и получите рукопись… Прощайте… — Все это она-с проговорила скоро. Не поворачивая головы ко мне, а смотрелась в зеркало и исправляла свои локоны, такие длинные на обеих щеках. Я поклонился, пошел в кабинет к Александру Сергеевичу и застал его сидящим у письменного стола с карандашом в одной руке, которым он проводил черты по листу бумаги, а другой рукой подпирал голову-с, и они сказали-с мне: — Что? С женщиной труднее поладить, чем с самим автором? Нечего делать, надо вам ублажить мою жену; ей понадобилось заказать новое бальное платье, где хочешь, подай денег… Я с вами потом сочтусь». Речь шла, по-видимому, о рукописи «Гусара».

Вслед за Смирдиным вынуждены были повышать размеры авторских гонораров и другие книгопродавцы-издатели. А значительные гонорары давали возможность писателям жить на литературный заработок, что в огромной степени содействовало профессионализации писательского труда в России и вместе с тем развитию самой русской литературы.

В роли издателей своих произведений или произведений своих литературных друзей все чаще выступают и сами писатели, стремясь освободиться от лишних посредников.

Успешно издательской деятельностью занимался Н. И. Гнедич. Самым значительным его предприятием было издание первых поэм Пушкина — «Руслана и Людмилы» в 1820 году и «Кавказского пленника» в 1822 году. Оба издания (несмотря на высокую цену — 10 и 15 рублей первое и 5 и 7 рублей второе) разошлись с необыкновенной быстротой и не оставили издателя в накладе. Продавал Гнедич выпущенные им книги у себя на квартире — в третьем этаже дома Публичной библиотеки по Садовой улице, возле Невского проспекта.

Издателем третьей поэмы Пушкина — «Бахчисарайский фонтан» выступил П. А. Вяземский, написавший к ней обширное предисловие. При затратах на издание в 500 рублей чистый доход составил 3000. Гонорар Пушкина равнялся 5 рублям за стих или даже больше. Вяземский счел нужным специально сообщить об этом в печати. Газеты и журналы писали не только о том, как быстро раскупается поэма Пушкина, но и о небывалом коммерческом успехе издания, обеспечившем автору такой баснословный гонорар, рассматривая это как «прогресс в умственной промышленности», «переворот дел на книжном рынке». Пушкин в это время писал: «Начинаю почитать наших книгопродавцов и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого». В письмах поэта вопросы, связанные с изданием его книг, вообще занимают большое место.

Почти все последующие свои произведения Пушкин издавал при содействии П. А. Плетнева. В 1826 году вышли «Стихотворения». Большую часть тиража (1200 экземпляров по 10 рублей за экземпляр) приобрел И. В. Слёнин и распродал менее чем за два месяца, так что, как писал Плетнев Пушкину, «между книгопродавцами началась война, когда они узнали, что нельзя больше ничего получить». Плетнев уступал книгу продавцам со скидкой от 10 до 30 процентов, в зависимости от количества покупаемых экземпляров. Продавал и без скидки, сам, у себя на квартире. В 1825–1833 годах был издан «Евгений Онегин», сначала отдельными главами по 5 рублей за экземпляр, а затем одной книгой. В 1831 году — «Повести Белкина». По поводу последнего издания Плетнев писал Пушкину: «Повести Ивана Петровича Белкина из цензуры получены. Ни перемен, ни откидок не воспоследовало…» И спрашивал: «Сколько экземпляров печатать: не довольно ли 1200?.. Чтобы по 18 строк выходило на странице в 12-ю долю листа, то разрядка строк будет одинакова с Евгением Онегиным: опробуешь ли ее? а иначе (т. е. в один шпон, а не в два) войдет по 22 строчки на странице… Не подать ли нам благого примера в прозе молодым писателям и не продавать ли Белкина по 5 р. книжку? Нас это не разорит, а добрый пример глубоко пустит корни».

Почти все произведения Пушкина издавались в Петербурге, и первыми читателями их были петербуржцы.

«Историю Пугачевского бунта» в 1834 году Пушкин издавал сам, заботливо наблюдая за всем ходом дела.

На пути самостоятельного издания своих сочинений всякому писателю приходилось преодолевать немалые трудности: финансовые, цензурные, торговые. И все же Пушкин этих трудностей не побоялся. Его стремление издавать самому было частью той борьбы, которую он вел за независимость писателя. Относясь к литературному творчеству не как к забаве, а как к труду, самому серьезному и общественноважному, Пушкин отстаивал право писать за деньги, получать гонорар как плату за труд, на которую писатель может существовать подобно любому труженику. Его возмущало всякое посягательство на исключительное право писателя пользоваться плодами своего труда. Когда цензор Ольдекон самовольно перепечатал «Кавказского пленника», Пушкин обратился к высшим властям, требуя «оградить литературную собственность от покушений хищников». Он настаивал, чтобы писательские права были защищены в законодательном порядке. Не без его влияния в Цензурный устав 1828 года впервые ввели пункты, оговаривающие исключительное право авторов на издание и продажу своих сочинений.

В 1835 году Пушкин задумал написать статью о правах писателя и набросал ее план. В нем предусмотрены многие из основных вопросов, которые вошли в разработанное позже авторское право.

Тогда же написаны иронические стихи:

Вместе с ростом количества печатавшихся в столице книг увеличивалось и число полиграфических предприятий. В 1825 году в Петербурге насчитывалось 22 типографии, десять лет спустя — около 40. Большинство из них были казенные — принадлежали различным министерствам, департаментам, научным учреждениям и учебным заведениям. Таковы типография Морского департамента, Правительствующего Сената, Департамента народного просвещения, Экспедиции заготовления государственных бумаг, Петербургского университета, Академии наук, Российской академии, Театральной дирекции и других. Непрестанно увеличивалось и количество частных типографий. Наиболее значительными из них были типографии И. И. Глазунова на Большой Мещанской, Н. И. Греча сначала на Большой Морской, затем на Исаакиевской площади, А. Плюшара (позднее «вдовы А. Плюшара с сыном») на Большой Морской, А. Ф. Смирдина на Исаакиевской площади.

Казенные типографии выполняли главным образом официальные заказы, но не отказывались и от частных. Так, сочинения Пушкина печатались в типографиях Греча, Плюшара, Смирдина и в типографиях Департамента народного просвещения, Департамента внешней торговли, Российской академии, Экспедиции заготовления государственных бумаг и других.

Лишь немногие типографии располагали удобными помещениями, несколькими печатными станками, десятками рабочих и выпускали в год до полусотни названий общим тиражом в 50–60 тысяч экземпляров. Большинство же ютилось в подвалах или полуподвалах, все их оборудование состояло из одного-двух станков, а штат из двух-трех наборщиков и печатников да надзиравшего за ними фактора, количество изданий не превышало десятка-двух с тиражом 10–15 тысяч экземпляров.

При некоторых типографиях имелись граверные мастерские. Но опытных граверов не хватало, и иные клише приходилось заказывать за границей, что было сопряжено с большими затратами и даже риском. Так, осенью 1834 года погибло около ста гравированных иллюстраций к «Панораме Санкт-Петербурга» А. Башуцкого, заказанных в Лондоне, — корабль, который их вез, потерпел крушение.

При этом лучшие столичные типографии, благодаря незаурядному искусству и старанию мастеров, выпускали немало красивых, добротных книг. Печатали на удивление быстро. Газеты сообщали об изготовленном в Петербурге скоропечатном станке. И цены на типографские работы в Петербурге были намного ниже, чем в какой-либо другой европейской столице. Известны случаи, когда иностранцы специально приезжали в русскую столицу, чтобы здесь напечатать свое сочинение.