Пушкинский век

«Гости съезжались на дачу»

Летом в Петербурге, особенно в жаркие дни, бывало душно и пыльно. «Не поверишь, милая, что делается в городе при малейшем ветре! — писала булгаринская „провинциалка“ в своих „Письмах из столицы“. — Облака пыли засыпают с ног до головы, и если даже согласиться разъезжать в карете, с поднятыми стеклами, в удушливый зной, то и так не защитить себя от мелкой пыли. Это превращение петербургских улиц в африканскую степь происходит от того, что при мощении их камни покрывают слоем мелкого песку…»

С середины мая люди, не служащие и имеющие поместья, отправлялись в свои деревни. Все, кто мог, переезжали на дачи в окрестности города.

«Мода, или Петербургский обычай, — писал в марте 1834 года фельетонист „Северной пчелы“, — повелевает каждому, кто только находится вне нищеты, жить летом на даче, чтобы по утрам и вечерам наслаждаться сыростью и болотными испарениями; днем вместо того, чтоб прохлаждаться в тени, глотать пыль на мостовой, обегая магазины или рыская по делам, а ночь проводить с летучими, ползающими и скачущими насекомыми, постоянными жителями дач 14-го класса и болотистых рощей».

По улицам Петербурга громыхали телеги со скарбом и мебелью. По рекам и каналам на баржах и лодках везли все необходимое для летней жизни: дачи часто сдавали без мебели.

Те, кто победнее, снимали дачи на зеленых улицах Петербургской и Выборгской стороны, по Петергофской дороге; более состоятельные — на Черной речке, притоке Большой Невки, на Островах.

Здесь, по берегам Невы, Большой, Средней и Малой Невок стояли дачные дома. Были среди них роскошные летние резиденции столичной знати, были дачи попроще. Владельцы их — купцы, мещане, богатые ремесленники, а то и дворяне — строили эти домики не только для себя, но и для того, чтобы сдавать внаем тем жителям города, которые своих дач не имели, но желали, «чтобы, по крайней мере, жена и дети могли подышать свободным воздухом и найти отдохновение в удовольствии и прекрасной природе».

Пользовались популярностью Кушелевка (или «Безбородкин сад») — на Большой Охте, против Смольного, принадлежавшая некогда екатерининскому вельможе, князю Безбородко, затем адмиралу Кушелеву, женатому на княжне Л. И. Безбородко (по воспоминаниям старой смолянки, «это была дачная местность лучшего Петербургского общества, в саду устраивались гулянья»), и, конечно, Павловск, где не раз живали родители Пушкина.

На Черной речке дачи, сдаваемые внаем, появились с начала 1820-х годов. Сперва здесь жили люди среднего достатка, затем потянулась и аристократия. Черная речка стала модным дачным местом. Жили здесь добрые знакомые Пушкина Е. М. Хитрово, ее дочь Д. Ф. Фикельмон, художник граф Ф. П. Толстой, А. И. Тургенев…

Один из больших участков на Черной речке принадлежал в то время Ф. И. Миллеру, метрдотелю Александра I, затем — Николая. На царской службе, не совсем праведно, он разбогател и, выйдя в отставку, приумножал капитал тем, что построил на Черной речке дачи и сдавал их внаем, беря хорошие деньги.

На одной из дач Миллера, на углу Языкова переулка, в мае 1833 года и поселился Пушкин с женой и маленькой дочерью Марией. Здесь у Пушкиных родился второй ребенок — сын Александр.

В конце июня 1833 года мать Пушкина Надежда Осиповна писала в Варшаву дочери Ольге Сергеевне: «Александр и Натали на Черной речке. Они взяли дачу Миллера, что в прошлом году занимали Маркеловы. Она очень красива, сад большой и дом очень большой: 15 комнат с верхом».

По соседству, в Новой деревне, проводили летние месяцы Е. М. Хитрово, Виельгорские, И. А. Крылов, и поэт постоянно с ними виделся.

Пушкин в это время работал над «Историей Пугачева» и, несмотря на дальность расстояния, каждый день ходил пешком в город — работать в архивах.

«Для пользованья публики» Комитет заведения искусственных минеральных вод в С.-Петербурге выстроил на берегу Невки великолепную галерею и предлагал «воды целительные и прохладительные по известной и испытанной методе дрезденского доктора г. Штуве».

Летом 1835 года поэт с семьей снова жил на Черной речке. На этот раз он снимал на участке Миллера другую дачу. У Пушкиных было уже трое детей. Сын Григорий родился в мае 1835 года. С Черной речки Пушкин писал своей теще Н. И. Гончаровой: «Искренне благодарю Вас за подарок, который изволили Вы пожаловать моему новорожденному и который пришел очень кстати… Мы живем теперь на даче, на Черной речке… Жена, дети и свояченицы — все слава Богу у меня здоровы — и целуют Ваши ручки. Маша просится на бал и говорит, что она танцовать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют, того и гляди будет невеста». Маше в это время было три года. Свояченицы — сестры Наталии Николаевны — Александра и Екатерина жили вместе с Пушкиными с осени 1834 года.

Лето 1836 года, последнее лето своей жизни, Пушкин провел на Каменном острове.

Острова издавна привлекали жителей Петербурга. Каменный остров, Елагин, Крестовский…

Пушкин вспомнил о них в своем описании Петербурга:

По воле владельцев Островов — членов царской фамилии и именитых вельмож — лучшие архитекторы возвели здесь дворцы, разбили сады и парки с прудами, цветниками, беседками, гротами, оранжереями, перекинули через реки легкие мосты. Сочетание воды и пышной зелени с великолепной парковой архитектурой сделало Острова особенно живописными. «Острова составляют одну из красот Петербурга, — рассказывал в письме французский посол при дворе Николая I де Варант. — Вообразите себе по ту сторону реки, за мостом целый лабиринт, около двух квадратных верст дерна, лесов, садов, перерезанных тысячами потоков, то маленькими ручейками, то речками или озерами; все это граничит с большими сосновыми лесами, прилегающими к морю».

Самый красивый из островов Невской дельты — Каменный остров, или Каменный нос, с 1704 года принадлежал канцлеру графу Г. Н. Головкину, затем, с 1746 года канцлеру графу А. П. Бестужеву-Рюмину, а в 1760-х годах Екатерина II купила его, чтобы устроить загородную резиденцию наследника престола — будущего императора Павла I. Тогда под надзором архитектора Ю. М. Фельтена здесь был возведен двухэтажный каменный дворец, украшенный шестиколонным портиком, разбит сад, а в близлежащем лесу устроен «воксал» — павильон, где для развлечения гуляющих играл оркестр. Пустопорожние места на острове Павел роздал для застройки своим приближенным. С воцарением Александра I дворец перешел к нему. В начале XIX века против дворца на набережной оставили в кадках апельсиновые деревья со зреющими плодами. Их охранял часовой. В первые либеральные годы царствования Александра здесь собирались его «молодые друзья» — граф В. П. Кочубей, Н. Н. Новосильцев, граф П. А. Строганов, князь А. Чарторижский, излагал свои конституционные идеи М. М. Сперанский. А осенью 1812 года Александр уединился в этом дворце и со страхом ожидал дальнейших событий. Появились опасения, что Наполеон направит свои войска на Петербург. В столице принимали меры предосторожности: дела всех присутственных мест, коллекции Эрмитажа, все «ученые кабинеты» были вывезены водою на Север. Книги Публичной библиотеки отправили на Ладогу. Особая баржа стояла у причала против Сенатской площади, и были отпущены деньги, чтобы снять со скалы и увезти в безопасное место и Медного всадника. И тут по городу пошли слухи, будто некоему майору Батурину несколько ночей подряд снился один и тот же сон. Снилось ему, что стоит он на Сенатской площади возле памятника Петру. И вдруг съезжает со своей скалы бронзовый Петр и скачет через Исаакиевский мост на Васильевский остров, оттуда на Петербургскую сторону, а затем на Каменный остров и въезжает во двор Каменноостровского дворца. Гулко гремят медные копыта на пустынном дворе. Заслышав шум, выходит из дворца император Александр.

— Молодой человек, — громовым голосом вопрошает Петр, — до чего ты довел мою Россию?

И объявляет грозно:

— Пока я стою на своей скале — Петербург неприступен!

Говорили, что будто бы майор сообщил о своем «видении» кому-то из министров, тот — царю, и Александр, устыдившись, велел не трогать Медного всадника.

Пушкин слышал эту историю от М. Ю. Виельгорского и, работая над «Медным всадником», быть может, вспоминал бронзового Петра, скачущего на Каменный остров.

После смерти Александра Каменноостровский дворец стал собственностью младшего брата царя — великого князя Михаила Павловича.

В 1820-е и 1830-е годы на Каменном острове кроме дач столичной знати появились по берегу Невы деревянные дома состоятельных жителей столицы. Владельцы придавали им самый замысловатый вид: то белого голландского домика с зелеными ставнями, то готической башни, то нарядной русской избы, а то и китайской пагоды.

Для развлечения публики на Каменном острове был построен деревянный театр.

«Гости съезжались на дачу. Зала наполнялась дамами и мужчинами, приехавшими в одно время из театра, где давали новую итальянскую оперу. Мало-помалу порядок установился. Дамы заняли свои места по диванам. Около них составился кружок мужчин. Висты учредились. Оставалось на ногах несколько молодых людей; и смотр парижских литографий заменил общий разговор. На балконе сидело двое мужчин. Один из них, путешествующий испанец, казалось, живо наслаждался прелестию северной ночи. С восхищением глядел он на ясное, бледное небо, на величавую Неву, озаренную светом неизъяснимым, и на окрестные дачи, рисующиеся в прозрачном сумраке. „Как хороша ваша северная ночь, — сказал он наконец, — и как не жалеть об ее прелести даже под небом моего отечества?“» Так начинается отрывок, написанный Пушкиным в конце 1820-х — начале 1830-х годов.

Пушкин жил на Каменном острове на даче, принадлежавшей богатому чиновнику, члену Совета при главноуправляющем почтовым департаментом Ф. О. Доливо-Добровольскому. На огромном участке Добровольского, расположенном по набережной Большой Невки, недалеко от Каменноостровского театра, стояло несколько сдаваемых внаем дач. Одну из них весною 1836 года занял Пушкин. «Искусственная природа бывает иногда так же хороша, как и настоящая. Каменный остров, где Пушкин нанимает дачу, показался ему прелестен, — рассказывала Н. А. Дурова, знаменитая „девица-кавалерист“, побывавшая у Пушкина. — С нами вместе обедал один из искренних друзей Александра Сергеевича, господин Плетнев да три дамы, родственницы жены его; сама она больна после родов и потому не выходила». В конце мая у Пушкиных родился четвертый ребенок, дочь Наталья. Только что возвратившийся из Москвы поэт писал своему другу П. В. Нащокину: «Я приехал к себе на дачу 23-го в полночь, и на пороге узнал, что Наталья Николаевна благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда. Она спала. На другой день я ее поздравил и отдал вместо червонца твое ожерелье, от которого она в восхищении. Дай Бог не сглазить, все идет хорошо».

А дальше в том же письме: «Деньги, деньги! Нужно их до зареза».

Петербургская жизнь тяготила Пушкина. Враждебность цензуры и подозрительность правительства. Отсутствие душевного покоя, необходимого для творчества. И вечное безденежье. Он рвался в деревню, но царь не пускал.

И здесь, на Каменном острове, все то же, что и в городе, — суета, светские знакомые, светские разговоры и сплетни. Наталия Николаевна любила блистать в обществе и была охотницей до пикников, прогулок и других развлечений. В воспоминаниях В. Ф. Ленца есть такой эпизод: «Графы Виельгорские наняли на Островах Кочубееву дачу… Балкон дачи выходил на усаженное березами шоссе, которое вело от Каменноостровского моста вдоль реки к Елагину… После обеда доложили, что две дамы, приехавшие верхами, желают поговорить с графами. „Знаю, — весело сказал Виельгорский, — они мне обещали заехать“, и взял меня с собою на балкон. На высоком коне, который не мог стоять на месте и нетерпеливо рыл копытом землю, грациозно покачивалась несравненная красавица, жена Пушкина; с нею были ее сестра и Дантес. Граф стал усердно приглашать их войти. „Некогда!“ — был ответ. Прекрасная женщина хлыстнула по лошади, и маленькая кавалькада галопом скрылась за березами аллеи. Это было словно какое-то идеальное видение! Тою же аллеей, зимою 1837 года, Пушкину суждено было отправляться на дуэль с Дантесом».

Этим летом Пушкин почти не бывал в городе. Изредка навещали его друзья — Плетнев, Жуковский, Вяземский, Брюллов. В июне по его приглашению побывали Н. А. Дурова и французский историк и литератор Ф. А. Леве-Веймар, сохранивший самые теплые воспоминания о поэте (для него Пушкин пересказал по-французски одиннадцать русских песен). Большую часть времени Пушкин проводил уединившись в кабинете. Он много работал — писал «Капитанскую дочку», стихи, статьи для «Современника». Журнал был в это время главной его заботой и надеждой. Надеждой обрести более прочное и независимое положение, вырваться из унизительной материальной нужды. Как никогда еще жаждал Пушкин теперь истинной свободы, личной и творческой:

Это окончание стихотворения «Из Пиндемонти», написанного 5 июля 1836 года.

Но с каждым днем становилось все более очевидным, что и надеждам на «Современник», как и другим, не суждено сбыться. Лучший журнал эпохи не находил своего читателя и вместо материальных выгод приносил одни убытки. Обстоятельства делали жизнь Пушкина невыносимой.

В поисках уединения поэт бродил по аллеям Каменного острова и других островов, выбирая места потише и поглуше, где не было разодетой светской публики, бесчисленных карет, кавалькад, шума, французской речи. Здесь рождались элегия «Когда за городом задумчив я брожу» (датировано 14 августа) и поэтическое завещание — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…». На рукописи «Памятника» помета: «1836 авг. 21 Кам. остр.».