Пушкинский век

«Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую»

В 1834 году в повести «Невский проспект» Гоголь писал об одном из своих героев: «Этот молодой человек принадлежал к тому классу, который составляет у нас довольно странное явление… Это исключительное сословие очень необыкновенно в том городе, где все или чиновники, или купцы, или мастеровые немцы. Это был художник. Не правда ли, странное явление? Художник петербургский! Художник в земле снегов… Это большею частию добрый, кроткий народ, застенчивый, беспечный, любящий тихо свое искусство, пьющий чай с двумя приятелями своими в маленькой комнате, скромно толкующий о любимом предмете и вовсе небрегущий об излишнем. Он вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую старуху и заставит ее просидеть битых часов шесть с тем, чтобы перевести на полотно ее жалкую бесчувственную мину. Он рисует перспективу своей комнаты, в которой является всякий художественный вздор: гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки в красных рубашках».

Художник, порою в небрежном и несколько причудливом костюме, был заметной фигурой в петербургской жизни. Начать с того, что большинство состоятельных людей желали иметь собственные изображения и портреты своих близких. Парадные портреты царей служили украшением казенных мест. Художники-портретисты не ощущали недостатка в заказах. Картины на стенах были непременной деталью обстановки всякого дворянского дома. Нередко стены и потолки особняков, дворцов и общественных зданий украшали росписи — тут работали художники-декораторы. Они же писали панно, украшавшие придворные праздники, и декорации для театров. Церкви, а также многие частные лица, не желавшие довольствоваться продукцией ремесленников-богомазов, прибегали к услугам «образованных» живописцев. Художники, специализировавшиеся на «перспективной живописи», изображали улицы, здания и интерьеры. Художники-пейзажисты рисовали природу. Ведь в то время никто, кроме художника, не мог запечатлеть в зримом образе лицо человека или характерную городскую сценку, великое сражение или вид комнаты…

В «Адресной книге» Петербурга на 1823 год указано 53 художника — самых известных, по преимуществу академиков. Но, конечно, в действительности их было куда больше.

В начале XIX века единственным учебным заведением в России, готовившим художников-профессионалов, была Академия художеств. Основанная в 1757 году, Академия занимала специально для нее построенное великолепное здание на набережной Васильевского острова. Архитекторам Ж.-Б. Деламоту и А. Ф. Кокоринову удалось воздвигнуть здание, сама архитектура которого внушала высокое понятие об искусстве. В облике Академии они достигли торжественности и в то же время спокойной простоты, приличествующих «храму искусств».

Что касается внутренней планировки здания, то в числе сотен комнат были большие залы для торжественных собраний и выставок, учебные классы, дортуары воспитанников, квартиры профессоров, хозяйственные помещения.

Вместе с тем все здание Академии превратилось в огромный художественный музей. В ее вестибюлях, залах, классах, кабинетах было развешено и расставлено множество произведений искусства. К 1830-м годам собрание картин Академии насчитывало почти тысячу холстов, среди них — произведения Рембрандта, Рубенса, Рафаэля, Тинторетто и многих других знаменитых западных и русских мастеров. В коллекции Академии было около тысячи оригинальных скульптур из мрамора и бронзы. Академия располагала обширной библиотекой, а также кабинетами эстампов, медалей и оружия.

В Академии преподавали известные русские художники В. К. Шебуев, А. Е. Егоров, А. И. Иванов, И. П. Мартос. В 1817 году президентом Академии был назначен А. Н. Оленин. Его обширные познания в истории и теории искусства, его искреннее желание помогать художникам, его деятельный характер — все это принесло Академии немало пользы. Вместе с тем Оленин никогда не делал того, что могло бы не понравиться властям. Добиваясь «высочайшего благоволения», он порой действовал и во вред русскому искусству. Так, он перестал принимать в Академию воспитанников из крепостных и настоял на том, чтобы все крепостные (а их в Академии обучалось немало) были исключены.

Согласно уставу, принятому в 1802 году, в Академии обучались до трехсот мальчиков «из среды всех свободных состояний». Они поступали сюда девяти-десяти лет. Переходя из «возраста» в «возраст», они покидали Академию вполне взрослыми юношами. Всего «возрастов» было четыре. Кроме того, были и пансионеры, которые платили за обучение и жили вне стен Академии.

С 1830 года в Академию стали принимать подростков не моложе четырнадцати лет. Число штатных академистов сократили до шестидесяти, а пансионеров предписано было принимать не более ста. Воспитанники Академии должны были носить мундир — синий фрак со стоячим воротником и медными пуговицами с изображением лиры, а на голове — фуражку. Кроме воспитанников и пансионеров имелось много посторонних вольноприходящих учеников. В залах Академии можно было увидеть и простого мещанина в сибирке, обстриженного в кружок, и даму, щегольски разодетую, и гвардейского офицера, и бедно одетую девушку, и светского юношу. Вольноприходящие ученики могли по нескольку часов в день рисовать с гипсовых скульптур или с натуры, а иногда пользоваться советами профессоров. Вольноприходящих учеников Академию посещало до двухсот. Летом 1830 года в толпе их часто видели молодого чиновника Департамента уделов Николая Гоголя.

Рисование преподавали во многих учебных заведениях столицы — и в Институте горных инженеров, и в Кадетских корпусах, и в Инженерном училище, и в Царскосельском Лицее. Умение рисовать считалось обязательным для светского молодого человека. Состоятельные люди нередко приглашали «рисовального учителя» на дом. Уроки рисования и живописи давал даже Карл Брюллов.

По уставу 1830 года обучение в Академии продолжалось шесть лет. Те, кто успешно оканчивали курс, получали звание «классного художника», которое в гражданской службе приравнивалось к самому низшему чину 14-го класса. Шестерых наиболее отличившихся воспитанников отправляли за границу — для усовершенствования в искусстве.

Раз в три года Академия устраивала выставки работ своих выпускников, профессоров, а также художников, представлявших свои произведения на суд академического Совета. Выставка открывалась обычно в конце сентября и продолжалась две недели. В течение первой недели впускали только «чистую» публику — по билетам. Тут обычно Академию посещал и сам царь с семейством. Во вторую неделю двери Академии открыты были для всех желающих. Газетное объявление о выставке предупреждало только, что не будет дозволен вход в Академию с палками, тростями и зонтиками и что нижние чины могут появляться на выставке не иначе как в полной форме.

Каждая очередная академическая выставка на долгое время становилась предметом толков всего образованного Петербурга. «С 23 сентября, — рассказывает Гоголь в письме к матери осенью 1830 года, — Академия художеств открыла выставку произведений своих за три прошедшие года. Это для жителей столицы другое гуляние: около тридцати огромных зал наполнены были каждый день до 27 числа толкающимися взад и вперед мужчинами и дамами, и здесь встречались такие, которые года по два не видались между собою. С 27 числа Академия открыта и для простого народа».

На выставке 1827 года О. А. Кипренский показывал «портрет первого современного поэта русского Александра Сергеевича Пушкина». Автор газетной заметки писал: «Благодарим художника от имени всех ценителей дарования Пушкина, т. е. от имени всей образованной публики за то, что он сохранил драгоценные для потомства черты любимца муз. Не распространяясь в исчислении красот сего произведения г. Кипренского, мы скажем только, что это живой Пушкин».

Поэт тогда же писал в послании Кипренскому:

Осенью 1827 года Пушкин уехал в Михайловское. Осень 1830 и 1833 годов провел в Болдине. На академической выставке он побывал только в 1836 году. Здесь поэт обратил внимание на работы молодых скульпторов Н. С. Пименова и А. В. Логановского на сюжеты «из коренных русских обычаев». Посмотрев «Юношу, играющего в бабки» Пименова, Пушкин воскликнул: «Слава Богу! наконец и скульптура в России явилась народная». А. Н. Оленин представил Пушкину автора статуи. «Пушкин пожал руку Пименова, назвав его собратом. Долго всматриваясь и отходя на разные расстояния, поэт в заключение вынул записную книжку и тут же написал экспромт:

Написанный листок был вручен самим поэтом художнику, с новым пожатием и приглашением к себе». Так, много лет спустя, рассказывал сам Пименов, сохранивший память о встрече с поэтом как об одном из самых важных событий своей жизни.

О том же посещении Пушкиным академической выставки вспоминал художник И. К. Айвазовский: «Узнав, что Пушкин на выставке и прошел в Античную галерею, мы, ученики, побежали туда и толпой окружили любимого поэта. Он под руку с женою стоял перед картиной художника Лебедева, даровитого пейзажиста, и долго рассматривал и восхищался ею. Инспектор Академии Крутов, который его сопровождал, искал всюду Лебедева, чтобы представить Пушкину, но Лебедева не оказалось нигде. Тогда, увидев меня, он взял меня за руку и представил Пушкину, как получившего тогда золотую медаль…»

Уже к концу 1810-х годов стало ясно, что казенная Академия не поспевает за быстро развивающейся художественной жизнью столицы. Художники далеко не всегда получали от Академии необходимую им помощь и, кроме того, стремились к большей самостоятельности в выборе тем, художественных задач и приемов, чем то допускал академический Совет. И, конечно, художники желали выставлять свои произведения не только раз в три года.

Осенью 1821 года в Петербурге с разрешения властей учреждено было Общество поощрения художников, организаторами которого стали известные «любители искусств» — статс-секретарь П. А. Кикин, князь И. А. Гагарин и граф А. И. Дмитриев-Мамонов (последние двое были видными масонами и в данном случае следовали масонской традиции помогать неимущим художникам). Прошло несколько лет, и деятельность поощрителей развернулась весьма широко. В 1824 году Общество с согласия академического Совета учредило три медали для награждения художников, не принадлежащих к Академии художеств, «за отличнейшие из числа произведений, кои представят они на суд ее». Золотая медаль Общества поощрения, так же как и медаль академическая, давала право на заграничную поездку: художник в этом случае получал пенсию. Пенсионерами Общества в первые же годы его существования стали братья Карл и Александр Брюлловы, затем Александр Иванов, Петр Клодт и многие другие знаменитые впоследствии мастера.

Второго февраля 1826 года Общество поощрения художников открыло первую Постоянную выставку произведений русских художников. Выставка помещалась на Невском проспекте в доме голландской церкви — в магазине художественных произведений А. М. Прево. Хозяин магазина, знаток искусства и издатель, стал называться смотрителем выставки. Отчет Общества поощрения за 1826 год объясняет, что цель устроителей выставки состоит «в способствовании знакомству художников с публикой и доставлении публике возможности видеть и приобретать русские художественные произведения». «Цель сия достигнута, — говорилось далее в отчете, — и публика, и художники сим заведением, как надеемся, довольны. Произведения известных художников наших украшают выставку. Многие были проданы. Лучшие работы, доселе представленные на выставку, были гг. Прокофьева, Кипренского, Воробьева, Венецианова, графа Толстого, Сазонова, Басина, Щедрина, Брюлловых Федора и Александра, Мейера, Габерцеттеля, Крылова, Тыранова, Мохначева; любитель художник Зеленцов и другие также выставили весьма хорошие вещи».

Быть может, самой замечательной стороной деятельности Общества была его постоянная забота об освобождении крепостных художников. Порой Общество собирало немалые суммы денег, выкупая художников из неволи.

В середине 1830-х годов Общество начало устраивать беспроигрышные художественные лотереи. За пять рублей каждый мог рассчитывать выиграть нечто ценное. В первой лотерее на тысячу билетов приходилась тысяча выигрышей. Разыгрывали несколько картин, оригинальные рисунки и копии, литографии, эстампы.

Помимо того, Общество устраивало конкурсы среди художников, покупало у них картины, а также издавало книги для художников и любителей искусства. Например, в 1827 году была выпущена книга Милицци «Искусство смотреть на художество», в 1828 году — «Анатомия для живописцев и скульпторов».

Вообще, художественных изданий в Петербурге с 1810-х годов выходило довольно много.

Сравнительно широкое хождение имели гравированные листы, как черно-белые, так и раскрашенные, и лубочные картинки, которые печатали с деревянных досок.

Часто гравюры воспроизводили известные произведения живописи. Порой они предназначались для иллюстрирования книг. С гравированными картинками художников И. Иванова и С. Галактионова вышли поэмы Пушкина «Руслан и Людмила» и «Бахчисарайский фонтан», И. Иванов и А. Сапожников иллюстрировали басни Крылова, Ф. Толстой — поэму Богдановича «Душенька». В «Невском альманахе», «Полярной звезде», «Новоселье» были напечатаны гравюры С. Галактионова, И. Ческого, Е. Гейтмана и других художников к «Кавказскому пленнику», «Братьям-разбойникам», «Евгению Онегину», «Домику в Коломне» Пушкина и сочинениям других авторов.

Петербургские художники исполнили немало гравированных видов города. Высокими художественными достоинствами отличались раскрашенные («иллюминированные») листы И. Иванова, И. Теребенева, С. Галактионова, И. Ческого.

Гоголь восторженно отозвался о «беспрестанно являющихся гравюрах, этих отпрысках яркого таланта, в которых дышит и веет природа так, что они, кажется, как будто оцвечены колоритом».

Примечательным явлением в истории распространения художественной печати в Петербурге была деятельность братьев Ивана и Николая Вдовичевых. Два молодых оброчных крестьянина в конце 1820-х годов приехали из Ярославской губернии в столицу, сняли скромное помещение в окраинной Московской части, на углу Разъезжей и Ямской улиц, и открыли мастерскую игрушек. Так как для одной из них — детского лото или кубиков — им понадобились в большом количестве картинки, они завели собственную хромолитографию и печатали небольшого формата листы по собственным рисункам. Сюжеты брали главным образом из знакомой им сельской жизни, но порой рисовали и городские сцены. Они создали немало выразительных графических листов. Благодаря незаурядному таланту и природной сметливости молодым крестьянам удалось выбиться из нужды…

Распространявшаяся молва о Петербурге как об одном из красивейших городов в Европе привлекала сюда художников многих стран.

В 1780-х годах попал в русскую столицу шведский художник Бенжамен Патерсен и прожил здесь 30 лет, до конца своих дней (умер в 1815 году). За это время он создал десятки картин, акварелей и гравюр, представляющих улицы, площади и набережные «полночной» столицы. Особый интерес представляют по своеобразному тонкому мастерству и документальной достоверности (хоть и не свободные от некоторой идеализации) его раскрашенные гравированные листы, высоко оцененные сведущими современниками.

Французский живописец, рисовальщик и гравер Мишель Франсуа Дамам-Дамартре приехал в Россию в середине 1790-х годов и вернулся на родину в 1805 году. За десять лет он создал несколько серий рисунков, изображавших Петербург и другие города России, а также сцены из русской жизни конца XVIII — начала XIX века. Эти работы экспонировались на выставках во французской столице. По его зарисовкам Петербурга в 1812 году в Париже был издан альбом гравюр (акватинта) в черно-белом и цветном исполнении, с довольно пространным введением на французском языке. Несколько суховатые и схематичные работы Дамам-Дамартре там не менее существенно дополняют изобразительную летопись тогдашнего Петербурга.

В 20-х годах XIX века в Петербурге жили германские художники Вильгельм и Эдуард Барты. Созданная ими, особенно первым, большая серия городских видов — своеобразная по манере и чисто петербургской цветовой гамме — представляет несомненную художественную и историческую ценность.

Одним из самых интересных изданий, посвященных Петербургу, была книга «Волшебный фонарь, или Зрелище С.-Петербургских расхожих продавцов, мастеров и других простонародных промышленников, изображенных верною кистью в настоящем их наряде и представленных разговаривающими друг с другом, соответственно каждому лицу и званию. Ежемесячное издание на 1817 год (12 номеров)». Книга вышла в типографии В. Плавильщикова. Здесь около ста гравированных листов с изображениями петербургских жителей различных сословий и профессий. Все диалоги весьма выразительны, действительно соответствуют в каждом случае «лицу и званию» разговаривающих, как по содержанию, так и по языку. Отчетливо выражено отношение к тому или иному персонажу — то явно сочувственное, то ироническое, то откровенно неприязненное.

С начала 1820-х годов, с появлением литографического способа печати, более легкого и дешевого, нежели гравировальный, художественных изданий стало выходить значительно больше. В столице почти одновременно появляются несколько литографических мастерских, и едва ли не главной их продукцией являются виды Петербурга. Издатель А. И. Плюшар начинает систематически выпускать литографированные виды столицы, выполненные художниками К. Кольмановым, П. Александровым, О. Германом и другими. После смерти А. Плюшара это дело продолжили его вдова и сын. В 1823–1827 годах кроме отдельных листов ими было издано пять больших альбомов с видами и особо альбом петербургских типов по рисункам А. О. Орловского.

В то же время несколько серий превосходных литографированных видов Петербурга и окрестностей, как альбомами, так и отдельными листами, выпустило только что созданное тогда Общество поощрения художников. В издании принимали участие такие известные мастера, как М. Н. Воробьев, А. П. Брюллов, С. Ф. Галактионов, К. П. Беггров.

Карл Петрович Беггров — автор большей части выпущенных листов — был владельцем расположенных на Невском проспекте литографической мастерской и магазина эстампов. За свои художественные труды он позже получил звание академика.

Как альбомы, так и отдельные листы можно было приобрести на Выставке Общества и в магазинах Беггрова, Смирдина, Глазуновых и других — по 20 рублей за 15 видов (раскрашенные — по 50).

Весьма примечательным изданием была «Панорама Невского проспекта», выпущенная в 1830–1835 годах смотрителем Постоянной выставки произведений русских художников А. Прево. «Каждая сторона проспекта, — рассказывала „Северная пчела“ в номере от 4 марта 1830 года, — вылитографирована на особом листе бумаги, который свертывается на валик. Длина 20 аршин. Ширина 6 вершков. Отпечатанные листы можно видеть на Выставке произведений русских художников на Невском проспекте № 65. Исполнение сего предприятия поручено русским художникам гг. Садовникову и Иванову. Известные своими дарованиями архитекторы гг. Росси и Монферран с похвалою отзываются о сем рисунке» Вышедший в 1830 году «Вид правой стороны Невского проспекта от Аничкова дворца до Лондонской гостиницы», 14 листов, продавался по цене 25 рублей; раскрашенные экземпляры — по 75. Мастерски литографированная по рисункам с натуры В. П. Садовникова «Панорама Невского проспекта» поражала современников как точностью передачи архитектурных особенностей главной улицы столицы, так и удивительной живостью, жизненной достоверностью всего изображения в целом.

Одновременно с «Панорамой» П. С. Иванов выполнил несколько литографированных видов различных мест столицы, объединенных в небольшой альбом.

Незаурядными в художественном отношении были и серия видов Петербурга — более ста листов, исполненная А. Е. Мартыновым, и литографии А. О. Орловского, посвященные, главным образом, быту столичного простонародья, и сатирическая панорама Екатерингофского гуляния К. К. Гампельна длиною более 10 метров, где тысячи персонажей, сотни сценок являют собой живые, непосредственные натурные зарисовки, исполненные веселой, а порою злой иронии. Это уникальное произведение как по своеобразию художественного почерка, так и по исключительной историко-документальной ценности.

В художественной жизни Петербурга 1820–1830-х годов немалую роль начинают играть частные собрания произведений искусства, открытые для публики.

С 1819 по 1834 год в столице существовал «Русский музеум», созданный Павлом Петровичем Свиньиным. Литератор, путешественник, автор «Достопримечательностей Санкт-Петербурга и его окрестностей», издатель журнала «Отечественные записки», Свиньин едва ли не главным делом своей жизни полагал отыскивание и популяризацию русских талантов. Много сил и средств тратил он, помогая людям «простого звания», отличавшимся в каком-нибудь искусстве или ремесле. Среди его подопечных можно назвать, например, известных впоследствии художников Григория и Никанора Чернецовых. «Музеум» Свиньина помещался в трех просторных комнатах его квартиры на Михайловской площади и состоял из семи разделов. Здесь были собраны рукописи, отысканные во время путешествий «в разных концах России» — автографы Ломоносова, Фонвизина, Суворова, Екатерины II; резная оправа для навигационных приборов, выточенная из дерева Петром I, старинные монеты, изделия русских мастеров из серебра, яшмы, малахита, фарфора. Свиньин хранил произведения замечательных скульпторов — Ф. И. Шубина, М. И. Козловского, С. С. Прокофьева. Едва ли не первым он стал собирать систематическую коллекцию русской живописи — от А. П. Лосенко до О. А. Кипренского и В. А. Тропинина. Свиньин приобретал и картины провинциальных художников. Правда, наряду с шедеврами он показывал посетителям картину, писанную на паутине, чепчик из паутины, изготовленные некоей досужей затейницей, девицей Бородиной. В «Музеуме» попадались и другие экспонаты сомнительного достоинства. Но все же в то время собрание Свиньина было единственным в столице музеем русской истории и русского искусства и в этом качестве пользовалось заслуженной известностью. В 1829 году была издана на русском и французском языках «Краткая опись предметов, составляющих Русский музеум Павла Свиньина».

Историко-художественный музей другого рода создал князь Н. И. Салтыков. Он во множестве собрал средневековые доспехи, оружие, монеты. Особой достопримечательностью музея были доспехи рыцарей ордена тамплиеров. В особняке князя на Дворцовой набережной посетителей встречал смотритель, дававший пояснения.

Обширное «собрание редкостей» принадлежало Д. Л. Нарышкину: картины, статуи, этрусские вазы, фарфор, камеи, драгоценные табакерки. Для этого собрания Нарышкин пристроил к своему дворцу, на набережной Фонтанки близ Аничкова моста, специальную залу.

Предприимчивые торговцы картинами открывали в Петербурге платные картинные галереи. Таков был «кабинет» некоего Палацци, который показывал посетителям произведения Андрео Мантеньи, Гвидо Рени, а также многих второстепенных и третьестепенных — по преимуществу итальянских — художников. Галерея Палацци находилась в Офицерской улице и открыта была ежедневно с 12-ти до 4-х часов. Позднее она переехала в более фешенебельную часть города. Палацци занял дом на углу Большой Морской и Кирпичного переулка, возле Невского проспекта. В окнах были выставлены картины и статуи. В большом зале дома Палацци бывали аукционы, где продавали с молотка произведения искусства. В 1834 году здесь распродавал свой «Русский музеум» Свиньин. «Северная пчела» по этому поводу обращалась к своим читателям: «Ради Бога покупайте, а то г-н Палацци все купит. Без шуток, он все купит: к тому идет дело. Каждый раз он стоит за аукционистом и прехладнокровно набавляет цены… Берегитесь, гг. любители; после вы будете покупать у г-на Палацци вещи из Музеума впятеро дороже!»

Сам Свиньин с горечью писал: «Наконец о моем Русском Музеуме можно сказать, что о турецком флоте под Чесмою — был. Его не стало, и может быть надолго не выищется другой чудак, который бы подобно мне употребил сотню тысяч, 15 лет жизни и трудов для собрания образчиков Русской славы, просвещения и ума! Когда уже дело сделано, когда уже пособить нельзя — начали тужить, начали понимать цель мою и достоинства покойника, которого при жизни — теснили, клеветали, огорчали! Увы, распродажа Музеума доказала мне жалкую степень нравственности и образованности наших бояр и всего первоклассного круга: вообразите, бывали случаи, что богачи приходили в Музеум зевать или торговаться из копейки — за сторублевую картину, когда за час перед тем заплатили Смурову 500 или 600 рублей за устрицы и шампанское».

Самым значительным частным художественным собранием в Петербурге, бесспорно, была Картинная галерея бывшего президента Академии художеств графа А. С. Строганова, которая помещалась в его дворце на углу Невского проспекта и набережной Мойки. В пушкинское время галереей владели наследники графа. Строганов стал собирать картины, путешествуя по Европе в 70-х годах XVIII века. Затем в течение почти сорока лет он пополнял свое собрание. Среди наиболее замечательных картин его коллекции современники называли полотна Андеро дель Сарто, Рафаэля, Корреджо, Пуссена, Клода Лоррена, Бронзино, а также «живопись, написанную русским художником Андреем Матвеевым в 1723 году».

Галерея Строганова была открыта для посетителей ежедневно с 11 часов утра, однако, чтобы попасть в нее, требовалось разрешение хозяина.

Разумеется, ни в один частный музей нельзя было прийти прямо с улицы. Посетителями были, как правило, либо люди лично известные хозяевам, либо имевшие к ним рекомендательное письмо.

По специальным билетам, которые выдавала Дворцовая контора, допускались посетители в картинную галерею Императорского Эрмитажа. Не только для простого народа, но даже и для большинства из тех, кого именовали господами, двери музея были закрыты. В Эрмитаж предписано было пускать лишь «людей достойных и известных», имеющих «засвидетельствование об их достоинстве и качествах», то есть людей, занимавших определенное общественное положение. Являться в музей штатские обязаны были во фраках, а военные — в мундирах. Посетители в сюртуках не допускались.

Чтобы получить постоянный билет в Эрмитаж, следовало обратиться с ходатайством на имя самого императора. Такую милость весною 1832 года Жуковский испросил для Пушкина. «Посылаю тебе билет Эрмитажный, он на всю вечность. Его при входе отдавать не должно» — так говорилось в записке, приложенной к билету.

Картинная галерея Эрмитажа помещалась в средних этажах двух зданий, примыкающих к Зимнему дворцу, и занимала около сорока залов. Уже в конце XVIII века Эрмитаж располагал одной из самых больших европейских коллекций живописи. В первые десятилетия XIX века собрание значительно пополнилось. Была приобретена в Амстердаме коллекция испанской живописи за 200 тысяч рублей, а затем собрание картин первой жены Наполеона — Жозефины Богарне, за которое уплатили около миллиона франков. Только в 1830-х годах в Эрмитажной галерее появилась русская живопись. В это время здесь находилось полотен французских художников — 222, фламандских — 302, итальянских — 472, голландских — 482, русских — 23.

Событием, ускорившим всеобщее признание русской живописи, было появление в 1834 году в Петербурге картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Она имела большой успех на выставках в Милане и Париже. После чего приобретший ее известный богач камер-юнкер А. Н. Демидов принес ее в дар Петербургской Академии художеств. Возможности увидеть картину, по уверению газет, заранее ожидали «во всех состояниях и классах, в палатах Английской набережной и Морских, в мастерских и магазинах Невского проспекта и Гороховой улицы, в лавках Гостиного и Апраксина двора, в бедных жилищах чиновников на Песках и в немецких конторах на Васильевском острове». Доставленная в столицу в июле 1834 года картина была выставлена в Зимнем дворце, в бывшей мастерской Д. Доу, и встретила небывало восторженный прием. «Долго, долго безмолвная толпа стояла в изумлении, ужасе, не смея дать себе отчета в множестве впечатлений… Может быть, ни одно из художественных произведений, явившихся в области изящного на нашей памяти, не имело такого быстрого, всеобщего, можно сказать, народного успеха!» Так писал журналист.

Гоголь посвятил «Последнему дню Помпеи» и ее создателю большой очерк, опубликованный в «Арабесках». Общество поощрения художников тогда же издало в переводе на русский язык сборник описаний картины Брюллова, выпущенных за границей. В Академии художеств 27 сентября состоялось торжество в ознаменование столь громкого успеха ее питомца. Оценка же со стороны царя была весьма скромной: «Художник 14-го класса^[14] Карл Брюллов, произведший знаменитую картину „Последний день Помпеи“, всемилостивейше пожалован кавалером ордена Анны 3-ей степени».

Работы Брюллова обратили общее внимание на русскую живопись, а сам он в середине 1830-х годов становится в центре петербургской художественной жизни.

Пушкин впервые познакомился с живописью Брюллова, видимо, в мае 1827 года, когда на выставке Общества поощрения художников появилась картина «Итальянское утро». Современник передает: «Дельвиг подвел Пушкина прямо к „Итальянскому утру“. Остановившись против этой картины, он долго оставался безмолвным и, не сводя с нее глаз, сказал: „Странное дело, в нынешнее время живописцы приобрели манеру выводить из полотна предметы и в особенности фигуры; в Италии это искусство до такой степени утвердилось, что не признают того художником, кто не умеет этого делать“». Романтическому натурализму Брюллова Пушкин не сочувствовал. Но тем не менее на «Последний день Помпеи» поэт отозвался стихами, отрывок из которых сохранился в его черновиках:

Весной 1836 года в Москве Пушкин встретился с Брюлловым, только что вернувшимся из-за границы. Поэт писал жене: «Он очень мне понравился. Он хандрит, боится русского холода и прочего… Мне очень хочется привезти Брюллова в Петербург. А он настоящий художник…» Известно свидетельство живописца А. Н. Мокрицкого о посещении Пушкиным мастерской Брюллова в Академии художеств. «Сегодня в нашей мастерской было много посетителей — это у нас не редкость, но, между прочим, были Пушкин и Жуковский. Сошлись они вместе, и Карл Павлович угощал их своей портфелью и альбомами. Весело было смотреть, как они любовались и восхищались его дивными акварельными рисунками, но когда он показал им недавно оконченный рисунок: „Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне“, то восторг их выразился криком и смехом… Пушкин не мог расстаться с этим рисунком, хохотал до слез и просил Брюллова подарить ему это сокровище, но рисунок принадлежал уже княгине Салтыковой, и Карл Павлович, уверяя его, что не может отдать, обещал нарисовать ему другой…» Это дневниковая запись 25 января 1837 года.

Брюллов хотел написать портрет Пушкина, но не успел. Поэта не стало…

Надо сказать, что личность Пушкина весьма занимала его современников. И художники того времени пытались запечатлеть поэта не однажды. Только за первые несколько лет после возвращения поэта из ссылки, его портреты писали и рисовали О. А. Кипренский, В. А. Тропинин, Ж. Вивьен, П. Ф. Соколов, Г. Гиппиус, Г. Г. Чернецов, А. П. Брюллов. Из них только Тропинин москвич, все остальные — петербуржцы.

Есть сведения, что Кипренскому Пушкин позировал в доме графа Шереметева на Фонтанке, где жил художник и находилась его мастерская.

Пушкин бывал в мастерских многих столичных художников. В марте 1836 года скульптор Б. И. Орловский в своей мастерской в Академии художеств показывал поэту модели статуй М. И. Кутузова и М. Б. Барклая-де-Толли, выполненные им для памятников, которые позже были установлены на Невском проспекте возле Казанского собора. Это посещение мастерской скульптора стало темой стихотворения «Художнику»:

А. А. Дельвиг был знатоком искусства и в издававшейся им совместно с Пушкиным «Литературной газете» уделял внимание и художественной критике.

Размышления Пушкина о русском искусстве, то новое понятие о соотношении искусства и реальности, что внесла в русскую жизнь его поэзия, общение Пушкина с художниками — все это хотя и не прямо, но вполне определенно влияло на работу петербургских живописцев и скульпторов и, в известной степени, на вкусы столичной публики 1820–1830-х годов.