Раскол как орудие враждебных России партий

VI глава

Взятие двух задунайских архиереев действительно осталось у заграничных раскольников самым памятным из всех событий последней восточной войны и наравне с заточением Амвросия стало служить для них предлогом жаловаться на притеснения от русского правительства. Чайковский и подобные ему зложелатели России не замедлили воспользоваться этим обстоятельством. Будучи не совсем довольны исходом войны и разочаровавшись несколько в своих надеждах на сочувствие и расположение к ним всего заграничного раскольничьего населения, они видели нужду снова приняться за старое ремесло наускиванья турецких раскольников на русское правительство и были очень довольны, что одно из лучших к тому средств дали им сами же Русские, отняв у раскольников двух уважаемых архиереев: оставалось только поддерживать в раскольниках те враждебные чувства против России, которые возбуждены были нанесенным им оскорблением, и с этою целию поощрять их на разные бесплодные попытки возвратить из России взятых архиереев. Под влиянием Чайковского с братией, чрез посредство их неизменного друга и слуги Осипа Гончарова, старообрядцы действительно поднимали несколько раз дело «о заточенных архипастырях», обращались с просьбой об их возвращении и непосредственно к русскому правительству, и чрез посредство правительств иностранных, в той уверенности, что они могут, будто бы заставить Россию возвратить раскольникам их архиереев, прибегали и к другим не менее бесполезным средствам. Неудачи всех этих попыток, хорошо предвиденные таинственными руководителями старообрядцев, только питали и поддерживали в последних раздражение против русского правительства, что собственно и было желательно для помянутых руководителей. В собственноручных письмах Аркадия, которые по возвращении из «странствия» писал он довольно нередко в Белую Криницу, и в разных других документах нашли мы известия, по которым можно составить понятие о ходе этих раскольничьих попыток возвратить на свое место «заточенных архипастырей» и вместе перенести свое дело, так сказать, на суд Европы.

В первое время после того как увезены были в Россию Аркадий и Алимпий, под влиянием свежих впечатлений этого сколько неожиданного, столько же прискорбного для старообрядцев события, являлись между Некрасовцами такие ревнители древнего благочестия, которые готовы были прибегнуть к самым отчаянным средствам, чтобы только возвратить своих «архипастырей», или по крайней мере отметить тому, кого они считали главным виновником постигшей их беды. Садык-паша и Гончаров, со своей стороны, охотно поощряли таких ревнителей на самые безумные предприятия, нисколько не рискуя своею личностью в случае их неуспеха, и напротив ожидая очень многого, еслибы подобные предприятия могли удаться. В том же 1854 голу, когда взят был Аркадий с Алимпием. несколько отчаянных раскольников отправились из Турции в Россию с намерениями в высшей степени преступными: они должны были, повидавшись с пленными архиереями в Москве, отправиться оттуда в Петербург и выжидать случая, чтобы привести в исполнение чудовищный замысел цареубийства.... В Турции снабдили их нужными документами и деньгами, обещая, кроме того, денежное и всякое пособие от русских раскольников: с этою целию Гончаров дал им рекомендательные письма к богатейшим и более влиятельным между раскольниками лицам, а Садык-паша обещал чины, почести и богатство предводителю этих отчаянных голов, если он возвратится в Турцию, удачно исполнив главное предприятие, которое, как видно, особенно нравилось благородному паше. В преступный замысел цареубийства из русских старообрядцев посвящен был один только Никита Беляев; к нему, как надобно полагать, раскольничьи эмиссары заезжали в Измаил на пути в Россию, и на его имя условлено было пересылать письма из России в случае надобности. По крайней мере, у Беляева, во время обыска, найдено было письмо одного из этих эмиссаров, какого-то Стефана. Из этого письма можно получить понятие об их намерениях и планах.

В письме говорилось между прочим: «когда мы были в (Москве), видали там наших узников, ане (они) как тие (тии) агци (агнцы) готовы положить живот свой за Христа и веру готовые в печи огнени (?). Мочи нет долие хранить все. А когда придет час умереть, тогда помянуть нас сорокоустом. Ирак (sic)55 наш уже в Питере, он хорошо выполнит всио; он приидет везде; ему обещаны большие милости пашею, а когда он сам жив, возвратится, то ему чин, почести и богатства велики дадут. Нужна лишь смерть…; его не будет, все пойдет благо, и козлы уймутся. Когда Ираку Господь не поможет, то Василий успеет, сказал Федор. Они в Москве у первых вельмож (?) уж бывают. Гончаров им письма дал, а о деньгах все миром мулят,56 где ни зайдут они, везде мулят, и я, благодаря Бога, имею уж довольно и нашим узникам пособлю. Что у вас слышно, пиши чрез Димитрия. Богомолец Стефан.»

С помощью денег и при содействии разных покровителей, некрасовские выходцы успели-таки увидеть своих пленных архиереев; что же касается их главного предприятия, то, как само собою понятно, они не могли привести в исполнение этого чудовищного дела, как ни были уверены в успехе, – и что сталось потом с таинственным Ираком и его товарищами, – нам неизвестно. Но тот факт, что Садык-паша и Гончаров отправляли в Россию Некрасовцев-раскольников совершить гнуснейшее из преступлений, не подлежит сомнению и падает темным пятном на современную историю раскола. Для нас, в настоящем случае, этот факт особенно важен как доказательство того, как были оскорблены заграничные раскольники взятием их архиереев и на какие отчаянные средства они были готовы, чтобы только освободить их, или, по крайней мере, отметить за них.

Между тем ход военных действий становился более и более для нас невыгодным. Последовала кончина императора Николая I. Открылись переговоры о мире. Все это – и наши военные неудачи, и неожиданная кончина государя, и невыгодные для России условия Парижского трактата, принято было с радостью заграничными раскольниками и внушало им надежду, что теперь, при помощи турецкого правительства и прочих иностранных держав, не трудно будет возвратить из России взятых в Добрудже архиереев. Гончаров отправился хлопотать по этому делу в Константинополь. Он подал на имя визиря прошение, в котором объяснил, что правительство турецкое имеет полное право требовать от России взятых во время войны, но состоящих в его подданстве, раскольничьих архиереев. Ему обещано было, что Порта не оставит дела без внимания и войдет по этому предмету в сношения с русским правительством, и именно обещано, что дело это может устроить отправляющийся в Россию, для присутствия на коронации Государя Императора, турецкий посланник. Гончаров питал полную надежду на успех, и чтоб удобнее следить за ходом дела, почти поселился в Константинополе. В конце 1856 г. он извещал своего друга Аркадия, что удалось уже возвратить из числа взятых в плен Некрасовцев тринадцать человек и что он надеется вытребовать и пленных архипастырей574 Такие добрые4 известия от Гончарова пробудили надежду на скорое4 возвращение архиереев и во всем раскольничьем населении4 Добруджи; распространился даже слух, что архиереев привезли4 уже в Одессу и оттуда в Константинополь. Но4 скоро пришло от Гончарова известие, что слух этот4 ложный, что дело о возвращении «архипастырей» встретило4 даже некоторые затруднения и, как он ни хлопочет, медленно4 подвигается вперед58 Впрочем, он не терял еще4 надежды на успех и все поджидал возвращения из Петербурга4 турецкого посла, от которого надеялся получить4 точные и решительные известия относительно своего дела.594 Наконец, возвратился из Петербурга и турецкий посланник;4 но привезенные им известия были неутешительны4 для Гончарова и Некрасовцев: едва ли даже он имел4 время и удобство похлопотать пред русским правительством4 за раскольничьих архиереев, если только имел4 подобного рода поручение. Тогда Гончаров обратился с4 новыми настоятельными просьбами о возвращении Аркадия4 и Алимпия к турецким министрам, и они решились начать4 дело по этому предмету обыкновенным дипломатическим4 путем. Действительно, в конце 1857 г., турецкое4 правительство обратилось к управлявшему нашею миссией4 в Константинополе, г. Бутеневу, с ходатайством, на основании4 Парижского трактата, возвратить Некрасовцам взятых4 во время войны их архиереев. От русского министра4 иностранных дел последовал ответ, что Аркадий4 и Алпмпий, как русские подданные, бежавшие из России, не могут получить позволения возвратиться в Турцию.

С этим ответом Гончаров приехал в Журиловку и, казалось бы, должен был убедиться в совершенной бесполезности всяких дальнейших попыток вытребовать из России своих пленных «архипастырей». Но отступать пред такого рода затруднениями, как отрицательный ответ русского министра иностранных дел, вовсе не в характере Осипа Семеновича Гончарова. От пана Чайковского он слышал нередко, что со времени последней войны голос России значительно утратил свою силу пред судом общеевропейской политики, и поэтому ответ русского министра вовсе не расположен был считать окончательным решением своего дела. Он приехал из Царя-града главным образом для того, чтобы посоветоваться о дальнейших мероприятиях по общему делу с другом своим, епископом Аркадием, дипломатом не менее опытным, как и сам Гончаров. На общем совете они признали за лучшее перенести свое дело на суд Европы, сделать из него в некотором роде международный вопрос. По мнению Гончарова, следовало непосредственно обратиться к главному решителю всех европейских вопросов – императору Наполеону III; но так как дело касалось лиц духовных, имело отчасти церковный характер, то Аркадий, кроме того, признал за нужное перенести его и на суд Пия LX, которого, как надобно полагать, готов был признать в настоящем случае таким же главой и верховным судией по делам церковным, каким Гончаров почитал Наполеона в области всемирной дипломатии. Но план этот, своею грандиозностью, еще несколько смущал журиловских политиков; они рассудили, что к нему нужно будет прибегнуть как к последнему уже средству, а прежде следует испытать другие, не столь решительные. Именно, они решились наперед обратиться к великому визирю с новым прошением, чтоб он отправил в Петербург особо-уполномоченного чиновника ходатайствовать об освобождении епископов непосредственно перед самим Государем Императором. С этою целию и Гончаров, и Аркадий вместе поехали в Константинополь. Кроме главного дела, имели они в виду лично ходатайствовать пред визирем о выдаче некоторых необходимых документов, частию утраченных во время войны. Было и еще обстоятельство, по которому они желали иметь личное объяснение с визирем: оно касалось Белокриницкой митрополии и вообще раскольничьего духовенсгва в Австрии.