Расколотая корона

Глава VII ВЫБОР КОРОЛЯ

Король не намеревался тратить время на рождественские увеселения. Он хотел отправиться в Англию, но прежде должен был убедиться, что его здешние владения в безопасности. Своим сыновьям он мог доверять… какое-то время. Их клятвы были слишком свежи, чтобы они осмелились их нарушить. Он велел Генриху Молодому ехать в Руан и дать там знать, что он прибыл с благословения отца. Ричард должен был отправиться в Пуату и поддерживать там порядок; Джеффри — в Бретань и действовать там таким же образом. Сам же он проедет по Нормандии и удостоверится, что герцогство можно спокойно оставить в руках верных наместников.

Молодые люди, все как один обрадованные тем, что вырвались из-под отцовского надзора, разъехались каждый своей дорогой.

Генрих Молодой не удержался и поехал ко двору короля Франции под предлогом, что его жена, Маргарита, желает видеть своего отца. Людовик принял их с величайшими почестями, ибо был рад, что юноша приехал к нему, а Генрих, уязвленный унижением, которое принесла ему покорность воле отца, был утешен таким приемом со стороны короля Франции.

Людовик хотел услышать о встрече и выразил ужас, когда узнал об условиях старого короля.

— Дорогой сын мой, — сказал он, — ты видишь, он лишил тебя твоих прав.

— Я вижу, — ответил Генрих, — что мое положение ничуть не лучше, чем до моего восстания, — фактически, даже хуже.

Людовик кивнул.

— Так будет не всегда.

— Но я поклялся не восставать против него.

— События покажут тебе, как действовать, — сказал Людовик.

— Вы не любите моего отца, милорд.

— Люблю ли? Да кто его любит? Он не тот человек, которого можно любить. Он великий полководец. Он побеждает в битвах. Но в жизни есть нечто большее, чем сражения.

— Похоже, в жизни короля они играют большую роль.

— Увы! Насколько счастливее был бы человек, живущий в мире, в окружении своих детей.

— Мой отец не позволил мне принести ему оммаж. Он принял его от моих братьев, но сказал, что, поскольку я — коронованный король, мне не подобает приносить его ему.

Людовик задумался.

— Не позволил, говоришь? — пробормотал он и медленно покачал головой.

— Это ведь показывает, что он признает меня королем, не так ли?

— Принесение оммажа — палка о двух концах, — сказал король Франции. — Рыцарь клянется служить своему господину, а господин клянется защищать своего рыцаря. Вполне возможно, что твой отец не захотел давать слово защищать тебя.

— Почему, как вы думаете?

— Вероятно, у него есть на то свои причины.

— Какие могут быть причины?

— Твоя мать — его пленница. Она показала, что готова восстать против него. И ты это показал, сын мой.

— И мои братья тоже.

— Но они не были коронованы.

— Чего вы опасаетесь?

— Поскольку он не связан клятвой защищать тебя, ты можешь стать узником, как и твоя мать.

— Вы верите, что он на это способен?

— От Генриха Плантагенета можно ждать чего угодно.

Молодой король встревожился, но Людовик положил руку ему на плечо.

— Будь осторожен, вот и все. Смотри, не раздели участь своей матери.

— Но как мне этого избежать?

— Разумеется, полной уверенности быть не может. Но если бы твой отец принял твой оммаж и в ответ поклялся защищать тебя, ты мог бы чувствовать себя гораздо спокойнее.

Генрих испугался. Нет, он не доверял отцу. Неужели тот и вправду мог его заточить? Но почему же он не сделал этого раньше, если так? Мать он схватил, когда она была переодета рыцарем. Это другое.

Однако беспокойство не покидало его.

При французском дворе он встретил Филиппа Фландрского, с которым подружился с тех пор, как тот помог ему в попытке вторгнуться в Англию. Та затея провалилась, но Филиппа это не смущало.

Они вместе участвовали в ристалищах. Филипп был в этом искусстве настоящим мастером. Поединки на копьях были его страстью. Для них требовалось столько снаряжения, что Генрих не мог себе позволить часто в них участвовать. Филипп смеялся над ним.

— И это ты-то король! — восклицал он. — Не беда. Я тебе помогу. Я могу снабдить тебя всем необходимым.

Это была чудесная забава. Генрих с радостью задержался бы, чтобы насладиться ею. Его отец назвал бы это пустой тратой времени. Он не думал ни о чем, кроме управления своими владениями; он всегда говорил, что не смеет ни на миг отпустить поводья. Так ему и надо. Пусть бы отдал сыновьям их наследство и позволил им править за него теперь, когда он стареет, пусть бы уехал в Англию и жил как король. Но его никогда не заботили вещи, которые так много значили для Генриха. Если он и выезжал с копьем, то лишь в настоящую битву; если тратил деньги, то лишь на снаряжение армии и строительство замков. Для него существовали только работа и долг. Он так много упускал в жизни. Генрих Молодой, однако, не собирался упускать эти удовольствия, если мог этого избежать.

Поединки, пиры, наслаждение обществом женщин — вот что было хорошего в жизни.

Он мечтал жить, как Филипп, граф Фландрский.

Филипп сказал ему, что подумывает о поездке в Иерусалим. Он считал, что отправиться в Святую Землю и нанести удар во имя христианства было бы великим приключением.

Как бы Генриху хотелось его сопровождать! Он представил, как говорит отцу о своем желании. Он видел, как на львином лице вспыхивают огоньки презрения. «Сражаться за Святую Землю! У тебя здесь есть королевство, за которое нужно сражаться, сын мой».

И все же его мать ездила туда. У нее были великие приключения. Как печально, что она в плену. И подумать только, что ее тюремщик — его собственный отец!

Он был корнем всех их бед.

Даже в тот момент он помнил, что должен быть в Руане. Неохотно он и Маргарита простились с Филиппом, графом Фландрским, и он предстал перед своим другом и тестем, Людовиком Французским, чтобы получить его благословение.

— Будь осторожен, — сказал Людовик. — Остерегайся Генриха Плантагенета. Смотри, как бы он не обошелся с тобой так же, как со своей женой. Если он пошлет тебя в Англию, не езжай, пока он не примет твой оммаж и не пообещает свою защиту. Иначе ты можешь стать его пленником, ибо в Англии у него есть власть сделать то, на что он не решился бы в другом месте.

Генрих поблагодарил тестя и отбыл в Руан.

***

Казалось, они пробыли там совсем недолго, когда от короля пришел приказ. Его сыну и невестке надлежало явиться к нему в Бюр, ибо он желал, чтобы они сопровождали его в Англию.

Молодая пара была встревожена.

— Все так, как и говорил мой отец, — воскликнула Маргарита. — Он хочет заманить тебя в Англию, где сделает своим пленником.

Генрих Молодой не знал, что делать. Ослушаться приказа было немыслимо, но что их ждало в пути?

— Ваш отец сказал, что если он примет мой оммаж, ему будет трудно заточить меня.

— Понимаю, — ответила Маргарита.

— Единственное, что я могу сделать, — это умолять его позволить мне присягнуть ему на верность.

— Попробуй, — посоветовала жена, — и если он откажет, ты будешь знать, что нужно быть начеку. Мы могли бы попытаться сбежать. Мой отец думает, что, если ты не присягнешь на верность, как только окажешься на английской земле, ты будешь в его власти.

— Я и сейчас в его власти, — поморщился Генрих Молодой.

— Но, по крайней мере, он не сможет так быстро пойти против своей клятвы.

— Он может и сделает все, что пожелает. Но я думаю, он хотя бы немного подождет. Я буду умолять его принять мой оммаж. Тогда и посмотрим, что он ответит.

Когда они прибыли в Бюр, король уже нетерпеливо ждал их. Он тепло обнял их, спросил о здоровье, особенно о здоровье невестки, ибо ему было интересно, не беременна ли она, а затем объявил, что планирует немедленно отплыть в Англию.

Генрих Молодой попросил разрешения поговорить с ним наедине, и разрешение было немедленно дано.

— Отец мой, — сказал он, — я не верю, что вы любите меня так, как моих братьев, и от этого я глубоко несчастен.

— Откуда у тебя такие мысли? Разве ты не мой старший? И если ты восстал против меня, то и твои братья тоже. Я простил вас, и если ты будешь мне хорошим сыном, можешь быть уверен в моей любви. Многие ли отцы простили бы такое предательство, какое вы с братьями выказали по отношению ко мне? А ты еще говоришь, что я тебя не люблю!

— Вы отказались принять мой оммаж.

— Ну, разве это не потому, что я сделал тебя королем?

— Это всего лишь титул.

— Да, но титул! Не может быть двух королей в одном королевстве. Я сделал тебя королем, сын мой, чтобы после моей смерти не было вопросов о том, кто мой преемник. Ты носишь титул, пока не примешь корону, а это ты сможешь сделать, лишь когда меня не будет здесь, чтобы ее носить.

— Я король лишь по имени. Вы — наш верховный господин. И все же вы не принимаете мой оммаж. Я не вижу для этого иной причины, кроме той, что вы меня не любите.

— Дорогой мой сын, если ты хочешь принести мне оммаж и дать клятву верности, то так тому и быть.

— О, отец, значит, вы и вправду меня любите.

Они обнялись, и король с чувством произнес:

— Мне приятно видеть тебя в таком раскаянии.

На щеках Генриха Молодого блестели слезы облегчения. Если отец примет его оммаж, значит, он в безопасности.

— Я распоряжусь, чтобы эта маленькая церемония состоялась без промедления, — сказал король, — ибо я вижу, что, пока этого не случится, ты будешь думать, что я все еще негодую на тебя. С тобой обойдутся так же, как и с твоими братьями, и тогда мы станем добрыми друзьями. Ибо это, сын мой, в наших общих интересах.

Генрих пошел к Маргарите и рассказал ей, что сказал король. Она была довольна.

— Но убедись, что он сдержит свое обещание. Ты знаешь его натуру. Он не всегда считает нужным держать слово.

Однако это обещание король сдержал.

Принесли святые мощи, и, возложив на них руки, Генрих Молодой принес клятву верности своему отцу.

— Я клянусь хранить вам верность перед всеми людьми и, покуда я жив, не помышлять о причинении вреда ни моим людям, ни людям короля, моего отца, что служили на войне, когда мы противостояли друг другу. Я буду следовать вашему совету во всех моих действиях.

Король слушал с нежно-ласковым выражением лица.

Когда клятва была принесена, он обнял сына.

— Отныне мы с тобой — лучшие друзья, и это благая весть для нас и для наших владений.

Вскоре после этого они отплыли в Англию.

Первой прихотью короля по прибытии было навестить Алису. Она уже не была тем ребенком, каким была, когда впервые стала его любовницей, ибо быстро повзрослела. Он все сильнее пленялся ею, ибо открывал в ней все новые глубины чувственности, а она при этом оставалась покорной и нетребовательной. Когда-то он думал, что Розамунда дает ему все, что нужно, но ей не хватало той сладострастной самоотдачи, которая все явственнее проявлялась в Алисе. Алиса была идеальной любовницей. В этом не было никаких сомнений. Он понимал, что Розамунда даже в самые страстные моменты, так сказать, украдкой оглядывалась через плечо, чтобы посмотреть, не присутствует ли при этом ангел-летописец. Такая любовь должна поглощать без остатка; в ней нет места мыслям о расплате. Если та и придет, то пусть придет позже.

Ему хотелось проводить с Алисой больше времени.

— Но теперь, когда я в Англии, — сказал он ей, — мы будем видеться чаще. Ты всегда будешь так же сильно ждать меня?

Она заверила его, что да.

Он не стал говорить ей, что ее нареченный Ричард требует ее к себе. Не в его правилах было портить такие мгновения. Кроме того, его занимали другие дела. Все его мысли занимал сын Генрих, которого он твердо решил держать при себе. И не только потому, что не доверял ему — он искренне хотел обучить его искусству правления. У Генриха Молодого было много хороших качеств. Он был очень красив и весьма обаятелен. Он обладал достоинствами, которых никогда не было у его отца. Но он был легкомыслен, ему не хватало отцовской самоотдачи. Он еще не понимал, что для управления королевством — особенно таким обширным — правитель никогда не должен позволять удовольствиям мешать своему долгу перед короной. Он мимолетно подумал о своей Алисе. Что ж, он поправил себя: почти никогда. А если тайна о том, что он сделал любовницей невесту Ричарда, выйдет наружу, он справится с этой бедой, как справлялся с другими. Он будет настаивать на разводе. Он предложит Людовику брак для его дочери… брак с королем Англии. И ничто не обрадует того больше.

К тому же, когда за плечами годы успешного правления, можно позволить себе риск, на который не пойдет неопытный человек.

Так что этим вопросом со своей восхитительной Алисой он займется, когда придет время.

Одним из его первых долгов в Англии было посетить раку святого Томаса, чтобы почтить святого, который теперь был его добрым другом и радел за него на Небесах. Теперь был новый архиепископ, Ричард, приор Дуврский, который был единогласно избран и занимал свой пост уже почти год. В день его избрания от папы пришла весть, что имя Томаса Бекета внесено в список святых.

Ричард, казалось, не будет смутьяном, и за это король был благодарен. Он мог поздравить себя с тем, что все сложилось как нельзя лучше.

Когда он ехал в Кентербери с Генрихом Молодым подле себя, ему доставили грустную весть от графа Гумберта Морьенского. Его маленькая дочь Алиса, обрученная с принцем Иоанном, скоропостижно скончалась. Король на мгновение был встревожен, но затем ему пришло в голову, что с улучшившимися перспективами Иоанна можно будет заключить и более выгодный брак. Так часто случалось, что эти помолвки ничем не кончались. Детей обручали еще в колыбели, и неудивительно, что, пока они росли, происходили события, мешавшие их браку.

Иоанн снова стал свободной фигурой в политическом торге, и его отец будет начеку в ожидании более выгодного предложения.

А теперь — в Кентербери.

Король наблюдал за сыном, пока они ехали. Слишком красив, все еще немного обидчив. И как он настаивал на том, чтобы его оммаж был принят. Почему? Неужели он и вправду осознал всю глупость своих поступков?

Он с удивлением обнаружил в себе нежность к своей семье. Ему хотелось бы иметь кроткую жену — Алису, конечно, — и выводок сыновей и дочерей, которые бы им восхищались, любили его и думали лишь о том, как ему служить. Неужели это было слишком много? Естественно, что отцы и сыновья должны трудиться вместе.

Что-то в семье пошло не так. По необходимости ему приходилось надолго отлучаться, а Алиенора… Все опять сводилось к Алиеноре. Большая ошибка, что он вообще на ней женился. Но так ли это? А как же Аквитания? Она была самой богатой наследницей в Европе, и считалось, что ему повезло ее заполучить.

Если он с ней разведется, то потеряет Аквитанию. Отрезвляющая мысль.

Но сейчас было не время думать об этом.

Они приближались к Кентербери.

— Смотри, сын мой, перед нами башня и шпили собора. Я не могу смотреть на него без душевного трепета.

— Это и неудивительно, отец, — ответил Генрих Молодой, — учитывая, что там произошло.

— Мне радостно, что я примирился с Томасом Бекетом. Мы теперь друзья, как и в начале наших отношений. Мы с тобой тоже друзья, сын мой. Наша сила — в нашем единстве. Всегда помни об этом. Я хочу, чтобы это знал ты и знала вся Англия. Вот почему я собираюсь объявить, что мы с тобой принесли друг другу клятву верности. Кто посмеет пойти против нас, когда мы стоим вместе?

— Все знают, что мы друзья, отец.

— Те, кто близок к нам, да… но я хочу, чтобы знали все, поэтому я сделаю публичное заявление, чтобы ни у кого не осталось сомнений.

— Что вы имеете в виду, отец?

— Не бойся, сын мой, ты увидишь.

***

Генрих увидел.

Король провел некоторое время с новым архиепископом и остался им доволен.

Он сказал архиепископу, что желает, чтобы тот созвал всех епископов в Вестминстер, и сам он должен их сопровождать. Он прикажет всем рыцарям и баронам присутствовать, ибо ему нужно сообщить им нечто важное.

— Что это за совет, отец? — спросил Генрих Молодой.

— Увидишь в свое время, — был ему ответ.

Там, в зале дворца, король и его сын сидели бок о бок на помосте, и Генрих-старший обратился к собравшимся.

Он созвал их не просто так.

— Вы видите меня здесь с моим сыном, — сказал он, — и видите, что между нами царит согласие. Вы прекрасно знаете, что еще совсем недавно положение было совсем иным. Но у меня для вас превосходные новости. Сын мой, король Генрих, пришел ко мне в Бюре и со слезами и в великом волнении смиренно молил о пощаде. Он просил меня простить его за то, что он сделал мне до, во время и после войны. Со всем смирением он умолял, чтобы я, его отец, принял его оммаж и клятву верности, заявляя, что не поверит в мое прощение, если я этого не сделаю. Я был тронут. Моя жалость была велика, ибо я видел, как он раскаивается, так унижаясь предо мной. Я отбросил былые обиды и позволил ему принести мне оммаж. На святых мощах он поклялся, что будет хранить мне верность против всех людей и следовать моему совету, и что он устроит свой двор и все свое государство по моему наставлению, и отныне во всем.

Молодой король почувствовал, как в нем вскипело яростное негодование. Да, он обещал это, но то, что отец устроил это публичное объявление, было унизительно до крайности.

Он привел его сюда, чтобы главные люди королевства знали: хотя он и носит титул короля, в Англии есть лишь один король, и каждый из них — включая его сына — его подданный.

Его негодование вспыхнуло. Ему хотелось вскочить и крикнуть, что он молил отца принять оммаж не из желания служить, а из страха перед тем, что с ним может случиться, если он не сделает такого заявления.

Он не станет терпеть такое обращение. Он дал клятву, но он будет ждать своего часа.

***

Король чувствовал, что в Англии хорошо. Он всегда будет прежде всего королем Англии, и эта земля была для него важнее любой другой, хотя он родился и вырос в Анжу. Потерять Англию было бы величайшей бедой, какая только могла постигнуть потомка Завоевателя. Этой опасности не было бы, если бы не приходилось защищать его столь далекие земли.

Он держал Генриха Молодого при себе, пытаясь завоевать его любовь. Ему было жаль юношу, и, несмотря на все подозрения, он хотел быть ему настоящим отцом. Он начинал понимать, что даже король не может приказать себя любить. Он пытался объяснить, почему сделал это публичное заявление об оммаже Генриха. Не для того, чтобы унизить его. А чтобы показать народу, что они поклялись быть друзьями.

— Разве было недостаточно, — спросил Генрих Молодой, — что я дал вам свою клятву?

— Было лучше, чтобы все знали, что ты дал мне свою клятву.

— Я чувствовал себя униженным.

— Никогда не чувствуй себя униженным, исполняя свой долг перед отцом. Гордись, что у тебя хватило мужества признать свою вину, и радуйся, что у твоего отца хватило великодушия простить тебя и снова принять в свое сердце.

Он сажал сына рядом с собой за столом и ставил рядом в бою. Он бы и спать уложил юношу в своей опочивальне, не будь Генрих женат, да и сам он нередко предпочитал другую соседку по постели.

Алиса, милая, нежная Алиса! Она менялась; ее тело наливалось соками, пока из девочки она превращалась в женщину.

Однажды, когда он навестил ее, она сообщила ему тревожную весть.

— Милорд, — сказала она, — мне кажется, я ношу вашего ребенка.

Его охватила смесь ужаса и удовольствия. Теперь нужно было что-то делать. Но что? Как он напишет королю Франции и сообщит, что его дочь носит от него дитя? Как скажет Ричарду, что его нареченная невеста скоро станет матерью?

Он посмотрел на нее и притянул к себе, крепко обняв, чтобы она не видела выражения его лица.

Он знал, что такое возможно, но гнал от себя эту мысль. Он знал, что, когда это случится, его жизнь изменится, ибо Алиса не могла оставаться во дворце и родить ребенка, о котором все бы знали, что он от короля. А даже если бы и не знали — какой бы разразился скандал, окажись нареченная невеста его сына Ричарда в таком положении, не будучи замужем и годами не видев своего жениха.

Сколько уже было шепотков? Его визиты в этот дворец наверняка были замечены. Должно быть, многие догадывались о его связи с Алисой. Правда, никто не осмелился бы раскрыть тайну из страха перед его гневом, но шептаться бы стали.

— Что мне делать? — спросила Алиса.

— Предоставь это мне, моя дорогая, — сказал он.

Она с радостью так и поступила. Какая из нее получилась бы жена! Она не спрашивала ни «как», ни «где», ни «почему». Она была просто рада предоставить все ему, настолько она была уверена в его способности решить все ее проблемы.

***

Он обдумывал это дело со всех сторон. Если бы он мог сейчас развестись с Алиенорой… и жениться на Алисе… Но времени не было. Он представил себе все трудности, которые встанут на пути к разводу. Он просто не мог этого сделать. Если бы только Алиса не была дочерью короля Франции, как все было бы просто! Еще один бастард вдобавок к тем многим, которых он уже нажил. Но дочь короля Франции! Невеста его сына! Положение было в высшей степени щекотливым.

Алисе, очевидно, нельзя было оставаться во дворце. Родить там ребенка было бы совершенно невозможно. Куда же ей отправиться? Ее нужно было тайком увезти, пока беременность не стала очевидной. И куда ее отправить?

Если бы только он мог на ней жениться. Но как? Был лишь один способ — если бы умерла Алиенора.

Это было невозможно. Если бы она умерла загадочной смертью, подозрение немедленно пало бы на него. Это был бы второй Томас Бекет. А как же Аквитания? Она бы отошла к Ричарду, а его самого там никогда бы не приняли. Об этом не могло быть и речи. К тому же он не был таким убийцей. Он мог убить человека в бою; он мог казнить людей, если они его оскорбляли, но он не мог убить свою жену.

Он криво усмехнулся. Он так много помнил о ней. Когда-то он был в нее влюблен. Что за тигрица — и какая великолепная любовница! В первые годы у них были славные времена. Что-то связывало их, пусть даже только ненависть. Ему нравилось думать, что она все еще жива — и лучше всего, в тюрьме по его выбору.

«Милая Алиса, — подумал он, — как бы я ни хотел сделать тебя своей женой, это не выход. Лучше бы этого не случилось, и мы могли бы жить по-старому, пока я не придумаю какой-нибудь план. Теперь же план нужно составлять в величайшей спешке».

Он рассмотрел задачу со всех сторон, и, казалось, нашел единственное решение.

Он отправился в свой дворец в Вудстоке.

***

Розамунда, как всегда, была рада его видеть.

Он тепло обнял ее и сказал, что она, как всегда, дарит ему великое утешение. Она быстро поняла, что он приехал не для того, чтобы провести несколько мирных дней в ее обществе. У него была проблема, и он думал, что она может ему помочь.

— Я должен тебе кое-что сказать, Розамунда, — произнес он. — Давай пройдемся по саду, там мы сможем побыть совсем одни.

Они пошли рука об руку по тропинкам среди ухоженных кустов.

— Мне нужна твоя помощь в одном деле, Розамунда. Оно касается принцессы Алисы.

Он заметил, как она вздрогнула. Значит, слухи все-таки были, и они дошли до нее! Кто еще мог слышать?

— Она милое создание и сейчас в некотором затруднении. Она ждет ребенка.

— Милорд!

— Да, — с сожалением сказал король. — Так случилось, и, конечно, если об этом станет известно, поднимется большой шум.

— Она обручена с Ричардом!

— Ричард, разумеется, не должен знать.

— Но она его невеста!

— Этот брак может никогда не состояться. Ты же знаешь, как бывает с этими помолвками. Была помолвка Иоанна с той, другой Алисой. Какой шум поднялся из-за замков, что я ему дал. Да ведь это целую войну разожгло. А теперь смотри, та маленькая Алиса умерла, и у Иоанна нет нареченной невесты.

— Они были еще дети, но Ричард и Алиса…

— Да, да. Но факт в том, что она ждет ребенка, и я не хочу, чтобы это стало известно.

— Но как же, милорд, можно сохранить такое в тайне?

— Полно, Розамунда, не впервые же ребенок рождается втайне.

— В Вестминстере!

— Нет, она должна уехать из Вестминстера. Здесь есть уединенный павильон. Когда-то он оказался надежным убежищем. Может оказаться и снова.

— Вы отправляете Алису в этот павильон?

— И я хочу, чтобы ты поехала с ней, заботилась о ней и была ей подругой. Ты сделаешь это, Розамунда?

— Если на то ваша воля.

— Да благословит тебя Бог, милая. Я знал, что могу доверить тебе свою жизнь.

— И ее нужно будет держать здесь в тайне?

— Ты будешь знать, как это устроить. Я объявлю, что она на время покинула дворец и отправилась на север. Она выедет, а приедет сюда и останется здесь. Ты будешь присматривать за ней, и с тобой будут лишь несколько самых доверенных служанок. Те, что когда-то хорошо хранили нашу тайну. Дай им понять, что они действуют ради удовольствия короля и что, если они станут болтать или поведут себя неосмотрительно, то навлекут на себя его гнев. Держи ее здесь. Заботься о ней. И пусть она родит своего ребенка в мире.

— А когда ребенок родится?

— Это можешь предоставить мне. Я устрою так, чтобы его воспитали в подобающем ему статусе. Ты сделаешь это для меня, Розамунда?

— Как вы знаете, я живу, чтобы служить вам.

— О, то был счастливый день, когда я приехал в замок твоего отца.

Он пробыл недолго. Ему нужно было вернуться к Алисе, сообщить ей, что он все устроил. Ей нечего бояться. Его добрая, милая подруга Розамунда Клиффорд позаботится о ней; а Розамунде он доверял, как никому другому.

Возвращаясь в Вестминстер, он ликовал. Не было такой ситуации, с которой он не мог бы справиться. Даже эта — когда он сделал ребенка невесте собственного сына — была ему по плечу.

Он хотел жениться на Алисе. Тогда он узаконит ребенка, ибо вряд ли брак мог состояться до родов. Он должен жениться на Алисе, ибо время шло, и близился час, когда Ричард потребует свою невесту, и как он сможет и дальше придумывать предлоги, чтобы ее удержать?

Вернувшись в Вестминстер, он отправил тайное послание в Рим, приглашая в Англию папского легата, кардинала Гугуцона. Были некоторые дела, которые он мог обсуждать только лично. Главным образом, это был конфликт между архиепископами Йоркским и Кентерберийским. В последнее время велись споры о том, за кем из них должно быть признано первенство в Англии. Это был вопрос, который могли разрешить только король и посланник папы.

Этот вопрос Генрих обсудит, но истинной причиной его желания видеть кардинала был, конечно, возможный развод с Алиенорой, чтобы он мог жениться на Алисе.

***

Розамунда успешно скрыла свои чувства от короля, но на душе у нее было очень горько.

Как иначе все могло бы сложиться, не прискачи король в замок ее отца в тот роковой день. Тогда она была в возрасте Алисы и считала его самым чудесным, самым совершенным рыцарем, какого только видела. И таковым он оставался в ее глазах.

До встречи с ним она верила, что ей найдут мужа, она выйдет замуж и будет растить детей, как ее родители. Как же отличалась от этого участь любовницы короля.

И, конечно, пришел час, когда ее отвергли. Она всегда этого боялась, хотя Генрих и клялся ей в вечной верности. Теперь это случилось. По тому, как он говорил об Алисе, по его великой заботе о принцессе, она поняла, что ее место занято.

Положение было ужасным. Алиса, такая юная, и уже носит от него дитя, а ведь она — дочь короля Франции и невеста королевского сына Ричарда! Что случится, если эта тайна раскроется?

Она знала, что должна сделать все, что в ее силах, чтобы этого не допустить. Она должна подавить свою ревность, должна позаботиться о девушке, которая ни в чем не виновата. Разве она не знала, как легко поддаться чарам Генриха?

И вот она, уже немолодая, женщина, совершившая грех, и даже любовь ее соучастника в этом грехе больше не была ей опорой.

Он по-прежнему заботился о ней, по-своему, но она знала, что это будет продолжаться лишь до тех пор, пока она хорошо ему служит. Когда-то он любил королеву, а теперь ненавидел ее.

Она должна покаяться в своих грехах, и единственный способ сделать это — уйти в монастырь. Она думала об этом уже некоторое время. Ее дети подрастали. Они уже не нуждались в ней. Король позаботится о них, ведь он любил своих детей, а тех, что рождены вне брака, — даже больше, ибо они были ему вернее, чем законные сыновья. Она позаботится о принцессе Алисе, поможет ей благополучно выносить ребенка, и когда дитя родится и принцесса сможет с достоинством вернуться в Вестминстер, Уинчестер или куда-либо еще, Розамунда сообщит королю о своем решении уйти от мира.

Он не сможет отказать ей в этом после всего, что она для него сделала. Да и не захочет, была она уверена. С горечью она признавала, что он, без сомнения, будет рад такому благопристойному завершению их романа.

***

Король принял кардинала Гугуцона с великими почестями. Он был полон решимости показать ему, что питает глубочайшее уважение к нему и его повелителю.

Как любезно, сказал он, со стороны папы и кардинала откликнуться на его просьбу и уладить это хлопотное дело. Как известно кардиналу, конфликт между Кентербери и Йорком тянулся с тех пор, как святой архиепископ Томас Бекет отправился в изгнание. Король полагал, что пришло время покончить с этим вопросом.

Кардинал был доволен, обнаружив короля столь сговорчивым. Было приятно жить в такой роскоши и получать дорогие подарки.

Ему было ясно, что Генрих очень стремится задобрить Рим, а это всегда утешительно, ибо человек такой власти мог причинить немало бед папству, если бы вздумал.

То, что его так заботили притязания Йорка и Кентербери на первенство, было неожиданно. Его главной заботой всегда было урезать власть и тех, и других и подчинить их короне. Поэтому кардинал, обсуждая этот вопрос, спрашивал себя, какая еще проблема тревожит короля. То, что для ее решения ему нужна была помощь папы, было очевидно.

— Кентербери издавна занимал первенствующее положение в Англии, — говорил король. — Во время отсутствия Томаса Бекета архиепископ Йоркский исполнял обязанности, которые выпали бы на долю Кентербери. Вы видите, в какой мы оказались дилемме. Йорк теперь не желает уступать место Кентербери.

Кардинал выразил свое понимание, но ему казалось, что, если Рим постановит, что архиепископ Кентерберийский должен быть примасом, так тому и быть. Он донесет просьбу короля до папы, и будет сделано официальное заявление. Было ясно, что король желает, чтобы Кентербери были возвращены все почести.

Король кивнул.

— Есть и еще одно дело… раз уж вы здесь, милорд кардинал.

«Ага, — подумал кардинал, — вот мы и подошли к главному».

— Как вы знаете, — продолжал король, — мне причинила немало бед моя жена, королева.

— Я знаю, что она теперь ваша пленница.

Король в отчаянии развел руками.

— Что может сделать король, когда его жена настраивает против него собственных сыновей и подстрекает их к мятежу?

Кардинал серьезно кивнул.

— Как вы знаете, милорд кардинал, я недавно вел войну, в которой мои сыновья были на вражеской стороне. Их мать воспитала их в ненависти ко мне. Ее схватили — в мужском обличье — когда она пыталась присоединиться к ним и лично пойти на меня войной. Разве я не был слишком снисходителен, всего лишь держа ее в одном из моих замков, где, хоть она и пленница, с ней обращаются как с королевой?

— Были, милорд.

— Многие короли на моем месте предали бы ее смерти.

Кардинал слегка кашлянул.

— Я уверен, милорд, вы никогда не совершили бы такой глупости. Королева — герцогиня Аквитанская. Полагаю, народ той земли поднял бы мятеж, если бы ей причинили какой-либо вред.

— Я держу ее под стражей, — сказал король, — но она живет как королева. Она не терпит никаких лишений, кроме того, что не может путешествовать, а когда покидает замок, то только с вооруженным эскортом. Учитывая то, что она сделала и пыталась сделать, я должен держать ее под стражей. Это трагедия, милорд кардинал, когда человека лишают его естественных прав.

— Это так, милорд.

— Я давно подумывал о том, чтобы отстранить от себя королеву.

— Вы имеете в виду развестись с королевой? Это будет невозможно.

— Мы с королевой — близкие родственники. Мы могли бы развестись на основании кровного родства.

Кардинал вздохнул. Вечная просьба. Основание — кровное родство! При желании можно было найти какую-нибудь кровную связь между знатью Англии и всей Европы. Беда была в том, что, удовлетворяя просьбу одной стороны, оскорбляешь другую.

Тогда кардинал поклялся, что передаст просьбу короля папе, и заверил короля, что сделает все возможное, чтобы донести до Святого Отца все трудности, с которыми столкнулся король Англии.

***

Ричарду де Люси, главному юстициарию короля, Генрих всегда мог доверять. С тех пор как Генрих взошел на трон, Ричард де Люси занимал высокий пост и ни разу не подвел короля. Бывали моменты, когда он гневил его, но Генрих был достаточно мудр, чтобы понимать: Ричард де Люси отстаивал свое мнение лишь потому, что считал его благом для Англии и короля. Проницательный правитель не станет хуже думать о слуге, который перечит ему ради его же блага.

Ричард де Люси был человеком короля, и потому, когда он пришел к Генриху в смятении, тот был готов его выслушать.

Ричард, в своей обычной манере, перешел прямо к делу.

— Визит кардинала Гугуцона устроен не только для того, чтобы разрешить спор между Кентербери и Йорком, я знаю. Милорд, вы замышляете развод с королевой.

— Тягостно быть связанным с той, что показала себя врагом.

Ричард согласился, что это так.

— Милорд, что станет с королевой, если вы разведетесь с ней и женитесь снова?

— Она останется моей пленницей. Клянусь очами Божьими, Ричард, неужели ты думаешь, я отпущу эту женщину на свободу, чтобы она вернулась в Аквитанию и плела против меня заговоры?

— Нет, не думаю, милорд. Но я умоляю вас обдумать это дело с величайшей осторожностью.

Король выглядел раздосадованным, но Ричард уже не раз не обращал внимания на нарастающие признаки гнева.

— Ты думаешь, я не обдумал это дело с величайшей осторожностью! — вскричал король.

— Я знаю, что это давно ваша главная забота. Но я умоляю вас, милорд, еще раз взвесить, что будет означать этот развод.

— Он избавит меня от волчицы, которая стала для меня сущим проклятием и настроила против меня моих сыновей.

— И не только от нее, милорд. Он избавит вас и от Аквитании.

— Я удержу ее.

Ричард покачал головой.

— Она — герцогиня, а ваш сын Ричард провозглашен герцогом.

— Это пустой титул. Аквитания — моя.

— Вы получили титул, женившись на герцогине, но народ никогда вас не примет. Они всегда были преданы королеве и считают ее своей истинной правительницей. Избавитесь от королевы — лишитесь и Аквитании.

— Клянусь очами Божьими, Ричард, ты хочешь оставить меня связанным с женщиной, которую я ненавижу.

— Я ничего не смог бы поделать, милорд, если бы вы пожелали иного. Мой долг — напомнить вам, что будет означать этот развод. Она — великая наследница. Аквитания восстанет против вас. А что до Нормандии?

— Мои сыновья поклялись не поднимать против меня оружие.

— Милорд, мы знаем, чего стоят эти клятвы в час нужды.

— Проклятье, Ричард. Ты смущаешь мой покой. Я уже все решил. Но, мой добрый друг, я знаю, что ты говоришь это из любви и преданности ко мне.

— Значит, я достиг своей цели.

— Так ты считаешь, что нет способа получить развод без смуты, которая может продлиться до конца моих дней?

— Именно так я и считаю, милорд.

— Но я хочу жениться снова.

— Милорд, не могли бы вы удовольствоваться любовницей? Вы давно пошли на этот компромисс.

— Теперь это не так просто. Скажи мне правду, Ричард, до тебя доходили слухи?

— Доходили, милорд.

— Значит, об этом говорят.

— Осторожно и лишь в определенных кругах. Мы должны проследить, чтобы это не получило широкой огласки.

— Но что мне делать, Ричард?

— Эта дама удалена от двора. Она отправилась на север для своего образования. Когда она вернется, было бы хорошо, если бы вы больше с ней не виделись.

— Это невозможно.

— Ее следует немедля выдать замуж.

Король сжал правую руку в кулак и ударил по левой ладони.

— Нет, — сказал он. — Я никогда на это не соглашусь.

— Если бы она не была дочерью короля Франции…

— Именно потому, что она ею является, я и мог бы на ней жениться.

— Нареченная невеста вашего сына!

— Такие помолвки часто ничем не кончаются.

— Это так. Но именно вопрос развода должен заставить нас задуматься. Милорд, вы должны решить: либо брак и потеря ваших владений, либо вы сохраняете над ними власть и остаетесь в браке с королевой.

— Кардинал намекает, что развод возможен.

— Разумеется, милорд. Разве его повелитель не хотел бы видеть вашу власть урезанной?

— Ты твердо решил мне помешать.

— Я твердо решил служить вам всем сердцем и всеми силами, и если я оскорбляю вас этим, так тому и быть.

Король взял Ричарда де Люси под руку.

— Мой добрый друг, — сказал он, — вижу, мне нужно уединиться и поразмыслить над этим.

Он не мог уснуть; он скакал по лесу, возвращал конюхам взмыленного коня; он лежал на своей постели и вглядывался в будущее.

Он размышлял, принимал решение и менял его.

И все это время одна мысль неотступно билась в мозгу: Алиса, которую он любил, — и потеря Аквитании. Алиса — и война. Сохранить Алиенору, королеву, которую он ненавидел, — или утратить власть над своей империей.

Он часто думал о своем прадеде, Завоевателе, и ему казалось, что тот является к нему во снах. Он видел презрение и холодное осуждение на этом суровом лице. Для Вильгельма Завоевателя такой дилеммы не существовало бы. Он никогда не смог бы и помыслить, что женщина может быть важнее власти. В тех же снах он видел своего деда, Генриха I. Вот уж чья потребность в женщинах была не меньше — если не больше, — чем у его внука. Он тоже сурово качал головой. Немыслимо, чтобы их потомок ради избавления от одной женщины и женитьбы на другой помышлял о возможном крушении империи, которую они ему оставили.

Это была битва между любовью и властью. А Генрих Плантагенет был королем и потомком Вильгельма Завоевателя. В сущности, и размышлять было не о чем. Он знал, что ему придется сделать.

***

В уединенном павильоне в Вудстоке близился час Алисы.

Розамунда заботливо ухаживала за ней и даже привязалась к девушке. В чем-то они были похожи, и, возможно, именно поэтому обе привлекли короля.

Розамунда сидела у постели принцессы за рукоделием, а Алиса расспрашивала ее о муках родов.

Они будут молиться о легких родах, сказала Розамунда. Сама она в этом сомневалась. Девушка была юна и, возможно, еще не готова к деторождению. Розамунда трепетала при мысли о гневе короля, если с Алисой что-нибудь случится.

Она посвятила себя заботе о девушке. Это была последняя услуга, которую она окажет ему. Она твердо решила, что, как только ребенок Алисы родится и девушка оправится, она уйдет в монастырь. Она выбрала обитель в Годстоу и уже сделала туда пожертвования; и она знала, что, когда придет время, ее примут с радостью.

А пока была Алиса.

Девушка была прекрасна и верила во всемогущество короля. Она была по-своему невинна и, казалось, не догадывалась о прежних отношениях короля с Розамундой. Возможно, это и облегчало дело.

Алиса говорила о короле, ибо даже она понимала, что Розамунде известно, кто отец ребенка.

Он великий и добрый человек, говорила она Розамунде, который женат на злой женщине. Королева — приспешница дьявола, и король собирается прогнать ее и жениться на Алисе.

— Дорогая моя, — сказала Розамунда, — разве вы не обручены с принцем Ричардом?

— Была, но теперь это не имеет значения. Так говорит король, а король знает.

Так юная Алиса думала, что скоро станет королевой Англии. Когда-то он обещал то же самое и ей. Он давно ненавидел королеву. Как часто он обсуждал, как от нее избавиться! Развод не будет трудным, говорил он, ибо между ними наверняка есть кровные узы. Тогда он обещал сделать Розамунду своей королевой.

А теперь была Алиса, и вот она, Алиса, вот-вот родит его дитя, а ухаживает за ней она, Розамунда, отвергнутая любовница.

Проходили месяцы. Они гуляли в садах, разговаривали, шили детскую одежду, и Розамунда достала ту, что носили ее собственные дети — единокровные братья этого маленького существа, которое вот-вот должно было родиться. Ребенок Алисы будет носить их. Почему бы и нет, ведь между ними будет крепкая связь?

— Король добр ко всем своим детям, — сказала Розамунда.

— Разве не подло со стороны его сыновей восставать против него? — воскликнула Алиса. — Их погубила мать. Но скоро он ее прогонит. Недолго ей осталось носить титул королевы Англии.

Розамунда была старше и мудрее; она слышала обещания, которые теперь были забыты. Не было смысла намекать Алисе, что королю, возможно, будет не так-то просто добиться развода.

В положенный срок Алиса слегла в родах и на свет появилась девочка, которая умерла через несколько часов после рождения.

Алиса была убита горем. Когда король приехал навестить ее, он сделал вид, что тоже скорбит, но не мог не думать про себя, что, возможно, все к лучшему.

— Когда вы оправитесь, моя любовь, — сказал он, — вы должны вернуться ко двору. И если вы будете выглядеть немного бледной, мы скажем, что это было утомительное путешествие на север и тамошний климат вам не подошел.

***

— Я подумываю уйти в монастырь, — тихо сказала Розамунда.

Он ответил:

— Мне кажется, это было вашим желанием уже некоторое время.

— Я чувствую потребность в уединении и размышлениях. Думаю, пришло время мне искать прощения за свои грехи.

— Розамунда, моя роза мира, вы — добрая женщина. Бог простит ваши прегрешения.

— Не все с вами согласятся. Я слышала, в некоторых кругах меня называют Rosa-immundi, розой бесчестия.

— Всегда найдутся те, кто бросает камни в других.

— И все же я тяжело ощущаю свою вину и хотела бы провести последние годы в покаянии.

— Куда бы вы отправились?

— В Годстоу. Я уже все устроила. Они готовы меня принять.

— Когда они это сделают, я одарю их своими дарами. Они не прогадают, приняв вас.

— Вы как всегда добры ко мне, — сказала она. Но она видела облегчение на его лице. Именно этого он от нее и хотел. Он сделает подарки Годстоу, потому что монастырь предложил убежище его любовнице. Он больше в ней не нуждался, но любил ее достаточно, чтобы желать видеть ее устроенной.

С печалью в сердце Розамунда удалилась в монастырь, а Алиса вернулась во дворец.

Король понимал, что на развод с Алиенорой нечего и надеяться, но в то же время твердо решил не отказываться от Алисы.