Как чувствовал себя Распутин, прожив в Петербурге шесть первых лет? Считал ли он себя городским или оставался по-прежнему провинциалом, выходцем из глухой сибирской деревни?
Апологеты Григория Ефимовича утверждают, что он не замывал своих корней и чурался радостей городского быта. И это не соответствует действительности. Распутин, действительно, одевался по-прежнему просто, как одевались приезжающие в столицу крестьяне да извозчики. Он носил армяки, бесформенные тулупы, мятые сапоги, зимой — старую заношенную шапку. Его образ странника удачно дополняла нечесаная длинная борода. А вот жиденькие волосы, сквозь которые проступала явно намечавшаяся лысина, этому образу не соответствовали.
В ту пору Распутин ревниво следил за своей внешностью. Он уже не распространял вокруг себя тяжелый запах немытого тела — все-таки приходилось посещать приличные дома. И в царские покои его бы в таком виде не пустили. Григорий Ефимович носил купеческие штаны, рубахи подпоясывал веревкой. Ни дать, ни взять торговец средней руки, заглянувший в Санкт-Петербург за редким в глубинке товаром.
Его товаром были проповеди и предсказания. А покупателями — томимые тревогами нервные княжны и баронессы, нечистые на руку чиновники и застрявшие на иерархической церковной лестнице попы. Публика разношерстная, объединенная одним характерным признаком — не самым развитым интеллектом. Сам малограмотный мужик, Распутин окружил себя такими же не особенно просвещенными слушателями. Причем уровень образования значения не имел. Царь Николай II прошел великолепную школу, но при этом доверял туманным рассказам Распутина, словно неграмотная кухарка.
С первых дней семейной жизни в Петербурге Распутин нанимал прислугу. В его доме были кухарка, гувернантки, посыльные.
Были и секретари, записывающие устные разглагольствования Григория Ефимовича, превратившиеся в две книги. В конце жизни появился постоянный секретарь, единственный, которому Григорий Ефимович полностью доверял.
Верил ли он тем людям, которые обслуживали его самого и семью? Трудно сказать. Распутин жаловался на наружное наблюдение, но на слуг — никогда. Между тем, наружное наблюдение за ним устанавливалось лишь эпизодически. В этом не было необходимости — все слуги Распутина были агентами полиции, тайными осведомителями. Он жил под неусыпным наблюдением Охранного отделения полиции. И это удивительно — у полиции не нашлось весомых аргументов против Распутина. Только свидетельства о его амурных похождениях, пьяных загулах да дискредитирующей известные имена болтовне.
Все это свидетельствует о том, что Распутин был неглупым человеком. Об этом рассказывали и люди, с которыми Распутин был знаком. Обратимся к воспоминаниям директора Департамента полиции Васильева, который следил за деятельностью Распутина с 1906 года и до самой гибели Григория Ефимовича: «Множество раз я имел возможность встречаться с Распутиным и беседовать с ним на разные темы… Ум и природная смекалка давали ему возможность трезво и проницательно судить о человеке, только раз нм встреченном. Это тоже было известно царице, поэтому она иногда спрашивала его мнение о том или ином кандидате на высокий пост в правительстве. Но от таких безобидных вопросов до назначения министров Распутиным — очень большой шаг, и этот шаг ни царь, ни царица, несомненно, никогда не делали… И тем не менее люди полагали, что все зависит от клочка бумаги с несколькими словами, написанными рукой Распутина… я никогда в это не верил, и хотя иногда расследовал эти слухи, но никогда не находил убедительных доказательств их правдивости. Случаи, о которых я рассказываю, не являются, как может кто-то подумать, моими сентиментальными выдумками; о них свидетельствуют донесения агентов, годами работавших в качестве слуг в доме Распутина и, следовательно, знавших его повседневную жизнь в мельчайших деталях… Распутин не лез в первые ряды политической арены, его вытолкнули туда прочие люди, стремящиеся потрясти основание российского трона и империи… Эти предвестники революции стремились сделать из Распутина пугало, чтобы осуществить свои планы. Поэтому они распускали самые нелепые слухи, которые создавали впечатление, что только при посредничестве сибирского мужика можно достичь высокого положения и влияния».
В этих воспоминаниях высокопоставленного полицейского чиновника можно обнаружить явные оправдательные и даже комплиментарные мотивы. За годы «работы» с Григорием Ефимовичем Васильев, опытнейший служака, знающий свое дело, угодил под чары «старца». Это случалось и с прислугой — в этом случае ее меняли, всякий раз обманывая бдительность Григория Ефимовича. Васильев с удивительной и не настораживающей легкостью находил новых кухарок и горничных. Старая прислуга увольнялась по вполне убедительным причинам (болезнь родственников, оставленных в деревне, необходимость ухаживать за ребенком и так далее). Ни разу Григорий Ефимович не заподозрил неладное.
Зато он чутко реагировал на наружное наблюдение. История несостоявшегося ареста научила его осмотрительности. Однако в 1914 году, когда его положение упрочилось, Распутин забыл про осторожность. Он посещал третьесортные кабаки, открыто пьянствовал, разгуливал по улицам в обнимку с публичными женщинами и никого не боялся. Он был уверен, что его не тронут. За его спиной была самая надежная защита — заступничество императрицы.
Первая попытка выдворить Распутина из столицы не удалась. Вторую попытку в 1911 году предприняла Православная Церковь. В январе 1911 года епископ Феофан, бывший покровитель Рас путина, выступил перед Святейшим Синодом с предложением обратиться к императрице Александре Федоровне с осуждением поведения Григория Ефимовича, которое, как минимум, не соответствует образу православного христианина. Столь открытое вступление высокопоставленного деятеля церкви случилось впервые. Но к тому времени для отца Феофана Григорий Распутин уже не был тем «народным проповедником», «странником» и «старцем», каким его считал бывший архимандрит, поднявшийся до сана епископа. Синодальное собрание поддержало инициативу Феофана. И вскоре на аудиенции у царя митрополит Антоний передал мнение Синода об отрицательном влиянии Распутина на российское государство. В неофициальной беседе Антоний посоветовал царю удалить «старца» из столицы. Николай II выслушал доклад митрополита и пообещал «принять меры». Да так ничего и не сделал.
Третью попытку избавиться от Распутина предприняла Государственная Дума. В январе 1912 года на специальном заседании Дума выразила свое отношение к Григорию Ефимовичу. 23 января 1912 года приказом министра внутренних дел Макарова за Распутиным вновь было установлено наружное наблюдение. На этот раз — постоянное, не прекращавшееся до дня его гибели.
26 февраля 1912 года председатель III Государственной Думы Михаил Владимирович Родзянко попросил у царя аудиенции. И на встрече предложил Николаю навсегда удалить из столицы Григория Распутина. В качестве аргументов Родзянко предъявил царю папку с документами, собранными депутатом Гучковым и писателем Новоселовым. Николай выслушал Родзянко, пролистал бумаги, задал несколько вопросов. Потом распорядился провести по этим документам расследование.
Об этом расследовании речь впереди. Забегая вперед, заметим — ничего не получилось и на этот раз. Распутин держался за столицу мертвой хваткой. Добившись беспрецедентной для простолюдина власти над монаршей семьей, он не желал уступать каким-то политикам и государственным чиновникам, какого бы ранга они ни были.
Вокруг Распутина поднялся мутный столб слухов и сплетен В народе обсуждали материалы дела, которое, в отличие от первого, уже не носило грифа секретности. Сам Распутин с тревогой ожидал результатов. И его ожидания оправдались — Григорий Ефимович в хлыстовстве был признан невиновным. Напротив, Тобольский епископ Алексий в итоговом документе, переданном в Думу, назвал Григория Распутина «христианином, человеком духовно настроенным и ищущим правды Христовой». И это было полной победой «старца» над своими гонителями. Больше Распутину обвинений в сектантской ереси не предъявляли.
Этого упрямого человека можно было вынести из Санкт Петербурга только ногами вперед. В конце концов, так и случилось.