Рассказы о Москве и москвичах во все времена

Вернисаж на панели

Вот же было замечательное для ваятелей время!

В советскую эпоху не покладая рук они высекали, отливали, лепили не только безвестных тружеников промышленности и сельского хозяйства, но и животных-тружеников: яйценоских кур, рогоносцев-козлов, быков-осеменителей. Бронзовые куры со своими бронзовыми же яйцами навеки запечатлены на станции метро «Площадь революции», рогоносцы — на фонтане ВВЦ, а неисчерпаемые осеменители — на вершине павильона «Животноводство» на той же ВВЦ.

Помнится, стояли мы с товарищем в аккурат под такой скульптурой коня-производителя, великолепно смотревшегося на фоне голубого неба, и, задрав головы, прикидывали — если вот «это самое» внезапно у него оторвется — проломит крышу или не проломит? А если рухнет на землю — рассыплется павильон от сотрясения почвы или же нет? Очень уж реалистично и добросовестно вылеплены гениталии животных. А без них не обойтись: посмотришь — и чего-то как будто не хватает…

Однако более всего повезло лошадям: целый табун, отлитый в бронзе, рассеялся по улицам нашего славного города. Потому что лошадь — друг человека. Почему же он ее, самого близкого друга, оседлал, взнуздал и пришпорил? Дружба дружбой, а место свое знай.

Нашел я заведующего павильоном «Коневодство» Евгения Филатова и спрашиваю: «А как лошади московских памятников выглядят с точки зрения профессионала? Да вот хотя бы возмутитель спокойствия — памятник маршалу Жукову, что у Красной площади?»

Филатов, зоотехник с многолетним стажем, аж взвился: «Руки надо за такую работу пообрывать! Это не лошадь, а полнейшёе безобразие! Не животное, а убогое зрелище!»

Директор музея «Коневодство» Тимирязевской сельскохозяйственной академии Давид Яковлевич Гуревич в Великую Отечественную служил в лазарете кавалерийского корпуса и закончил войну в Берлине. С ним мы и осмотрели московские конные скульптуры. Гуревич разглашает некогда военную тайну:

— У нас в полку было 860 лошадей, и я их всех знал в лицо. Хотя весь полк был на рыжих лошадях.

— А как вам наши московские лошади, отлитые в бронзе? Например, памятник Жукову скульптора Клыкова? И вообще, приходят к вам скульпторы за консультацией во время своей работы?

— Автор этой лошади к нам не приходил и за помощью или советом не обращался. О животном же вот что могу сказать: это никакая лошадь. Это годовик, еще недоразвитая лошадь. Жуков ни за что на такую не сел бы.

Я не спрашиваю директора музея, почему он так думает, поскольку знаю: в 1944 году Гуревич обслуживал конюшню Военного совета 1-го Белорусского фронта и лично знал лошадей маршалов Рокоссовского и Жукова.

— Видите ли, — продолжает директор музея, — Жуков в свое время командовал кавалерийским полком, потом дивизией, сам ездил великолепно и толк в лошадях знал, конечно. А тут он верхом на недоноске каком-то оказался.

— А вот хвост этот злосчастный на памятнике, который по ветру, как знамя, говорят, будто если лошадь так хвост держит, значит, до ветру хочет…

— Да нет, — успокаивает директор, — это бывает и во время езды. И безо всякой нужды.

Оказались мы вскорости у другой конной скульптуры — у памятника Юрию Долгорукому, что на Тверской.

— А вот автор этого памятника — скульптор Орлов, — вспоминает Гуревич, — к нам в музей приходил, когда работал над памятником. Он даже брал скелет лошади к себе в мастерскую. Потом вернул.

— А что вы можете сказать об этой лошади, на которой Долгорукий Москву основал?

— Под Долгоруким — идеальный верховой конь. Только конь современный. Потому что в XII веке таких лошадей не было. У лошадей того времени в холке было 130 см, а у современных — в среднем 160, хотя бывает и 170.

— Да, неказисто смотрелся бы основатель Москвы на низкорослой лошади…

— В том-то и дело. И скульптор правильно сделал, что посадил могучего человека на могучего коня.

— А вообще, Давид Яковлевич, могли бы вы при взгляде на скульптуру определить породу лошади? Это возможно?

— Нет, при взгляде на изваяние породу не определить. А вот тип можно назвать безошибочно. Если, разумеется, скульптор реалистично изобразил животное.

— А тип — это что?

— Все породы мы делим на два типа. Это местные — к ним относятся лесные, степные и горные породы. И заводские — это верховые лошади и упряжные, куда входят рысаки и тяжеловозы. И спутать их в скульптуре невозможно.

А вот и знаменитые московские квадриги — на фронтоне Большого театра и на Триумфальной арке, что на Кутузовском проспекте. Великолепные, лихие четверки! На Большом — работа знаменитого Клодта.

— Превосходные. Упряжные лошади, — с удовлетворением отмечает директор музея, — и квадрига на московском ипподроме тоже хороша. Классика… Идеальные упряжные. Хотя, должен заметить, одновременно и идеализированные типы лошадей. Знаете, как Аполлон — идеальный мужчина, поди найди точно такого…

И уж совсем идеализирована четверка коней на Манежной площади — у фонтана, на водопое. Их мужское достоинство представлено весьма достойно и реалистично, а при взгляде на хвосты и гривы непременно подумаешь, что перманент им делал такой же добросовестный парикмахер. Хотя, говорят, в природе нет-нет да и появится нечто похожее. Во всяком случае, Гуревич показал мне в музее картину прошлого века, на которой изображена лошадь с завитой гривой. Тогда, между прочим, обходились без перманента: заплетали косицы, а когда их распускали, получалась волнистая грива.

На Кутузовском проспекте мы окинули взглядом конную скульптуру фельдмаршала. Представительный памятник.

— А что можно сказать о лошади?

— По типу — несомненно, верховая лошадь. Хорошая работа. Но вообще, вы знаете, в скульптуре точно воспроизводить подлинные пропорции тела лошади нельзя.

Заметив мое недоумение, продолжает:

— Потому что на воздухе, да если еще на высоком постаменте, скульптура совершенно иначе смотрится. Вот почему скульптор в своей работе все промеривает и проверяет множество раз.

Короче, осмотрели мы почти весь московский эскадрон. Именно эскадрон — потому что кони в основном под военными. И вот что при этом подумалось: конечно, главное в памятнике всегда человек. И человек, несомненно, должен быть узнаваем. А лошадь… Она должна ему соответствовать. Как полностью соответствует оригиналу памятник Абсенту — самой знаменитой лошади в СССР, на которой Сергей Филатов в Риме выиграл олимпийское золото. Абсент родился и овеянный славой умер на Луговском заводе. Там и стоит ему памятник в натуральную величину.