Рассказы о Москве и москвичах во все времена

«А мы вашу даму…»

Это кто сказал, что русский темперамент поспокойнее итальянского да поосмотрительней африканского? Это бабушка надвое сказала! Так что — не надо. Никто, пожалуй, в играх на зеленом сукне столь небрежно не выигрывал состояния и так лихо тут же не просаживал, как наши игроки. Неудержимым игроком слыл Федор Михайлович, Александр Сергеевич страсть как любил перекинуться в картишки, Михаил Юрьевич сражался за карточным столом, как в бою с абреками. А Пржевальский, общипав прижимистых иркутских купцов, так и вовсе выиграл целое состояние и все деньги пустил на свою первую экспедицию. Играл он с одной мыслью об этом и бросил сразу и навсегда. Все умели проигрывать. Держались с достоинством и темперамент свой в кулаке зажимали. Хотя были, конечно, случаи, когда и пистолет в собственной руке ставил точку в игре при ставке, выше которой быть ничего не может…

Да, играли — проматывали, свободу обретали, в рабстве оказывались. Сейчас-то не так, наверное? А кто его знает… Зашел я недавно в одно из крупнейших в Москве казино, просто так, поглядеть что к чему, а вовсе не соблазнившись рекламным призывом: «Все проигравшие угощаются ужином за счет заведения и бесплатно домой отправляются». На ужин я не рассчитывал, поскольку и играть-то не собирался. Познакомился с очаровательной девушкой Катериной, старшим менеджером казино, и первым делом спросил: «Какой самый крупный проигрыш приходилось вам видеть?» — «Около сорока тысяч долларов». — «И?..» — «Побледнел, встал и ушел». — «А выигрыш?» — «Тридцать с лишним тысяч за ночь». — «Ну и…» — «Вскочил на стол и выкаблучивать начал. Мы его за это оштрафовали как следует».

Так что и сейчас играют по-крупному. Хотя, надо признать, все же не так, как прежде. В царствование просвещенной императрицы Екатерины II играли везде и все с таким размахом, как ни до, ни после. Даже при дворе резались с упоением, несмотря на строжайший запрет. Время от времени в императрице просыпалась строжайшая бдительность, и однажды, вспылив, в гневе она повелела: «Коллежских асессоров: Иевлева и Малимонова, секунд-майора Роштейна, подпоручика Волжина и секретаря Попова за нечистую игру сослать в уездные города Вологодской и Вятской губерний под присмотр городничих и внеся при том имена их в публичные ведомости, дабы всяк от обмана их остерегался».

Все наигранное у картежников отобрали — векселя, закладные, даже ломбардные билеты, что на кон ставились, на сумму громадную — в 159 000 рублей у одного только Волжина. В то же самое время князю Куракину, коему было поручено неусыпное бдение за тем, чтобы картежные безобразия не творились открыто, доносят: «У нас сильный идет о картежных академиках перебор. Ежедневно привозят их к Измайлову: действие сие в моих глазах… Есть и дамы…»

Да куда уж там! Пошло-покатилось! Даже мода сложилась такая: в каждом барском доме, будь то Петербург или Москва, «кипел банк», как писал один современник. Деньги, когда выходили все, заменялись крестьянскими душами.

Сотнями и даже тысячами на кон их ставили, и люди, ложившиеся спать в одном владении, просыпались уже в другом. Ведь и в ломбард живые души закладывались… Сколько поломанных судеб, трагедий…

Москва меж тем нисколько тогдашней столице не уступала в своем увлечении, а в размахе даже превосходила Петербург — все-таки от высочайшего ока подальше. Любители перекинуться в картишки попроще колготились у Ильинских ворот, прямо в подворотнях, или в затрапезных трактирах по темным углам, в ночлежках. Ну а люди благородного звания по своим домам играли, конечно. Так оно надежней, спокойней — никто исподлобья не глянет. Самым злачным местом домашней игры, отчего-то сложилось так, считался Арбат.

Отлюбив в своей жизни, насколько хватило сил и времени, ушла на вечный покой великая императрица, а запрет на азартные игры в наследство оставила. И вскорости бесшабашное увлечение это достигло таких размеров, что Павел не только в строжайшей форме метать банк запретил, а вообще и всякие ночные собрания по всей России. Вот до чего дело дошло! Московский обер-полицмейстер того времени Эртель самолично не гнушался заглянуть в вызывающий подозрение дом и, ежели находились провинные, сам же и призывал их к ответу.

Но азарт не взнуздать, нет. Вкусившие сей трепетный восторг становились его рабами. Вот тогда при высшем свете Москвы и Петербурга появились люди, кои и близко ранее к богатым домам не подступали: менялы. Являлись с корзинками да лотками со всевозможными красивыми безделушками и выменивали их тут же на золото и каменья у тех, кому подфартило. Быстро обогащались эти менялы, на своих каретах уже разъезжали за данью.

Да, было время — ушло. А страсть к игре, азартный характер остались, конечно. Куда им деваться? Такова уж наша натура.

В послевоенной Москве, помню, считалось неприличным в карты играть. В светлом будущем не место тем, кто способен предаваться низким страстям. Однако в «дурака» все же играли, это потом уж и «кинг» появился, и «преф», и «бура». А мы вечерами в подъезде в «очко» на щелбаны играли. Иной раз так по лбу набьют, что утром в синяках просыпаешься. В общем, с подобными развлечениями при суровом отце народов опасно было связываться: даже закон, запрещающий азартные игры, существовал. Знаю семью, где повязали и услали бог знает куда кормильца за то, что поигрывал. В общем, со времен Екатерины мало что в этом деле у нас изменилось.

Да что поделаешь… Азартный игрок подобен влюбленному по уши: ничего не видит, не слышит, кроме предмета своего вожделения.