Рассказы о Москве и москвичах во все времена

Гусарская осада возлюбленной

Чего только не вытворяет человек в своей неустанной погоне за деньгами… Случается, и сам преображается неузнаваемо, и внешне и внутренне подчиняясь единственной цели. И вдруг — на тебе, ускользает близкая цель, только перья в руках от птицы счастья остались… Впрочем, бывает и хуже еще. Нашел, добился, а удержать не сумел. Позволил расхолодиться себе, полагая, раз есть — то куда же денется?

Нечто похожее произошло в жизни гусара, да не просто бравого, а героя Отечественной войны Дмитрия Дмитриевича Шепелева. Не знаю, любил ли он Дарью Ивановну Баташеву, или только в сиянии несметного приданного она казалась ему прекрасной, но как замечательно, хитроумно прокладывал он к ней свои подходы, как партию себе сам составил — будто партию на шахматной доске разыграл.

Где он впервые узрел Дарью, никто не скажет теперь, скорее всего, в этом громадном роскошном доме Баташевых. Может быть, на одном из шумных балов, слава о которых по всей Москве ходила..

Грудь Дмитрия Дмитриевича отягощали ордена и медали, а в карманах у него сквознячок погуливал — увы, легки были карманы, хотя рода он старого, знатного. Поговаривали, будто до войны еще он промотал, просадил небольшое свое состояние и теперь, будучи видным московским франтом, искал возможности поправить дела.

А Дарья Ивановна, меж прочим, числилась по Москве первой модницей и за нарядами сама в Париж ездила. Однажды, только-только вернувшись, в восторге рассказывала о нововведении французской моды: «Вообразите, что за прелестные сорочки: как наденешь, да осмотришься перед зеркалом, ну так-таки все насквозь и виднехонько!» Вся Москва со смеху помирала от такого высказывания. А вообще, вкусом она обладала, хотя и вызывающим для города со старыми взглядами. Короче, вот такую невесту предстояло завоевать гусару Дмитрию Шепелеву.

По коням! Сабли наголо!

Однако даже и он, человек испытанной смелости, сознавал что действовать надо неторопливо и осмотрительно: Дарья выросла без отца, под присмотром мало сказать сурового деда, а деда-зверя в полном смысле этого слова. Дед к Дарье не велел никого подпускать, покуда сам не выберет. Вот Шепелев и начал кругами ходить.

Задача его еще тем осложнялась, что действовать Шепелев мог только в холодные месяцы, поскольку летом Дарья жила обычно во дворце деда на Выксе. Но гусар — в любое время года гусар.

Перво-наперво воздыхатель принялся обихаживать прислугу Дарьи. Каково, однако? Нашел подходы сначала к горничной — через благосклонное свое внимание и подарки всякие, и та, глядишь, уж стала нашептывать барышне, какой-де красавец Дмитрий Дмитриевич (а он и в самом деле красавцем был), как обходителен и как он без ума от Дарьи Ивановны. Давно бы открылся, да никак не решается…

Потом объектом гусарской осады сделался кучер. К нему путь серебром прокладывался. И тот нет-нет да и стал подпевать: какой бравый барин Шепелев — собой хорош, отваги отменной, а как робко ведет себя у дома барышни, боится ненароком смутить покой ее. Короче, все уши прошептали Дарье Ивановне.

Ну а главные события в пьесе, задуманной Шепелевым, должны были разыграться в непосредственной близости к крепости.

Готовился основательно и все до мелочей продумал, казалось. Изобрел дела какие-то неподалеку от Выксы и напрямик через владения Баташева поехал. А там — вот ведь несчастье какое! — на взгорке каком-то опрокинулась коляска, барин на землю вывалился да так ударился, что чуть не лишился жизни…

Дарья Ивановна сама выбежала, ручками всплеснула, разохалась, велела барина в дом нести и лекаря домашнего немедля к нему выслала. Пары дней, что Шепелев во дворце Баташева вылеживался, оказалось вполне достаточно, чтобы основательно подготовленная незримой осадой Дарья без ума влюбилась в него. К чему, собственно, дело и шло.

Дед, внешне вовсе не страшный, хотя и суровый, зашел однажды больного проведать, сказал все, что надо сказать в подобных случаях, а сам испытующе, насупив брови, разглядывал незваного гостя, разбитого, не в силах подняться перед гостеприимным хозяином, разметавшего по подушке свои аршинные смоляные усы… А тот и сам со скрываемой опаской на Баташева глядел.

Было чего опасаться ему. По давности еще приглянулась Ивану Родионычу жена дворянина-соседа. Попросил по-хорошему ее уступить, да тот оказался отчего-то упрям. Баташев молчал, не показывался какое-то время, а потом вызвал того соседа к себе на примирение. Хлебосольно и обильно угощал, а потом повез завод свой смотреть. А там по его тайному знаку слуги схватили несчастного и кинули в плавильную печь… Иван Родионыч обид не забывал, не прощал и всегда добивался, чего хотел. О чем свидетельствует совсем другая история.

Один сосед отказался продать Баташеву свое имение, и тоже — ничего, нет так нет, чего уж там. Пригласил соседа в отъезжее поле. Дня два-три длилась охота, а когда сосед вернулся домой, дара речи лишился: на том месте, где усадьба его стояла, — ровное место, ни следа от построек, земля перепахана, и даже что-то посеяно…

Истории эти, как, впрочем, и много других, что про старика Баташева ходили, Шепелеву были известны, конечно. Потому-то он с такой настороженностью и взирал на деда возлюбленной. И можно понять человека, ни пуль, ни штыка на войне не боявшегося… Впрочем, он понимал, что Дарья в случае чего в обиду его уже не даст.

На свадьбе Иван Родионыч поднялся, слово сказал и заверил, что после его смерти зять получит несколько железоделательных заводов, семнадцать тысяч душ крепостных да еще полтора миллиона деньгами. Кто-то вроде бы хмыкнул, и дед добавил: таких средств не промотать, даже и при желании и большом таланте наследника. Да только не учел он размаха гусарского. Дмитрий Дмитриевич со своими сыновьями Николаем и Иваном все почти промотал, потратил на бессмысленнейшие развлечения и в долги такие влез, что оплатить их не представлялось возможным…

Ну а что Дарья Ивановна? Счастливая обладательница красивого, бравого мужа? Ее ко времени тех безобразий с наследством, нажитым дедом, на свете уже не было. Она умерла при родах второго сына.

И вся, как говорится, любовь.