Рассказы о Москве и москвичах во все времена

Иван Грозный хотел извести всех москвичей

Случись внезапный переворот времени и попади ему под всегда горячую руку наши нынешние олигархи, он бы их первым делом извел. Как нещадно изводил князей с их малыми детьми, бояр такоже с их мелким семенем с челядью — потому что делал это ради искоренения измены и заговоров. А попутно и ради усиления и укрупнения государства Московского, приводя земли убиенных под государеву руку.

Но ради чего Иван Васильевич истреблял и всех прочих — бедный люд, даже нищих, за куском хлеба в Москву подавшихся, — это и по здравому размышлению не объяснить.

То, что произошло в первопрестольной 25 июля 1570 года, зрело и готовилось далеко от Москвы.

Повод для небывалой, неслыханной резни в Новгороде, а затем в Москве был. Маленький литовский отряд захватил неприступную и хорошо укрепленную Изборскую крепость — важнейший форпост обороны Московии на северо-западе. Вскоре выяснилось: нашелся подлый изменник, некто Тетерин, который, переодевшись опричником, велел ночью открыть ворота Изборска. За ним литовцы и кинулись. Как Грозный прознал об этом, пришел в ярость и удумал порешить всех отцов Новгорода и Пскова, коим Изборск подчинялся. А заодно — и всех жителей, и вовсе ни в чем не повинных.

Опричная дума решила идти на Новгород в декабре 1560-го — и ничего другого решить не могла, поскольку царь так велел. И сам он не поленился, в поход тот отправился.

Новгородцев не просто убивали — сначала пытали. Помученных волокли через весь город и заталкивали шестами под лед Волхова. Ни жен послушных, ни детей и вовсе безвинных — никого не щадили. Во время пыток огнем вырывали признания, которые царь и хотел более всего услышать: корни измены надо в Москве искать.

Вот и все. Подошла московская очередь.

В Москве Иван Васильевич не гнушался на пытках присутствовать. Наблюдал, как Малюта Скуратов-Бельский усердствовал, вслушивался в предсмертные хрипы и убеждался: вовремя, ох как вовремя затеял Москву наказать… То, что москвичи не виноваты ни в чем, — даже и мысли такой не допускал.

Тут надо еще отметить, что после кровопускания в Новгороде, а вскоре и в Пскове в московской земщине произошел полный раздор: многих безразборная свирепость царя покоробила. Нашлись и такие, кто посмел свое отношение к происшедшему высказать. Вот и государственный печатник, дьяк в преклонном возрасте и любимейший советник царя Иван Висковатый, не отводя взора от смурного взгляда царя и зная доподлинно о его ближайших намерениях порезать московских бояр, настоятельно его отговаривал. Висковатый подавленно просил: только что опричники до смерти запытали его родного брата. По приказу царя.

А Грозный что? Чем ответствовал? Опять впадал в беспричинную ярость, благо перед ним человек глубоко почитаемый, которого он, по всеобщему признанию, любил как себя самого.

Долбанув посохом о каменный пол, закричал: «Я вас еще не истребил, а едва только начал! Но я вас всех искореню, чтобы и памяти вашей не осталось!» Это он о знати московской.

Потом Грозный одумался: если Висковатый так говорит, стало быть, и другие есть, кто думает схоже. Значит, надо их выявить всех и извести.

Арестовали Висковатого, давно уже возглавлявшего Посольский приказ, многих других земских дьяков и пришили им пособничество с новгородским архиепископом Пименом, коего царь считал первостатейным изменником. Вот как случилось, что новгородская сеча безвинных перетекла своей кровью в Москву.

25 июля знойного лета. Поля пересохли, зерно наземь посыпалось. Голода не избежать. Царь это, возможно, предвидел и еще потому решил народ страхом прижать. К этому дню суд над схваченными опричниной уже завершился. Место казней тоже объявлено: рыночная площадь, прозванная в народе Поганой лужей.

Искал я, искал — никак не мог нигде отыскать, что за лужа Поганая, где в Москве она находилась. Пересохла, что ли, и следов от нее не осталось? Помог мне Сергей Таценко, старший научный сотрудник Музея истории города Москвы, специалист по средневековой истории нашего города. Оказывается, во времена Грозного Поганой лужей называли Красную площадь. Здесь и свершилось злодейство.

Царь Иван выехал к месту казней в сопровождении полутора тысяч конных стрельцов и «скверных человеков», как называли тогда опричников. Московский люд, увидев это, ударился в полную панику, опасаясь, что всех станут хватать, — и кинулся бежать по домам.

Иван Васильевич уговорил народ не бежать, а ближе стать. Зычно вопросил присмиревший народ, правильно ль делаю, мол, что изменников хочу наказать? Народ наш, как водится, перед ликом царя-батюшки тут же в восторг пришел и гаркнул на всю Москву, единогласно одобрив. А то бы он отменил расправу, если б народ промолчал…

Вывели на Лужу около трехсот осужденных дьяков. Человек 180 отделили и в сторону вытеснили. Грозный не дикий зверь, самолично объявил об их помиловании: пусть видят все, как он умеет отделять зерна от плевел. А потом началось…

Висковатого на кресте из бревен распяли. Вот любимцем-то быть каково в нашем отечестве… Может, царь жизнь ему и оставил бы, ежели б повинился печатник и попросил о помиловании. Висковатый крикнул в лицо опричникам: «Будьте вы прокляты вместе с царем своим!» Его тут же живьем на части разрезали.

Дьяка Никиту Фуникова, государева казначея, принародно в крутом кипятке сварили, а остальным головы усекли топорами. Казнили главных дьяков московских земских приказов и заодно с ними более ста человек новгородских дворян со слугами.

И тут царь в который раз удивил: поднялся на Лобное место и высказался, что «в мыслях было намерение погубить всех жителей Москвы. Но свой гнев с них он уж сложил». Хотел бы народ свободно вздохнуть, но сил уж не осталось…

Известный историк наш современный — Руслан Скрынников замечает: «Казнь московских дьяков была первым актом московского дела». Грозный порешил пока только приказных людей, но бояре знали, что скоро придут за ними. Вот и подошло время второго акта.

«Нищие и косолапые мужики», как еще называли опричников, уже точили сабли с топорами на знатных бояр. А более, чем на всех остальных, — на Захарьиных, заправлявших при дворе царевича Ивана и пытавшихся через него хоть как-то повлиять на царя, образумить его, отговорить от расправы над боярами. Грозный к Захарьиным давно присматривался, приставив своих людей, и чутьем не доверял: так и ждал какой-нибудь пакости через сына-наследника. А тут еще и Малюта старается, из кожи лезет, дабы царя убедить, что царевич тоже в измене с Захарьиными. И будто бы Грозный уже велел казнить старшего сына…

Всех, кто ближе других к его сыну по родству и по службе стоял, царь обезглавить велел: боярина С. В. Яковлева-Захарьина казнил вместе с пятилетним сынишкой Никиткой. Земского боярина В. М. Юрьева-Захарьина упустил, не смог усечь — тот уже скончался, зато убил его дочь и внука. Другого Яковлева-Захарьина, Василия, с братом родным, тоже земским боярином, палками насмерть забили.

Ну, кажется, теперь уж со всеми расправился… Осталась разве только кучка бояр, заправлявших делами в самой опричнине. Но у них-то были все основания считать себя вне опасности.

Разделавшись после 25 июля с московской знатью помельче, а заодно с дьяками приказных отделений — вторым уже звеном, царь, насупив брови, на опричных бояр плотоядно поглядывал. Что из того, что Басмановы создавали опричнину? Поговаривали, будто они с изменником Пименом тайно повязаны. И это они, Басмановы, притащили в опричнину за собой весь род Плещеевых. Значит, и тех корчевать надо поспешать.

Всех — одного за другим — Грозный казнил, даже опричных бояр — командиров опричных отрядов. С особой изощренностью наказал ни за что Алексея Басманова, приказав усечь голову его младшему сыну Петру. А старшего Федора отчего-то помиловал. Тот и не знал уж, как выказать благодарность царю, и ничего лучшего не нашел, как зарезать отца. На что, вероятно, царь-батюшка втайне рассчитывал, а возможно, и намекнул.

Много еще люда известного Грозный посек, а когда ото всех избавился, опричнина стала ему не нужна. Указом запретил вспоминать даже и само слово такое…

Но нет, не забыли. И наш вождь рябой не забыл. Даром, что почитал опыт Ивана Васильевича и в 37-м с большим успехом его применил. Конечно, Иосиф Виссарионович сгубил куда больше народу. Но это делал он тайно, скрытно от глаз людских. Мы пущенной крови не видели. Грозный же, наоборот, заставлял зреть на злодейства свои.

Так кто же из этих двоих больший злодей? Возможно ли это сказать?..