Рассказы о Москве и москвичах во все времена

А для отрады — вязь чугунная ограды

Нет во всей Москве ограды великолепнее, чем у этого дома. И двустворчатые ворота с овалом и вензелями вокруг, где некогда красовался фамильный герб хозяина дома, — сказать про которые, что роскошны они, на самом деле ничего не сказать. Неописуемо хороши! Пойдете в Третьяковку от метро — непременно наткнетесь на эту необыкновенную красоту и остановитесь. Видел: бегут люди, по делам своим торопятся — и словно вдруг спотыкаются, начинают разглядывать чугунный тончайший узор…

Нисколько не удивительно, что один из богатейших людей России, Аммос Прокофьевич Демидов, считающийся первым хозяином этой обширной московской усадьбы, задумал поставить против фасада волшебные врата. Прадед его был кузнецом и на уральских заводах слыл редкостным мастером. На одном из тех заводов, уже принадлежавших Демидовым, крепостной виртуоз Д. Т. Сизов и отлил эту чугунную вязь. И герб тоже. Только в советское время герб аккуратненько сшибли — будто его и не было вовсе: негоже над социалистической столицей терпеть вензеля дворянские…

Ноги сами понесли в эти ворота, к чудному зданию, вполне такой ограды достойному. Нет прямых доказательств тому, но дом приписывается Матвею Федоровичу Казакову — рука его. Пропорции, планировка — все в фасаде и в стенах выдает замысел великого зодчего. Хотя иногда и говорят, что, возможно, кто-то из учеников его дом создавал. Пусть это остается не вполне решенной загадкой. И все же думать, что казаковская это работа, как-то приятнее…

Сейчас здесь — храм Книги. В древнем доме, который дряхлым никак не выглядит, более полувека размещается Государственная научная педагогическая библиотека. Входишь — и мигом погружаешься в XVIII век: узкие, сводчатые проходы, овальные проемы — так и кажется, что вот-вот появится кто-то с канделябром в поднятой руке…

От парадной лестницы, к сожалению, ничего не осталось, зато черная, недавно отделанная, выглядит в полном смысле парадной. Поднимаешься — и нарастает ощущение грядущего праздника, неожиданной встречи с теми, кто здесь когда-то бывал… А вот и высокие двери в великолепный зал с рядами склоненных голов над книгами. Читалка располагается в танцевальном зале Демидовых: старинный камин, ряды белоснежных пилястров по стенам, над которыми вытянулся тонкой лепнины фриз… Считается, что и Пушкин бывал здесь, и Лермонтов, и Жуковский… Есть свидетельство, что Гоголь незадолго до смерти побывал в этих стенах…

Хорошо, что здесь теперь Книга живет. За все свои сокровища библиотека внесена в список библиотек со статусом «особой общественной значимости для России». Как-никак — полтора миллиона томов, и среди них издания редкостные. Книги Петровской эпохи, замечательная коллекция русских букварей, знаменитая Острожская библия, отпечатанная в имении князя Острожского в 1581 году, книги, по которым Михайло Васильевич Ломоносов учился: «Грамматика» Мелетия Смотрицкого и «Арифметика» Леонтия Магницкого и много чего еще, что составит гордость любого собрания книг.

Книги молчаливы, пока в руки не попадут, безропотны, вдруг о помощи не закричат, книги все-таки требуют непрестанной заботы. Они любят жить обязательно в темноте — как пугливые и беззащитные существа. И воздух, которым дышат они, — тоже особым должен быть: не слишком сухой, но и не чересчур насыщенный влагой.

Спускаюсь в один подвал, где книги хранятся, по витой узкой лестнице, где и двоим худеньким ребятишкам не разойтись, и еще ниже, — по такому же в точности — ну прямо в преисподнюю, хоть и сухую, и теплую. Да только уж слишком сухую и слишком теплую… Люди, которые здесь работают, дышат таким воздухом, что не приведи Господи… Санэпидстанция провела замеры и по всем показателям признала условия труда библиографов вредными: ни света божьего, ни глотка свежего воздуха… И стены по полу грибком попорчены. Он же и книгам несет гибель, этот грибок…

Лучшее средство против вездесущего грибка, разумеется, деньги. Посильнее любой химии будут. А денег, как всегда, не хватает.

Дом здорово изменился после огненных дней 1812 года. Я видел чертеж главного фасада, каким изначально он был построен. Четкие ряды окон, выдержанные в удивительно точных, математических пропорциях, и никаких украшений. Строгость и четкость академические. Ни колонн, ни лепнины — Казаков мог вспыхнуть в своей фантазии, а мог и таким, изысканно-сдержанным быть. К 1826 году бывшая демидовская усадьба уже записана за почетным московским купцом Н. М. Козлининым, который, как предполагается, восстановил усадьбу и дому другой облик придал. Появился классический фронтон, поддерживаемый рядом коринфских колонн, опирающихся на арки главного входа, под окнами — коротенькие рядки пузатеньких балясин, между вторым и третьим этажами — барельефы и медальоны с аллегорическими изображениями, смысл которых не всякий поймет. Красиво, мне нравится. Но другим, совсем другим был раньше дом…

Как и всякий московский дом, этот, хоть и оставался на прежнем своем месте, судьба побросала из рук в руки. Где-то в середине XIX века усадьба переходит во владение к графине М. Ф. Соллогуб, а через двадцать лет дом покупает город, чтобы разместить в нем мужскую гимназию. Потом, во время Первой мировой войны, когда гимназисты выпорхнули в совсем нелегкую жизнь, здесь расположился госпиталь, позже, в советское время, — школа, детский сад (лучшее — детям!), накануне Великой Отечественной — первая спецшкола ВВС, а во время войны великолепное здание отошло Наркомиросу и становится тем, что оно являет собою сейчас, — библиотекой. Вот такая сложилась история за этой легкой чугунной оградой.

…И вижу такую картину. Ярко освещенные окна фасада, в распахнутые ворота один за другим въезжают богатые экипажи. Из скромной пролетки извозчика выходит человек в длинной гражданской шинели. Он чуть сутул, взгляд его кажется погасшим, рассеянным. Это Гоголь. Перед ним распахиваются двери, и он скрывается в вестибюле.

Графиня Мария Федоровна дает очередной свой бал…