Развод. Жизнь с чистого листа

17. Супергерой

— Мам… Я третий день не могу дозвониться до папы. Я понимаю, что вы в ссоре… Но ты не могла бы съездить к нему? У меня нехорошее предчувствие. На прошлой неделе я с его секретарем разговаривала. Она говорила, что уже несколько раз ему скорую вызывала. Он сознание терял прямо на работе. Папа сказал, что она преувеличила, и он просто переутомился тогда. А сейчас я и до нее дозвониться не могу! Вообще ни до кого дозвониться не могу! Съезди, пожалуйста…

— Марусь, папа в больнице. Не хотела тебе говорить… Не нужно тебе нервничать.

— Что случилось? Мама! Разве можно молчать о таких вещах. Сердце, да? Когда мы в последний раз общались — голос у него был неважным, но я решила, что он так переживает ваше расставание, — не перестает тараторить Маша.

Вот как ей сообщать такие новости? Макс действительно в больнице. И между ним и Пашей действительно вышла потасовка. Но причина его нахождения в клинике никак не связана с ударом, который он получил от Паши. Я своими глазами видела то, как Паша ударил его в живот, а потом наклонился и, удерживая его за шиворот пиджака, что-то сказал ему. А когда отпустил, Макс свалился на землю, словно мертвый.

Всю дорогу я как мантру повторяла: «Ты не виноват! Он сам упал! Я свидетель.». Паша же молча следовал за каретой скорой помощи, совершенно не реагируя на мои причитания. В крови Макса обнаружили алкоголь в огромном количестве. Само то, что он умудрился проехать такое расстояние за рулем, да еще и в дождь, было чудом. То, что он держался на ногах, было не менее удивительно. А на утро меня, как законную супругу, ждал диагноз и, соответственно, истинная причина потери им сознания.

Опухоль лобной доли, головного мозга. Макс о своем диагнозе знал и от операции отказался. Доктор говорил, а я медленно оседала на диван. Он обследовался в этой клиники. Скорая по просьбе Паши привезла Макса в его больницу. На вопрос: «Почему он не хочет оперироваться?». Нейрохирург ответил, что Максим планировал лечение в США. Но у него, как выяснилось, ни так уж и много времени. Вчерашний приступ подтвердил, что времени у него нет совсем…

— Доченька, я рядом с ним… Ты можешь не переживать. Папа говорил тебе правду. Он очень много работает сейчас. Переутомился…

— Ты вернешься к нему?

Ну зачем? Ну зачем ты мне задаешь этот вопрос, Машенька!? Спроси, о чем угодно, только не об этом.

— Марусь, пока папа в больнице, я буду его навещать. Когда он поправится, мы решим все наши незакрытые вопросы.

— Мам, я не прошу тебя вернуться к нему насовсем. Я же не слепая и не глупая. Я понимаю, что ты с ним мучилась всю жизнь. И понимаю, ради кого ты это делала. Но он же мой отец, и я все равно люблю его, не смотря ни на что. Не бросай его, пожалуйста, сейчас… Пусть он поправится. Ему нужно свыкнуться с мыслью, что вы больше не вместе.

— Не переживай… Я его не оставлю.

— Мам, прости.

— За что?

— За то, что я тебе не помощник в этой проблеме. Я поговорю с Толиком, может, после рождения ребенка, мы сможем приехать хоть ненадолго. Я очень соскучилась, мам, — дочка плачет, а у меня сердце разрывается.

Кое как успокоив непрекращающуюся истерику Маруси, я снова собираюсь в больницу. Завтра мне нужно закрыть свой больничный и выйти на работу. Поэтому сегодня, мне кровь из носу нужно поговорить с мужем. Паша сообщил, что его перевели из реанимации в палату интенсивной терапии, пообещал провести меня к нему.

Я не собираюсь к нему возвращаться. Уверена, что он попытается манипулировать мной, теперь уже афишируя своим диагнозом. Но я твердо решила, что буду стоять на своем. Я хочу развестись, и точка. Я ему не сиделка и не собираюсь ей быть. У него достаточно денег, чтобы нанять человека, который будет за ним ухаживать. Когда я успела стать такой черствой?

Чисто по-человечески мне жаль его. Ему всего сорок девять. Паша младше его на каких-то четыре года, но мечтает о семье и даже ребенка завести не прочь. А жизнь Максима почти закончена. Как страшно звучит эта фраза — почти закончена. Она может означать, что человеку остался месяц или два, может быть, год. Смерть может забрать его в любой момент. Он может просто отключиться за рулем, который ему теперь противопоказан, может умереть во сне, а может мучиться в агонии и без сильнодействующих лекарств не сможет даже вздохнуть.

Завожу машину, выезжаю за ворота. И вместо того, чтобы поехать коротким путем, поворачиваю не направо, а налево. Дабы сделать небольшой крюк и проехать по улице, на которой живет Лиза.

Каждый вечер пробегаю глазами по сообщениям в чате. Сегодня Лиза прогуливает. Сообщение было написано с номера ее матери уже в двенадцатом часу. Обычно родители заканчивают свои переписки до девяти.

Последние дни и так выдались на редкость тяжелыми. Поэтому я старалась гнать от себя эти переживания. Но не убедиться в том, все ли у нее в порядке, не смогла.

— Чего сигналишь!? — на крыльцо вышел заросший мужчина. На вид не алкаш, но очень близок к нему. Прямо движется в этом направление в довольно ускоренном темпе.

Я высунулась из машины, а за тем вышла из нее и подошла к калитке. Мужчина пропал из поля зрения. Вероятно, спускался с крыльца. Звонкий лай небольшой дворовой собачонки, сопровождающей своего хозяина по дорожке к калитке, подтверждал, что сейчас я познакомлюсь с сожителем загадочной матери Лизы.

— Добрый день, — поздоровалась я с мужчиной, приоткрывшим калитку и взмахнувшим головой в немом вопросе. — Не могли бы вы позвать Татьяну?

Мужчина продолжил смотреть на меня своими круглыми стеклянными глазами.

— Я из детского сада…

— Ее здесь нет, — перебил меня мужчина.

— Разве она не живет здесь?

— Нет, — коротко ответил он и собрался закрыть калитку.

— Подождите! — я схватилась за ручку почти затворённой калитки. — А где тогда я могу ее найти?

— А мне откуда знать! Она здесь больше не живет.

— Как не живет? А как же дети? Где дети?

— Так, дамочка! Ищите эту шлендру сами. Я вам здесь не помощник, а дети ее меня и подавно не касаются, — мужчина с силой дернул калитку на себя.

Металл звонко лязгнул, сообщив о том, что хозяин двора больше не намерен со мной общаться. Я растерянно повернула голову в сторону соседнего домишки и увидела Женю. Мальчик вышел на улицу с огромным алюминиевым тазом и, поставив его на покосившуюся лавку, принялся развешивать белье. Быстро переместившись к соседнему двору, я окликнула мальчика. Этот забор был низким, поэтому я без труда смогла заглянуть во двор.

— Женя!

Мальчишка уставился на меня во все глаза, а потом, бросив белье в таз, заторопился в дом.

— Подожди, не убегай! — я нащупала небольшой крючок за калиткой. И, не дожидаясь приглашения, сама вошла во двор.

Мальчик, вероятно, очень удивился моей наглости, поэтому дальше убегать не решился, а вместо этого направился мне на встречу.

— Вы от нас не отстанете, да? — Женя разгневано смотрел на меня. Мы остановились друг напротив друга посреди их заброшенного двора. — Чего вы к нам привязались? Ездите постоянно, вынюхиваете что-то? Оставьте нас в покое!

— Вы здесь живете? — проигнорировав его выпад, я продолжала рассматривать ветхий дом и двор, поросший бурьяном. Дверь скрипнула, и из-за нее высунулась маленькая белокурая головка.

— Женя, — позвала его девочка. — Мама проснулась, тебя зовет!

Увидев меня, девочка испуганно захлопала глазами.

— Уходите и прекратите нас преследовать. Заняться вам больше что ли не чем! — отчеканил мальчишка и направился в дом, уверенный в том, что провожать меня не обязательно. Но на сей раз я была настроена решительно и последовала за ним.

— Лиза, привет! Как твои дела? — девочка боязливо попятилась назад. Женя встал в дверях.

— Мы вас не приглашаем. Уходите! — еще серьёзнее произнес мальчишка.

Из приоткрытой двери послышался грохот, перемешанный с отборным матом, выпаленным нетрезвым женским голосом. Мальчишка дернул Лизу на себя, прижав ее к боку, и захлопнул дверь за своей спиной.

— Это ваша мама? Мне очень нужно с ней поговорить.

— Мама болеет.

— Я слышу, как она болеет!

Отодвинув детей в сторону, я решительно распахнула деревянную, выкрашенную половой краской, но уже облупившуюся дверь. Шагнула внутрь. Дети больше не препятствовали мне. Такого убогого зрелища я не видела даже в кино. Вздутые обои с рыжими пятнами около дверных откосов и выключателей, потолок с дырами от отвалившейся штукатурки, деревянный пол сто лет не крашеный и такой грязный, что разуваться здесь не было никакого желания. Прямо передо мной виднелась жилая комната. Вероятно, единственная жилая комната в этом доме. Справа, судя по запаху спаленной яичницы, располагалась кухня, слева — подобие санузла без двери. Дверной проем был завешен старой портьерной шторой.

— Где ты шляешься! Воды мне принеси, — прохрипел все тот же голос заплетающимся языком.

Не снимая обуви, я так и зашла в комнату, на единственном диване которой, отвернувшись к стене, лежала женщина. Около дивана валялся разбитый стеклянный графин. Он раскололся ровно пополам и одна его часть, которая была без ручки, продолжала покачиваться, как маятник. Ее засаленные волосы кое-как были собраны на затылке. Ситцевый застиранный халат прикрывал ее тонкую, почти высохшую фигуру. Женщина обернулась и, уставившись своими желтыми глазами на меня, сморгнула.

— Денег нет, — выпалила, словно на автомате, и снова отвернулась.

Я обернулась к детям. Лиза жалась к брату и мелко подрагивала ресницами. Женя смотрел на меня с такой ненавистью, что я ощутила холодок, пробежавший по моей спине сам по себе. Глаза мальчика полыхали ненавистью. Он смотрел на меня так, будто сейчас я раскрыла его самый большой секрет. Сунула нос в его тайну, которую он прятал за семью замками.

— Посмотрели! Поговорили! А теперь валите отсюда!!

— Жень…

— Если будете трепаться на право и налево о том, что увидели. Я вам хату сожгу. Мы в интернат не поедем! Ясно вам!? — выпалил словно на одном дыхании.

Я сглотнула огромный ком и покосилась на неподвижную женскую фигуру. Она что, спит, что ли? По характерному храпу, я поняла, что так и есть. Женщина снова уснула мертвецки пьяным сном.

— Вы сегодня ели? — я переместила взгляд с Жени на Лизу. — Я вас спрашиваю, вы сегодня ели что-нибудь, кроме сгоревшей яичницы?

Обойдя детей, я решительно двинулась на кухню. Боже мой… Разве так могут жить люди? Все настолько ветхое и старое, что просто диву даешься от того, что эту мебель еще не съел шашель. Но на кухне определенно пытались навести порядок. Старый холодильник оказался вполне чистым и даже не совсем пустым. В недрах этого советского чуда лежали пара банок рыбных консервов и банка тушенки, пол палки дешевого колбасного сыра, пачка каких-то безымянных сосисок, лоток яиц и на треть не полная бутылка молока. Я совершенно беззастенчиво стала шарить по полкам в поисках каких-нибудь круп, пока дети стояли и растеряно смотрели на меня. В одном из шкафчиков я отыскала банку с сахаром, пачку пакетированного чая и немного мелкой вермишели.

— У вас овощи какие-нибудь есть?

— Зачем вам? — пробормотал мальчишка.

— Суп хочу сварить. Кастрюлю дай.

На удивление, Женя не стал припираться, а сам снял с полки небольшую закопчённую кастрюлю и поставил ее на грязную, залитую пригоревшим молоком газовую плиту. Потом скрылся на несколько минут из кухни и вернулся в нее с небольшим ящиком, в котором лежали пару килограмм картофеля, несколько луковиц и две моркови. Я сполоснула на скорую руку кастрюлю. Отчищать ее основательно у меня не было времени, налила воду и, поставив ее на огонь, принялась за овощи.

— Вы сами их выращиваете — спросила между делом у мальчишки, прижавшегося к стене. Лиза тем временем уже сидела на стуле и болтала своими тонкими ножками, недостающими до пола.

— Бабка угощает… Соседка, — пробормотал мальчик. — Я ей дрова поколол. Денег у нее все равно нет, поэтому расплачивается картошкой.

— У вас здесь печное отопление?

Мальчик кивнул.

— А газ? — я махнула головой в сторону газовой плиты.

— Баллон подключен, — опустив глаза в пол, пробормотал мальчик.

— Мама постоянно такая?

— А мама с нами почти не живет, — подала голос Лиза, чем сразу получала невербальную выволочку от брата, зыркнувшего на нее своими острыми глазищами.

— А где она живет?

Лиза втянула голову в плечи и, сцепив тонкие пальчики в замок, съежилась на стуле.

— Не слушайте ее. С нами она живет.

— Она все время в таком состоянии?

— По-разному бывает… Мы справляемся, — в голос мальчишки вернулись стальные нотки.

Тем временем вода закипела, и я отправила в нее нарезанный кубиками картофель. Нашинковала лук и сделала зажарку на подсолнечном масле, которое мне тоже предоставил Женя.

— А муки у вас, случайно не найдется? Немного… со стакан.

— Для супа — удивленно спросил мальчик.

— Нет, блинчики хочу вам испечь. Молоко и яйца у вас есть. Муки бы немного.

— Сейчас, — мальчишка сорвался с места, снова побежал на улицу и через несколько минут зашел обратно с литровой банкой, наполненной мукой. Под мышкой он держал еще одну баночку, как выяснилось позже, с вареньем. — Бабка Томка сегодня щедрая, — произнёс мальчишка почти с восторгом, а потом осекся, вперившись в меня взглядом, и снова прилип к стене.

Сковорода у них, конечно, была никудышная. Блины липли и ни в какую не хотели отходить. Четыре первых блинчика были счищены в мусорное ведро, но потом я приловчилась и начала переворачивать блины один за одним.

Дети уплетали свежий вермишелевый суп с тушенкой. Лиза дула на ложку, осторожно пробуя горячий бульон, а Женя глотал его так, будто бы он не обжигал его вовсе. Горка блинчиков росла, за ней поспевал закипающий чайник.

Я закинула пару чайных пакетиков в кружки. Где чья, я определила без проблем. Лизина кружка была в виде Кроша из Смешариков, а Женина просто черная. Возможно, когда я налью в нее кипяток, на ней проявится какой-то рисунок.

— А вы чай не будите — послышался голос Лизы. Женя поднялся со своего места и, приоткрыв шкафчик, вытащил из него большую яркую кружку с тюльпанами. Поставил ее передо мной.

— Она чистая, не переживайте. Мы маме ее на Восьмое Марта собирались подарить.

— Не подарили?

— Нет, — сухо ответил мальчик и сел на свое место.

Я бросила в кружку третий чайный пакетик и налила во все кружки кипяток. Кружка Жени и правда окрасилась в желтый цвет. Черным на ней остался лишь силуэт летучей мыши. Разглядев это изображение, невольно улыбнулась: «Ты и правда супергерой, Женька, — подумала я и присоединилась к детям.».