Сегодня впервые за долгие годы мне снилась мама. Наверное, потому, что ее портрет висел на стене напротив кровати, и я смотрела на него до тех пор, пока не провалилась в сон. Ее не стало, когда мне было десять. Несчастный случай на производстве, на котором она трудилась много лет назад, отнял у меня мать.
Был период, когда я переживала, по поводу того, что и меня может не стать вот так случайно, и моя Маруська станет наполовину сиротой. Мои переживания не были беспочвенны. Точно так же в своё время не стало моей бабушки. Правда она, в отличие от мамы, умерла в родах. Поэтому и меня, и мою маму воспитала прабабушка.
Не то, чтобы я слишком сильно боялась смерти. Скорее я боялась оставить своего ребенка. Жизнь с мачехой не сахар. Я хорошо помню тот период. Отец женился почти сразу на женщине с двумя детьми. Ее сын и дочка были немного старше, и я, как в сказке, попала в ситуацию, в которой в свое время оказалась Золушка. Короче, не прошло и пары месяцев нашей совместной жизни большой семьей, как я уговорила отца отвезти меня к прабабушке, и он, не долго сомневаясь, выполнил мою просьбу.
Бабе Шуре уже тогда было под восемьдесят, но она не отказалась от меня, а наоборот, приняла, обогрела и окружила заботой. С отцом, к слову, наше общение прекратилось почти сразу и не возобновлялось по сей день. У него другая семья, другие дети, другие внуки. Почему-то меня он без труда вычеркнул из жизни. Положив свою жизнь на воспитание чужих детей тогда, когда свой ребенок оказался ненужным.
Просыпаюсь от того, что мне в щеку своим мокрым носом кнопкой тычется Луи. Ну до чего ласковый песик! А говорили: бешеный, неадекватный… Нужно просто относиться к животному по-человечески, и тогда питомец будет отвечать вам взаимностью.
— Луи! Прекрати! — песик лижет мне подбородок. — Ты голодный! Сейчас я тебя покормлю! — взгляд пробегает по стене в поисках настенных часов.
Привычка из прошлой жизни. По утрам я не сразу могу сориентироваться. И ищу глазами вещи, которые остались в квартире Максима. Никогда не считала ее своей. Но вместо часов нахожу распахнутое окно. Ночью было душно, и я раскрыла окно настежь, мысленно махнув рукой на предупреждения соседа по поводу того, что ложиться спать с незапертой дверью небезопасно. Окно ведь не дверь, в конце концов. Что мне теперь задохнуться?
Взгляд цепляется за маленькое блюдце с малиной, стоящее на подоконнике. Улыбка сама растягивает мои губы. Что это значит? Это значит: Утро доброе, Нина! И больше ничего. Будь проще! Вероятно, у соседа настроение снова причинять добро. Кто бы мог подумать, что взбешённый, лохматый, небритый мужик может оказаться таким душкой.
— Доброе утро! — кричит мне Павел. Что он там делает? — Петли решил смазать, — указывает на мою полураскрытую калитку.
— Доброе! Спасибо, — приподнимаю блюдце. — И за малину тоже!
Павел заходит во двор и направляется ко мне. Кровь начинает стучать в висках. Боюсь, что к встрече лицом к лицу я сейчас не готова. Боже… Да у меня сорочка просвечивает. Отойти, накинуть халат? Глупо как-то сбегать. Он делает последнее пару шагов, а я срываюсь с места и все же накидываю халатик. Поспешно завязываю пояс. Что у меня сейчас на голове? Взгляд снова ищет зеркало, но здесь его нет. В этом доме зеркало есть только в ванной и в прихожей.
Павел достает из кармана блистер и кладет таблетки на подоконник рядом с блюдцем.
— Хорошее обезболивающее, — кивает на таблетки. — Если рана будет сильно ныть, не терпи. Лучше выпей, но сильно не увлекайся. Больше двух раз в сутки не желательно.
— Спасибо! Почти не болит. Сейчас только почувствовала ее, после того, как ты напомнил. И наступать немного больновато, а так терпимо. Может, чаю?
— А может что по существеннее найдется — улыбаясь во все тридцать два, произносит мужчина.
Вчера я пыталась накормить его обедом и даже приготовила специально побольше, но он отказался. Разобрался с деревом и ушел. Пришел только вечером, когда решил сделать перевязку.
— Макароны по-флотски есть. Правда, они вчерашние. Могу подогреть. Будешь?
Луи нетерпеливо прихватывает меня за пятку здоровой ноги. Не больно. Просто пытается напомнить о себе. Сейчас, сейчас, потерпи пару минут.
— Буду, — снова улыбка. Мужчина отходит от окна и направляется к крыльцу.
А я стою еще несколько секунд и кручу на пальце обручальное кольцо. Почему ты его не снимешь? Ты ведь все для себя уже решила! Почему не сниму? Сниму! С удивительной легкостью кольцо слетает с пальца на котором сидело больше двадцати лет. Я и подумать не могла, что это может быть так просто. Держу его пару секунд в руке, а потом запускаю в заросли крыжовника и смородины. С ощущением невесомости на душе я направляюсь к входной двери, за которой облокотившись плечом на стену стоит Павел и ждет, когда я ему отварю.
— Все-таки зеленый смотрится гораздо лучше. Посмотри на ворота. По-моему отлично!
Не могу не согласиться. Зеленый забор гораздо веселее облупившегося коричневого. Павел размашистыми движениями орудует валиком, а я, оперевшись коленом на маленькую табуретку, кисточкой подкрашиваю те места, где валик оказался бесполезен.
— Паш! У меня слов нет! Вот зачем тебе это нужно? Ты же отдыхать приехал. Вот и отдыхал бы. А ты вкалываешь на соседском участке и краску нюхаешь, вместо того, чтобы шашлыки жарить и на солнышке лежать. Кстати, сколько я тебе за нее должна? Смотрю на четыре большие банки зеленой эмали. Две их которых уже шустрыми движениями нанесены на поверхность моего забора.
— Я надеюсь, ты сейчас пошутила.
— Нет, не пошутила! Мало того, что работаешь здесь за просто так, еще и деньги свои тратишь.
— А может не за просто так! — подмигнув мне, продолжает свое дело.
Если честно, я немного пожалела о том, что выбросила кольцо. Нет, мне не жаль его как украшение, да и какой-то ценности лично для меня оно никогда не представляло. Проблема в том, что Павел заметил то, что оно исчезло с моего пальца. Точно заметил. Своими глазами видела, как он несколько раз задержал взгляд на моей правой руке. Я уверена, что вчера он не мог не отметить его наличие. А сегодня оно ни с того ни с сего пропало. Мне не хотелось бы, чтобы он расценил это как знак. Я и сама, если быть честной, еще не определилась, для чего я это сделала. Я могла снять его много лет назад. Максим вот не носил свое кольцо, оно ему мешало. А я почему-то носила.
— Дядя Павлик! Привет! — звонкий голосок темноволосой смугленькой девчушки разрезает плотный воздух между нами. Павел улыбается ей и делает приветственный взмах валиком. — Дядь Сережа тебе дозвониться не может! Отправил меня сказать, что вечером мы будем жарить шашлык. Приходи!
Два темных глаза уголька внимательно смотрят на меня. Девочка дергает Пашу за майку, заставляя его слегка наклониться к ней. Девчушка думает, что шепчет, но я отлично слышу, что она ему говорит:
— Я скажу, что ты придешь с девушкой.
В этот момент я поперхнулась воздухом и закашлялась. Девочка, не обращая внимание на мои приступы удушья, стала внимательно рассматривать мою ногу.
— Авария?
Паша похлопывает меня по спине.
— Даш, спасибо! Передай, что мы придём часам к восьми.
— Раньше приходите! К восьми часам останутся одни баклажаны и перцы. Ой! Это ваша собачка?
Бедный Луи, вероятно, потерял бдительность. Он уже отвык от того, что в любой момент на него могут наброситься «любящие» руки. Поэтому, оказавшись в детских ручонках, стал отчаянно вихляться, скалиться и рычать.
— Ой! А что это он! Я же ничего! Ничего… — всхлипывает.
Павел выдёргивает пёселя из цепких рук девочки. Поцарапал…
— Даш, не плачь! Он просто диковат немного, — Паша отпускает собачонку, и он с пробуксовкой нарезает вглубь двора. К тому моменту мой судорожный кашель проходит, и я, протянув руку девочке, приглашаю ее во двор:
— Пойдем! Помажем царапины! Он не хотел. Просто он не очень любит, когда его хватают на руки. С ним нужно очень осторожно. Сначала нужно подружиться, поболтать, угостить его чем-нибудь, а потом только руки. И то не факт, что подпустит.
Девочка, шмыгав носом, коротко стреляет взглядом в Пашу.
— Иди! Иди! Я сейчас тебя только краской помазать могу. Погляди на мои руки.
— А как вас зовут?
— Тетя Нина.
Девочка несмело идет следом за мной.
— А меня Даша! А песика как зовут?
— Луи.
— Красивая кличка! Его, наверное, дети когда-то обидели?
— Было дело.
— А давно вы знаете дядю Пашу? Ауч! Ай! Ай!
Дую на оцарапанные предплечья после обработки перекисью.
— Это он вас лечит? — кивает на мою забинтованную ногу.
— Ага.
— Повезло… Дядя Паша хороший доктор, добрый, — улыбается девочка.