Развод. Жизнь с чистого листа

24. Вещий сон

— Уважаемая, — прокашливаюсь, — боюсь, что вы слишком переоценили мои финансовые возможности, — произношу я, еще раз прочистив горло.

— Триста тысяч и пособия, которые положены опекунам, — безапелляционно произносит женщина, расправляя потертую клеенку на столе.

— Вообще-то пособия положены детям, а не опекунам, — возражаю.

— Вообще-то, — язвительно кривит лицо, — вы бы сюда не приехали, если бы могли обойтись без нашей помощи. Так что вам решать, соглашаться на мои условия или нет, на другое я не согласна.

— Мам! У меня замок на джинсах разошёлся, — в кухню заглядывает девочка лет тринадцати. Смотрит на меня удивленно. — Здравствуйте.

— Лика, иди к себе в комнату! Не до тебя! Потом посмотрю твои джинсы! — прикрикивает на нее женщина.

— Ну ма! Мне уже выходить пора!

— Надень что-нибудь другое!

— Что, например!? — повышает голос девочка. — У меня ведь так много приличных вещей! — хлопнув дверью выскакивает из комнаты.

— У меня как видите, тоже ребенок, которого растить и на ноги ставить нужно. — Муж случайными заработками перебивается. Сегодня работа есть, а завтра может целый день на диване проваляться. А то и запить. Вытаскивай его из запоев потом, чтоб он снова пошел хоть три копейки сшиб.

Молча слушаю ее, не понимая, к чему мне эта информация. Я пожалеть ее, что ли, должен? Всех не пожалеешь. У каждого своя жизнь. У кого-то лучше, у кого-то хуже. Что ж теперь ее за счет сирот улучшать. Неожиданно в голову приходит мысль. Смотрю по сторонам.

— Простите, а эта квартира…

Женщина выкатив глаза подскакивает с места.

— Мужа моего квартира! Вам то до нее какое дело?

— Да нет, никакого… Просто дети в последнее время проживали в бараке под снос. Мальчик проговорился как-то, что раньше в квартире они жили.

— Мало ли что он говорил! Если не согласны на мои условия, я вас больше не задерживаю, — проходит к двери, демонстративно распахивая ее.

— А муж ваш где говорите?

— На работе! — вспыхивает она. — Все! До свидания! Больше мое предложение не актуально. Разбирайтесь сами! Меня судьба этих выродков не волнует! Да и вам, никакого счастья ваше благородство не принесет. Думаете, возьмете деток, а они вам в благодарность будут цвести и пахнуть как цветы на клумбе! Ошибаетесь! От осинки не родятся апельсинки! Знаете, чем их мать по юности промышляла?

Слушать дальше эту истеричку нет никакого желания, поэтому быстро обуваюсь и выхожу в обшарпанный подъезд. По пути закуриваю. Свежий вечерний воздух окутывает с головы до ног. Скрип, режущий уши, заставляет повернуть голову в сторону детской площадки. Дочь Валентины покачивается на старой облезшей качели. Плачет, что ли? Издалека не разглядеть. Перед ней на корточках сидит отец. Узнаю его по полосатой футболке, в которой он был вчера, и лысине на затылке. Направляюсь к ним. И правда плачет. Крупные слезы текут по щекам. Мужик треплет ее за коленку, успокаивает. Увидев меня, поднимается, выпрямляется в полный рост. Тяну руку. Он протягивает свою в ответ. Киваю головой в сторону. Отходим. Предлагаю сигарету. Не отказывается.

— Я думал, она шутит… — произносит и смотрит на балкон, на котором нарисовалась его жена.

— Так вы в курсе?

— Послушайте, не все так просто! Вы думаете мне их не жаль! Я бы взял… Я ведь их мать в наркологию три раза запирал, жил с ними пока она лечилась. Но у меня ведь тоже семья! Не хочет жена! Встала в позу! Я уговаривал ее, взять хотя бы Лизу. С пацаном не справлюсь. Шпана…

— Я не просил забирать их фактически, нам достаточно было бы номинальной опеки, чтобы по документам все было чисто. Интернат не санаторий, вы же понимаете это?

Кивает, косится на балкон, на котором продолжает стоять Валентина.

— К ним уже прикипела одна женщина. Я же вам объяснял. Нам нужно было буквально три-четыре месяца. Получали бы вы пособия на них, это время, никто бы у вас деньги отнимать не стал бы.

— Я попытаюсь еще раз с ней поговорить, — стреляет глазами в жену.

— Нет! Теперь не надо. Разберусь как-нибудь по-другому. Кстати, а где они раньше жили, когда был жив их отец?

Мужик теряется, снова бросает взгляд на балкон.

— Здесь и жили, — говорит отвернувшись в сторону. — Мы выкупили их часть… Татьяна сама цену назвала. Это квартира моих родителей. Принадлежала нам с братом в равных долях. Но поскольку отца Сашка досматривал, жил в ней он. Когда батю парализовало, он Таньку на трассе подобрал. Привез ее сюда. Она смотрела за стариком. Сначала так жили, потом Женька появился, расписались. Батя помер года через полтора. Пока Санек жив был, они вроде не плохо жили. Она, конечно шаболда и погуливала от него, пока тот в рейсах был. Но брат любил ее, наверное, поэтому терпел. Лизка может и не его вовсе, а вот Женка точно его. Похож сильно. Им свет отрезали за неуплату. И она к нам пришла. Мы с Валькой всю жизнь по квартирам маялись… Она не хотела за моим отцом ходить, вот и скитались… Подумали и решили выкупить часть. До сих пор кредит платим.

— Ясно…

— Сколько она просила?

— Триста.

— Как раз…

— Ладно, спасибо за информацию.

— Я попробую еще раз с ней поговорить.

— Не надо, — тяну руку. Мужик пожимает ее в ответ.

Остался последний вариант, мне Серега его подсказал. Откидываюсь на спинку сидения, завожу машину.

Звонок от Нины застает меня уже в квартире. Хлопаю по выключателю, сбрасываю обувь, принимаю вызов и валюсь на диван.

— Паш! Я придумала! — взволновано произносит она.

— Что ты придумала? — от ее голоса тепло разливается за грудной клеткой.

— Я могу устроиться на работу в интернат!

— Кем?

— Да кем угодно! Хоть уборщицей! Это ведь временно. Зато я буду рядом с ними. Паш, она так сладко дремлет. Она спит спокойно! Не дергается, не подскакивает, даже улыбается во сне. Хотя на перевязке бинты опять сдирали так, что у меня волосы на всем теле шевелиться начинали.

— Это плохая идея, — в полудреме произношу я. Рубит страшно. Двое суток без сна.

— Почему?

— Потому что мы не потянем больше троих детей. Я не потяну… — бормочу себе под нос.

— Почему троих?

— Завтра расскажу… Нин, я отключаюсь. Ты можешь разбудить меня в шесть? Звони до тех пор, пока не возьму трубку, на будильники я не надеюсь.

— Могу конечно! Но почему троих, Паш?

— Завтра, Нин. Все завтра…

Я плаваю в полудреме. Мозг не хочет отключаться полностью. Не могу разлепить веки, но перед глазами яркие картинки, как мы все вместе гуляем около того озера за моим дачным участком. Лизка катается на самокате, Женька на велике. А Ванька почему-то держит за руку Нину. Держит крепко, не отпускает и идет между нами.

Мокрый шершавый язык вылизывает мой подбородок, от этого мерзкого ощущения сон, как рукой снимает, резко сажусь на диване, держа на вытянутой руке мелкую поскуливающую крысу.

— Забыл я за тебя, чудовище, — опускаю песеля на пол.

Иду в кухню. Он, мелко перебирая лапками, стучит когтями по ламинату. Меня в очередной раз передергивает. Ну почему она не завела какого-нибудь добермана или ротвейлера? Немецкая овчарка тоже неплохая собака. Ну почему крыса?

Луи набрасывается на корм, разбрасывая вокруг миски его добрую часть. Недоразумение… Качаю головой. Жду, пока он наестся и напьется. Цепляю поводок. Ну что ж, мы в ответе за тех, кого приручили.

— Пойдем гулять, уродец…