Развод. Жизнь с чистого листа

22. Вместо мамы

— Как ребенка оформлять? — голос постовой медсестры громким эхом разносится по пустому коридору.

Инспектор попросила меня покинуть кабинет. Женя вцепился мне в руку. Я попыталась возразить ей, но все равно оказалась выставлена за дверь. Неужели она думает, что таким образом она добьется от мальчика подробностей, касающихся случившегося. Я своим присутствием хоть немного разбавляла тяжелую атмосферу, царящую в кабинете. Уверена, что мальчик больше не скажет ни слова. А будет еще хуже, если он доумится нагрубить ей.

— Женщина, как прикажите вас оформлять? — возмущенно повторяет медсестра. — Врач велел госпитализировать. А как я это сделаю без документов.

Пожилая медсестра выглядит очень возмущенной. Подхожу к стойке.

— Неужели это первый случай в вашей практике, когда пациента привезли без документов?

Женщина поднимает на меня глаза. Смотрит слегка удивленно.

— Утром будут вам документы, — смотрю на часы, почти пять. А вот и утро…

— Дети до семи лет, не лежат сами.

— Я с ней лягу.

— А вас я, как оформлю? — снова возмущенно. — Вы ей кто?

— А вам какая разница кто!? Вы палату нам покажите, а все бумаги мы оформим утром, — копаюсь в сумке в поисках кошелька, надеюсь в нем будет хоть пару тысяч налички.

— Так не положено!

Подсовываю под журнал купюры. В надежде на то, что эта женщина наконец угомонится. Из процедурного кабинета выглядывает молоденькая медсестра. Выкатывает штатив для капельницы.

— Ну что, определили вас куда-нибудь? — интересуется она у меня. — Малышку прокапать нужно.

— В шестой есть койка, — подает голос постовая. Медсестричка кивнув ей, катит капельницу к шестой палате.

Заглядываю в процедурный. Лиза, свернувшись калачиком, дремлет на кушетке. Она такая крохотная. На девочке розовые застиранные трусишки. Маечки нет. Вместо нее бинт, пропитанный коричневым раствором, напоминающим йод по цвету. Губки ребенка дрожат, тельце вздрагивает, тоненькие волосики прилипли к шее и тоже перепачканы лекарством. Сердце сжимается от одного вида этого зрелища. Подхожу к ней и осторожно беру ее на руки. Из смежной комнаты выглядывает мужчина — дежурный врач, по всей вероятности.

— Вы? — вопросительно смотрит на меня.

— Я… я вместо мамы.

Он кивает и подходит к нам.

— Ожег довольно обширный, заживать будет долго. Минимум пару недель вам придётся побыть в стационаре. Очень плохо, что ребенку не была оказана первая помощь, все могло обойтись гораздо легче.

Слегка опускаю голову, чувствую себя безумно виноватой. И хоть в его интонациях нет упрека, мне жутко стыдно за то, что с Лизой случилась такая беда.

— Вы родственница?

— Дальняя…

— Насколько я понял, семья у нее неблагополучная?

Киваю.

— Ладно, оформляйтесь, располагайтесь. Утром лечащий врач подробно вам все объяснит.

Несу Лизу в шестую палату. Санитарка распахнув настежь дверь стелет крайнюю койку. Палата четырехместная три кровати заняты, их занимают девочки подростки. Две девочки спят. А одна, кровать которой расположена напротив нашей, лежит сморщив личико… разбудили.

— Мамам, отдельные койки не положены. Уж размещайтесь как-нибудь вместе… Иринку может завтра, послезавтра выпишут, — кивает в сторону проснувшейся девочки санитарка, — освободится и для вас место, пока следующего пациента не положат, — женщина шепчет поглядывая на меня. — Но я вам подушку вторую принесу. Кладите, — отходит в сторону позволяя мне опустить Лизу на расстеленную кровать.

Веки Лизы вздрагивают, она хватает ручонками воздух будто бы пытается ухватиться за меня, но почти сразу замирает, поворачивается на здоровое плечо и подтянув коленочки к груди снова засыпает.

А с Женей что будет? Его ведь оставить здесь не получится. В палату заглядывает медсестричка.

— Готовы?

— Что?

— Давайте бабочку малышке поставим, чтобы не мучить каждый раз. У вас капельница дважды в день будет.

— Она спит, жаль будить.

— Вы просто ручку ее придержите, я аккуратно поставлю. Она даже не проснется.

Медсестра и правда очень ловко поставила Лизе капельницу, она лишь скривилась разок, но веки так и не разомкнула.

— Вы не могли бы посидеть с ней минутку? — вытащив телефон из сумки спрашиваю медсестру. Та кивает, и я выхожу из палаты.

Женя все еще в кабинете с инспектором. Ума не приложу, что мне делать в этой ситуации. Первым делом набираю Лену. Половина шестого, качаю головой, пусть простит мне мое вероломство.

Трубку она не берет, что неудивительно, она и работать обычно раньше одиннадцати не начинает. Пролистываю список контактов, к которым я могла бы обратиться за помощью и понимаю, что как ни крути я совершено одна. Нет у меня ни подруг, ни родственников. Остается только Паша. Он на смене, а значит утром будет свободен. Что ж деваться некуда.

А вот Паша трубку берет почти сразу, и я вкратце пересказываю ему события последних нескольких часов.

— Я приеду к вам после восьми.

— Паш, нам вещи нужны и документы… И Женя, Паш. Я не знаю, что делать с Женей. С ним больше получаса разговаривает инспектор. Она регистрировала этот случай. Оказывается, так положено.

— Напиши мне список.

Боже… как же мне неудобно. Вещи для Лизы нужно купить. Ребенок голый, в одних трусиках. У нее даже ножки босые.

— Паш, я сейчас скину тебе деньги и напишу, что нужно купить для ребенка. У нее ничего нет.

— Нина!

— Что? Как я могу тебя просить о таком?

— Прекрати! Напиши мне примерный рост и вес, разберусь… В крайнем случае к Инке обращусь, она поможет.

В горле першит от горечи. Не могу объяснить своего состояния. Я просто не знаю, что мне делать и за что хвататься в первую очередь. Судьба Жени теперь предопределена, ему не сбежать от интерната. Как только органы опеки сунутся к ним в дом, его сразу заберут, после случившегося в этом даже сомневаться нет смысла.

— Спасибо, Паш… Мне тоже вещи понадобятся. Ключ у тебя есть. Собери пожалуйста. И документы, не знаю как, но нужно взять их у матери. Не знаю может можно копии предоставить. Я позвоню в сад, в личном деле должны быть копии…

— Не раскисай там. Все будет нормально… Ожог обширный?

— Да, — слезы брызгают из глаз. — Зачем я их отпустила….

— Тише… Не реви. Все будет хорошо. Она маленькая. Все заживет. Уверен даже шрамов не останется. Просто нужно пережить ближайшие несколько дней, дальше станет легче.

— А с Женей что делать?

— С ним я сам разберусь. Не волнуйся. Безвыходных ситуаций не бывает. Тем более он взрослый парень, ему будет проще чем девочке. Я поищу каких-нибудь родственников, может по отцу кто найдется. Постараюсь убедить их оформить опеку временно. Мы их заберем, Нин. Скажи это пацану.

— Ладно, Паш. Женя вышел, — наблюдаю как мальчик покидает кабинет в сопровождении инспектора. Голова опущена, шмыгает носом. Он такой большой и такой маленький одновременно. Подхожу к нему, пытаюсь обнять. Мальчик уворачивается.

— Не надо, — говорит довольно твёрдо, глаз на меня не поднимает, даже отворачивается слегка.

— Женечка…

— Вы за Лизой хорошо смотрите, а за меня не беспокойтесь. Вы же ее не бросите? — вскидывает на меня свои блестящие глаза.

— Не брошу. И тебя не брошу. Потерпи немного… Лизу подлечим. И я вас обоих заберу.

Мальчик молча проходит мимо меня, останавливается около открытой двери нашей палаты.

— Ей больно сейчас?

— Нет, ты же видишь. Она спит.

Женя молча смотрит на сестренку. Шмыгает носом, его плечи вздрагивают.

— Куда его теперь? — обращаюсь к инспекторше.

— Сейчас домой к ним поедем, а дальше видно будет, — сухо отвечает женщина и поравнявшись с мальчиком, трогает его за плечо.

— Поехали Жень, — более мягким голосом произносит она. — За твоей сестренкой присмотрят, — оборачивается в мою сторону.

Я киваю. А они уходят в даль по коридору. Боже… как мне пережить этот день?

Лиза проступала почти до десяти. К нам заглядывал лечащий врач, осмотрел ее спящей. Будить не стал. Паша привез часть вещей, еще часть обещал привезти вечером. Завтра должна освободиться двухместная палата. Обещал, что договорится, чтобы нас перевели в нее. Я не ощущаю ни рук, ни ног, ни головы. Мое тело словно на шарнирах. Я абсолютно потеряна и дезориентирована. Без Паши я бы не справилась. Мальчик не идет у меня из головы. Его судьба сейчас особенно меня беспокоит. Хоть бы не выкинул чего-нибудь. А вдруг он сбежит?

Со всеми этими проблемами я совершенно забыла о Максиме. Но он напомнил о себе сам. Позвонил сообщить, что операция назначена на послезавтра. Попросил приехать к нему. Пришлось рассказать о всем, что случилось. И тут Макс себе не изменил: «Ты что, блаженная!? — в своей манере выдал он.». А я просто отключила трубку.