Роковая одержимость

Глава 11

Поппи

— Привет, красавица.

Парис отодвинул стул рядом со мной. Слегка выпирающий живот задел край стола, когда он плюхнулся на него. Его желтая рубашка, возможно, и стоила кругленьких денег, но она не была сделана из магии.

Парис оглядел меня с ног до головы, одарив своим пресловутым тлеющим взглядом. Предполагалось, что он манящий, поскольку Парис считал, что девушки находят его глубоким и загадочным. Претенциозные стихи, которые он писал, подтверждали мою теорию. Он хотел казаться мудрым, хотя ему нечем было поделиться с миром.

— Привет.

Я откинулась в сторону, чтобы не вдыхать густой запах одеколона, и притворилась, что роюсь в хлебнице. Возможно, Парис мог бы быть симпатичным, если бы не его характер.

Мамин взгляд был прикован к Парису. Она намазывала масло на кусок хлеба острым ножом, вероятно, представляя себе его лицо. Отвращение было обоснованным.

— Не могу поверить в то, что произошло прошлой ночью.

Я кивнула, предвидя направление этого разговора. Нарцисс по натуре, Парис обладал удивительной способностью все переводить на себя. Держу пари, он поступит так же с падением Розы.

Сначала упомянет, как расстроен несчастьем Рози. Затем пожалуется, что в его пентхаусе за миллион долларов нет никого, кто бы мог его утешить, что делает его эмоционально уязвимым. Наконец, Парис напишет поэму о своем душевном состоянии. Если его откажутся слушать, он заявит, что голодающих поэтов в свое время всегда недооценивали. К концу разговора он станет настоящей жертвой, его эмоциональное расстройство превзойдет болезнь Розы.

— Представляя боль Розы и то, что она, должно быть, чувствовала… — Парис вздрогнул, как будто это было непроизвольно. — Это вызвало во мне боль, о существовании которой я даже не подозревал. Так ужасно. Я не могу спать с тех пор, как узнал об этом.

Я намазала маслом свою подгоревшую фокаччу.

— То есть с того момента, как ты узнал об этом десять часов назад?

Парис поморщился.

— Я узнал тринадцать часов назад. С тех пор я не сплю.

— Тринадцать часов назад было шесть часов утра, — заметила я.

— Думаю, беспокойство о Розе вызвало у меня бессонницу.

— Хм.

— Ты знала, что существует тип бессонницы, называемый FFI⁸, фатальная семейная бессонница? Я погуглил. Готов поспорить, это то, что развилось у меня из-за моей тревоги.

— Да?

— Если подумать, Розе повезло. Она только ударилась головой, но она поправится. В то время как FFI — это постоянное недосыпание, которое в конечном итоге приводит к смерти.

Легкая улыбка появилась на моих губах, когда я вгрызлась в сухой хлеб. Мама специально для меня передержала края в духовке.

— Хуже всего было лежать в постели и ждать смерти в моей большой пустой квартире. Ты знаешь место, о котором я говорю, мой пентхаус?

Это был не риторический вопрос.

— Возможно, ты упоминал о нем раз или два.

— Три тысячи квадратных метров, вид на Центральный парк, встроенный лифт. В общем, я лежал там и мучился фатальной бессонницей…

— Фатальной семейной бессонницей, — поправила я.

Он нахмурился.

— Точно, фатальной семейной бессонницей. Никого не было рядом, чтобы держать меня за руку, и я мог умереть в одиночестве. Как бы ты оправилась от подобной эмоциональной травмы?

Я кивнула.

— Полагаю, это невозможно.

— Я всё думал: что, если я умру и никто не узнает моих последних мыслей? Итак, я взял ручку и бумагу и облек свои чувства в слова. В итоге я написал свое лучшее стихотворение. Это то, что происходит, когда эмоции переполняют тебя от такого близкого знакомства со смертью.

Парис выбил три из трех. Это был личный рекорд, поскольку ему потребовалось меньше пяти минут, чтобы обратить несчастье Розы целиком и полностью на себя. Парис в тридцать лет вел себя как капризный ребенок, в отличие от одного двадцатипятилетнего генерального директора, от которого веяло зрелостью. Не удержавшись, я разблокировала свой телефон под столом.

Неизвестный: Слово «хаос» никогда не должно использоваться для обозначения свидания.

Неизвестный: Не мучай себя, потому что так сказала твоя бабушка. Брось его.

Неизвестный: Ты там?

Неизвестный: Ты с ним разговариваешь? Поэтому не отвечаешь?

Я взглянула на Париса и поняла, что он все еще говорит, одновременно проверяя свое отражение на металлическом ноже. По крайней мере, общение с ним требовало очень мало энергии. Он мог начать и закончить разговор, говоря только о себе. Я быстро набрала сообщение.

Поппи: Я никогда не говорила, что это свидание.

Дэймон ответил так быстро, словно ждал на другом конце все это время.

Неизвестный: Хаос и «какой-то парень» по-прежнему звучат как ужасная комбинация.

Неизвестный: Брось его.

Его ответы содержали ревнивый подтекст, который вновь противоречил тому, что я узнала о Дэймоне Максвелле. Я на мгновенье потерялась в нашей переписке.

— Ты слушаешь? — Парис щелкнул пальцами перед моим лицом.

О, нет. Не люблю, когда так делают. Судя по ледяному взгляду, исходящему с другого конца стола, мама уловила это движение, и ей оно тоже не понравилось.

Вместо того чтобы сломать ему пальцы, я убрала телефон в карман. Такая чрезмерная сдержанность может вызвать у меня аневризму мозга.

— Да, Парис?

— Я сказал, давай уединимся где-нибудь, и я прочту тебе свое стихотворение, — с намеком сказал Парис. — Тебе понравится новое.

С трудом подавив стон, я сосредоточилась на том, чтобы избежать предсказуемого. После отказа Парис превращался из безобидного нарцисса в придурка. Хотя я неоднократно намекала на свою незаинтересованность, Парис продолжал возвращаться, надеясь, что я сломаюсь, если буду видеть его достаточно часто.

— Нет, спасибо.

— Ты не хочешь послушать мое стихотворение? — недоверчиво спросил он, не веря своим ушам.

— Боюсь, что твой… шедевр будет потрачен на меня впустую. Я не выспалась после ночи в больнице.

Его лицо исказилось в гримасе.

— Я тоже недосыпаю, Поппи. Ты не слышишь, чтобы я жаловался на это. Ты знаешь, что большинство поэтов не ценили в свое время? Если я умру от FFI сегодня ночью, это стихотворение станет моими последними мыслями на земле. Что, если бы ты могла вернуться в прошлое и встретиться с Ван Гогом? Ты бы отказалась от такой возможности?

Если бы Парис потрудился послушать кого-нибудь, кроме себя, он бы знал, что мне было бы наплевать. Я интересовалась фактами и математикой, а не искусством и литературой.

Положив недоеденный хлеб на тарелку, я посмотрела на слегка подгоревшую курицу с пармезаном. Я умирала с голоду, но в то же время мне не нравилась компания Париса.

— Сожалею о твоей предстоящей смерти, но, как ты знаешь, у меня строгое правило — не оставаться с незнакомцами наедине, — твердо заявила я.

Фасад увял вместе с тлеющим взглядом.

— Мы не незнакомцы, — пробормотал он, раздражение окрасило его слова. — Ты знаешь, чего твоя бабушка ждет от нас. Для человека в твоем положении выбор подходящих мужчин ограничен, — многозначительно сказал он. — Поэтому я предлагаю тебе перестать вести себя так эгоцентрично и проявить хоть какой-то интерес к моим увлечениям. Мир не вращается вокруг тебя.

Сухожилия на моей шее напряглись. Не потому, что Парис, король нарциссов, обвинил меня в том же, а потому, что в его словах была доля правды. Правление Ambani Corp состояло из моих родственников, а для них имидж и семейные ценности были превыше всего. В ближайшие несколько лет я должна была выйти замуж, и не за кого попало. Мой супруг должен был быть индийцем, принадлежать к верхнему процентилю и быть выходцем из «старых денег». Данный перечень ограничивал круг претендентов такими, как Парис.

Мама предупредила меня об этом затруднительном положении и предложила занять руководящую должность, если только я была готова пойти на такую жертву. Я никогда не трусила перед трудностями. Но внезапно провести всю жизнь с Парисом показалось мне слишком большой ценой.

Я вытерла уголки рта и встала, бросив льняную салфетку на сиденье.

— Как бы очаровательно это ни было, мне пора идти. У меня есть друг, который живет за границей. Он собирается позвонить мне по FaceTime и прочитать стихотворение, которое он написал.

Последняя фраза попала в цель. У него отвисла челюсть, а я покинула нарастающее безумие столовой на высокой ноте.

Войдя в большой бальный зал, я обнаружила трехъярусные подносы с закусками. Они были стратегически правильно расставлены на кофейных столиках по всему залу, подчеркивая зоны отдыха. Мой желудок громко заурчал, но прежде чем я успела дойти до первого подноса с кусочками моцареллы, море тел материализовалось из воздуха, преградив мне путь. За вторым подносом было меньше народу, но когда я дошла до другого конца гигантского бального зала, кто-то набросился на последнее фаршированное яйцо. Стиснув зубы, я обдумывала возможность поджога всего дома, чтобы избавиться от этих людей. К счастью, настоящий хаос затмил мои планы.

Гул разговоров внезапно прервал пронзительный вой пожарной сигнализации. Гости стали рыскать по комнате, пытаясь найти источник резких звуков и белого мигающего света.

— Пожар! — закричал кто-то, разгоняя панику.

От испуга какой-то мужчина вскочил со стула с белым от страха лицом. Другой споткнулся о его ноги и пролил содовую себе на рубашку. Некоторые бежали, выпучив глаза, в поисках ближайшего выхода, в то время как другие звали своих партнеров.

Я нашла ближайшее кресло и взяла поднос с канапе, оставленный из-за пожара. Прекрасная анархия напоминала старый фильм ужасов. Хлеб и зрелища. Я могла бы наслаждаться происходящим часами, но раздражающий голос Зейна из столовой вырвал меня из задумчивости.

— Всем сохранять спокойствие и выходить организованно, — объявил он, судя по голосу, довольный перспективой выпроводить гостей, не расстроив маму. Он скорее сгорел бы в огне, чем имел дело с незванными родственниками.

— Где Поппи? — услышала я неясный голос мамы. Он звучал так, словно ее тоже эвакуировали.

— Иди на улицу. Я найду ее, — сообщил ей Зейн, хотя мы оба знали, что он никогда не придет искать меня.

Я откусила от своего канапе и тут же выплюнула его на салфетку. Гадость, перец.

Пожилой джентльмен, идущий по направлению к выходу со скоростью улитки, оглянулся на меня с недоверием. Я подавила желание закатить глаза. Неужели он ожидал, что я умру на голодный желудок? Я едва успела попробовать свой ужин. Очевидно, поесть без ненавистной компании других людей можно было только с помощью пожара.

Нервный старик был настолько мал, что мог бы спрятаться за рисовым зернышком. Неудивительно, что он не смог открыть тяжелую дверь, отделяющую внутренний двор от главного зала, и не был достаточно проворным, чтобы дойти до другого выхода. У него ушло несколько минут на то, чтобы пересечь большой бальный зал. Поняв, что все остальные скрылись с места происшествия, он с надеждой оглянулся на меня. Его недоверчивый взгляд прожег дыру в моем черепе, когда я разделила хлеб, вынула перец и отправила его в рот. После чего проделала то же самое еще с двумя канапе.

Я встала, как только закончила жевать, в основном потому, что он не переставал таращиться на меня круглыми глазами.

— Ладно, ладно. Я спасу Вас.

Неверящие глаза следили за мной, когда я схватила стул и встала на него, чтобы разобраться с сигнализацией, вместо того чтобы пойти к выходу. Одновременно я написала маме, что со мной все в порядке и никакого пожара нет. Должно быть, один из детекторов дыма неисправен. Найти и обезвредить его было лучше, чем заставлять старика выходить на улицу. Он не казался приспособленным ни к холоду, ни к физическим нагрузкам.

В случае пожара современные огнетушители залили бы нас разбрызгивателями. Чувствительная технология реагировала на любые следы дыма. Зейн знал об этой особенности, но использовал пожарную тревогу как предлог, чтобы избавиться от гостей. Это был один из тех редких случаев, когда мы отложили в сторону наши разногласия ради общей цели.

Когда сигнализация не отключилась, я перезагрузила оставшиеся детекторы поблизости. Виновник нашелся у выхода во двор, после его перезагрузки оглушительный звук и мерцание ламп наконец прекратилось.

Старик пробормотал слова благодарности, но не стал возвращаться на свое прежнее место. Он плюхнулся задницей на ближайший диван, повернулся боком и задрал ноги.

Я пожала плечами.

— Хорошее решение.

Осмотрев сигнализацию, я проверила, нет ли неисправностей. Ничего. Ближайшая дверь вела во внутренний двор. Вокруг никого не было. Единственной уликой было то, что не вписывалось в идеальный пейзаж снаружи. Небольшой участок земли рядом с выходом был покрыт серым слоем пыли. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это пепел от сигаретных окурков. Пепел был еще теплым между моими пальцами. Какой-то придурок зажег сигарету под одной из пожарных сигнализаций, а затем ушел.

— Ложная тревога. Возвращаемся внутрь, — крикнул кто-то, и я могла поклясться, что услышала, как издали Зейн скрипнул зубами.

Хотя я слышала рев двигателей, не все гости покинули особняк. Стряхнув пепел с рук, я ретировалась. Я бы провела дальнейшее расследование, но мой интерес к ложной пожарной тревоге меркнул по сравнению с желанием избежать теорий заговора и подстав.

Бегом поднявшись по лестнице в свою комнату, я закрыла за собой дверь. Затем сняла платье, распустила волосы и переоделась в черные спортивные штаны и майку. Я осмотрела свой балкон, прежде чем выйти и включить свет. С главного входа его было невозможно увидеть.

Это была моя любимая часть дома, хотя погода сегодня не радовала. Отапливаемый балкон превратил леденящий холод в свежий воздух. На соседнем дереве радостно щебетала птица, а луна светила ярко, без единого облачка. Проклятье. Хотела бы я, чтобы сегодняшнее небо было красивее. Например, чтобы пролился ливень, или, может быть, поднялся ветер, подобный торнадо. Черт, я бы даже согласилась на молнию.

Я облокотилась на перила балкона, прокручивая в телефоне последние новости о Розе. Подперев щеки, я смотрела на фонтан в центре двора, когда из-за дерева показался безошибочный след от сигаретного дыма.

Кто-то наблюдал за мной. И это был тот же, кто включил пожарную сигнализацию.