Роковая одержимость

Глава 19

Поппи

Было пять утра, когда я проснулась от детского крика и увидела сообщение от Дэймона.

Дэймон: С Парисом всё улажено. Не хотел будить никого из вас. Спокойной ночи.

Он прикрепил селфи со мной и Нилом, мирно спящими на кровати.

Я была человеком привычки. Каждое утро я просыпалась в пять часов на пробежку, после которой следовала часовая медитация, разбор электронной почты и обзор портфеля акций. Каждый вечер я читала перед сном и засыпала ровно в полночь. Прошлой ночью я впервые сделала исключение в свое графике сна.

Дэймон Максвелл обладал компрометирующей информацией обо мне. Он мог разрушить все, к чему я стремилась, и превратить мое будущее в пепел, если бы ему того захотелось. Надвигающаяся угроза должна была разрывать меня на части, но не это не давало мне уснуть.

Я планировала разобраться с Парисом без участия Дэймона, но он не оставил места для споров. Последнее, чего я хотела, это вовлекать Дэймона. Он был лицом гуманитарной кампании и мог потерять доверие, проявив агрессию из-за кратковременной ошибки в суждениях. Небывалая ярость в глазах Дэймона вынудила меня бороться со сном. Я проиграла битву.

После того, как родители Нила забрали его, я отправилась на свою ежедневную пробежку, приняла душ и надела шорты и майку. Час медитации не смог привести мой разум в порядок. Как Дэймону удалось решить проблему? Вряд ли Париса усмирили его вдохновляющие слова о мире.

Я подождала до восьми утра, посчитав, что это самое раннее время, подходящее для звонков, прежде чем набрать номер Дэймона. Или другие считали нормальным звонить только после девяти?

У меня не было возможности передумать. Дэймон взял трубку до окончания первого гудка, в его голосе звучало такое же удивление из-за моего звонка, какое испытывала я сама.

— Поппи?

— Да. Привет.

Я звучала неестественно. Телефонные звонки были обычным средством общения в обществе, однако я редко принимала в них участие. В очередной раз, я не узнавала себя там, где речь шла о Дэймоне.

— Привет. Рад, что ты позвонила. — Его грубый голос звучал по телефону более хрипло, а гравийный тон оставлял после себя необычное электричество. — Жаль, что пришлось уйти прошлой ночью, не попрощавшись, но я не хотел тебя будить.

Разумеется, не хотел. Дэймон не стал отчитывать меня за похищение Париса. Вместо этого он беспокоился о моем здоровом сне.

Я прочистила горло.

— Что случилось с Парисом?

Легкое настроение Дэймона испарилось.

— Он больше не будет проблемой.

Мой скептицизм поставил под сомнение легкую победу.

— Парис вот так просто согласился не вызывать полицию?

— У него нет выбора. В противном случае его обвинят в домогательстве.

— Домогательстве?

— Он пришел к тебе без предупреждения, не ушел, когда ты попросила, и продолжил наседать после того, как ты сказала ему остановиться. — Дэймон произнес это резким тоном, едва сдерживая гнев.

— И он не подаст заявление о нападении и побоях? — с сомнением спросила я, не веря, что Париса можно легко переубедить.

— Нет. — Спокойствие в голосе Дэймона обнадеживало. — С чего бы это?

— С того, что я его ударила.

— Даже если бы ты его застрелила, это была бы его вина. — В словах звучал мрачный подтекст, как будто он жалел, что я не сделала этого. Я бы списала это на свое воображение, вот только меня никогда не обвиняли в его наличии. — Парис знает, что он виноват, поэтому хранить молчание в его интересах.

Поистине удивительно, как небольшая перспектива может переломить ситуацию. Я рассчитывала на скандал за захват пленного. Возможно, и на тюремный срок. Избежать любых последствий звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Еще более удивительным было то, что вместо того, чтобы испугаться проблесков моего зла, Дэймон продолжил вести себя как золотой мальчик и помог скрыть мои ошибки, не моргнув глазом.

— Моя охрана будет держать Париса под наблюдением для безопасности. — Тембр его голоса заключил меня в теплые объятия. — Если он передумает и начнет болтать или свяжется с полицией, они получат запретительный судебный приказ от твоего имени. Это сделает недействительными любые оправдания о том, что он — жертва.

— Ты скрыл мои преступления, — иронично заметила я. Он не мог бы быть более совершенным, даже если бы попытался.

— Да, но не позволяй своей бабушке снова подставлять тебя, — предупредил он. — У меня не хватит охраны, чтобы уберечь тебя от тюрьмы.

Я взглянула в зеркало. На моем лице появилась едва заметная улыбка. Я никогда не видела в своем отражении искренних улыбок, только саркастические ухмылки. Это выглядело странно, как будто незнакомка смотрела на меня в ответ. Никто раньше не относился к моей персоне с такой снисходительностью, даже Роза. Возможно, Дэймон был прав в своем предложении.

Если наши отношения стоят того, чтобы за них бороться, мы поможем Розе смириться с ними.

Я покачала головой. Нет. Роза не согласится, особенно после того, как так плохо отреагировала на то, что увидела нас вместе. Выбрать Дэймона означало потерять все, над чем я работала, включая отношения с Розой и моей семьей.

К тому же Дэймон был безоговорочно идеален. Сколько пройдет времени, прежде чем этот безупречный мужчина поймет, насколько я далека от совершенства? Одно дело — знать о моих проблемах, но совсем другое — жить с ними. Как и все остальные, он устанет от моей неспособности ответить взаимностью на его чувства и проявлять сострадание. В конце концов, он откажется от преследования, обнаружив в моей личности неприглядные стороны. Все жертвы, на которые я пойду, окажутся напрасными.

Я включила телефон на громкую связь, и положила его на одеяло цвета обсидиана, пока рылась в шкафу. Изредка кивая, пока Дэймон говорил, я рассеянно схватила наряд, который Роза подарила мне на восемнадцатилетие. Мне никогда не приходило в голову надеть его, так как платье казалось слишком ярким. Не задумываясь, я накинула его через голову. Кончики моих пальцев задержались на воротнике черного платья с крупным белым принтом. Манжеты рукавов также были белыми с прозрачными пуговицами. Посмотрев в зеркало, я поняла, что это была самая яркая версия меня, которую я видела за последние годы. Я думала, что после примерки возненавижу платье еще больше, но отвращение было в лучшем случае слабым. Чудеса продолжали происходить.

Дэймон болтал о своем плотном графике, хотя было воскресенье. Они вышли на неполный день, чтобы привести дела в порядок перед началом нового года.

Я проверила время на своем телефоне, и поняла, что мы разговариваем уже больше двадцати минут.

— Похоже, тебя ждет напряженный день. Разве тебе не пора на работу?

Дэймон усмехнулся.

— Я уже на работе.

Я нахмурилась.

— Ты сказал, что утром у тебя деловая встреча.

— Да, — небрежно согласился он. — Я на совещании.

Я замерла, впервые уловив слабый звук шуршания бумаг. На заднем плане стали слышны неловкие покашливания и приглушенные просьбы сотрудников о передаче ручки или папки. Они терпеливо ждали, когда их генеральный директор закончит разговор, который явно носил личный характер.

— Ты разговариваешь со мной по телефону в присутствии своих сотрудников? — спросила я.

— Не волнуйся. — Дэймон был невозмутим, его голос звучал спокойно, когда он говорил в трубку. — Они подписали NDA. Все, что будет сказано здесь, останется в тайне.

— Я беспокоюсь не об этом. — В мире было миллион Поппи. Они никогда бы не догадались, что по другой линии с Дэймоном говорит Поппи Амбани. Однако разговаривать по телефону во время деловой встречи было бесцеремонно. — Ты не можешь переводить своих сотрудников в режим ожидания, пока отвечаешь на личный звонок.

— Они не возражают, — легкомысленно ответил он. Было похоже, что Дэймон опустил трубку, чтобы обратиться к своей команде. — Ребята, вы же не против, если я поговорю со своей девушкой? Она скучала по мне и не смогла вынести разлуки.

— Я не твоя..

Меня перебили голоса на другом конце провода. Всеобщее «нет, сэр», «вовсе нет», «продолжайте, мы с радостью подождём» прозвучало по всему конференц-залу. По меньшей мере пятнадцать-двадцать человек, должно быть, неловко наблюдали за тем, как Дэймон ведет личную беседу. О чем он думал? И, что еще важнее, девушка?

Я не знала, какой вопрос поднять в первую очередь, поскольку он пропустил мимо ушей мое недовольство по поводу комментария о девушке. Поэтому перешла к проблеме, требующей немедленного решения.

— Возвращайся на свою встречу. Я просто позвонила, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты меня прикрыл.

— Всегда, — без колебаний ответил Дэймон. Как будто он делал это миллион раз, когда я создавала проблемы в прошлом, и будет продолжать делать это в будущем. — Я заскочу позже. Пока.

Глубокий голос Дэймона эхом разнесся по телефону. Он повесил трубку, прежде чем я успела возразить.

Я тяжело вздохнула. Выговор Дэймону за деспотичный характер не принес бы результата. В его преследовании не было никаких заминок. Мы были слишком похожи, и я не могла затормозить то, что не умела останавливать в себе. К тому же, нам было что обсудить. Например, откуда Дэймон знает пароль от моей комнаты страха и девушка?

По крайней мере, одна цель этого звонка была достигнута. Дэймон не поставил все под угрозу из-за меня. Облегчение было недолгим.

Во время учебы в колледже я работала в Ambani Corp аналитиком на полставки. Я была погружена в рабочий проект, когда кое-что привлекло мое внимание. Мой стол был не таким, как вчера вечером. Отодвинув ноутбук, я тут же схватила со стола пустую фоторамку.

Что за черт?

Пропала семейная фотография с нашего отпуска, последнее воспоминание, которое у меня было о папе. Мои руки тряслись от ярости. Я принесла фотографию в этот дом после того, как мама заверила меня, что никто не войдет в мою комнату. Она так и не поняла, почему я настояла, чтобы она поговорила об этом с Зейном. Вход на мой этаж был строго запрещен для него. Никто не имел доступа в эту комнату, кроме мамы и нашей домработницы Рэйчел, и обе знали, что лучше не трогать мои вещи.

Технически, Парис вошел в мою комнату прошлым вечером. Но я показала Дэймону фотографию после того, как заперла Париса. Я достала свой телефон, вены пульсировали от ярости, когда я нажала на фотографию, которую прислал мне Дэймон. Увеличив изображение, я убедилась, что фотография стояла на столе, нетронутая, когда Дэймон уходил с Парисом. Я проверила время. Кто-то, должно быть, зашел в мою комнату между часом ночи и пятью часами утра.

Только у одного человека был мотив украсть снимок — у того, кто делал это раньше и имел доступ в мою комнату. Фирменным приемом Зейна было вырезать папино лицо и оставлять фотографию. Если он забрал ее с собой, значит, использовал в качестве залога и, скорее всего, держал на случай, если я передумаю уезжать с мамой.

Спокойная, убийственная ярость вскипела во мне. Я собиралась запереть Зейна в комнате страха на долгие годы, пока от него не останется ничего, кроме груды костей. Я бы убила его голыми руками, если бы понадобилось. Вчерашний вечер, едва не закончившийся тюремным заключением, ничего не значил, потому что я готова была рискнуть своей свободой снова. Я бы с удовольствием села в тюрьму за убийство Зейна.



Элегантная зимняя свадьба в прекрасном Сэндс-Пойнт, штате Нью-Йорк, преподала мне важный жизненный урок. Я предпочитала похороны.

Мрачные скрипачи были значительно лучше, чем гости на свадьбе, прыгающие по танцполу. Я бы с радостью променяла веселых людей на серьезных, склонивших головы в знак уважения. Я бы охотно отказалась от терракотовых салфеток в осеннем стиле в пользу платков для слез. И я бы предпочла быть где угодно, только не здесь.

К сожалению, эта опция была недоступна.

— Ты остаешься на прием, — категорично сообщил мне Зейн, он же мой новый злобный отчим уже как десять минут.

Зейн и мама официально связали себя узами брака в его шикарном доме в Сэндс-Пойнт. Церемония проходила в отапливаемом шатре на пляже, примыкающем к его владениям, а прием — внутри, в бальном зале.

Они должны были понимать, что неуместно устраивать такую оскорбительную свадьбу через пять месяцев после смерти моего отца. Разве десять лет не были обычным сроком траура, или я принимала желаемое за действительное? Я знала, что моя мать была молода и красива. Папа психологически готовил меня к такой возможности, но неужели ей обязательно было выходить замуж за самого ужасного человека на земле?

Я отодвинула стул и схватила телефон с полутораметрового мраморного стола, украшенного высокими вазами.

— Уговор был, что я останусь на свадьбу. Церемония окончена, вы официально женаты, и я ухожу.

С меня хватит этого фарса. Достаточно плохо было страдать в одиночестве в этой бесконечной клоаке мучений. Разве нельзя было обойтись без публичных проявлений любви в моем присутствии? Я не мешала их счастью, так почему же они не могли оставить меня в покое, чтобы я могла спокойно грустить?

— Уговор был, что ты остаешься здесь до тех пор, пока этого хочет твоя мать. — Зейн был одет в строгий черный смокинг. Все в нем было приветливым, кроме его глаз. Холодные, темные глаза говорили мне, что ему плевать на то, насколько тяжелой была для меня эта церемония. — Ты не испортишь день Пии своим уходом до окончания приема.

Испорчу ей день? Мне хотелось закричать, что она испортила мою жизнь, выйдя замуж за худшего человека в мире. Последние пару недель Зейн планомерно шантажировал меня, заставляя подчиниться его воле, одновременно заверяя маму, что никто не узнает, что он мой биологический отец. Моя жизнь прошла путь от любящей семьи в дерьмового отчима и невнимательную мать, выставляющую напоказ свое счастье. Я никогда не считала себя чуткой, но разве самонадеянно было ожидать, что моя нейротипичная мать будет такой?

Очевидно, да.

По крайней мере, у мамы хватило здравого смысла попытаться сохранить все в тайне. Зейн же, напротив, пригласил на их свадьбу весь мир. Он настоял, чтобы у нее было роскошное платье, свадебная вечеринка, огромный торт и миллиард гостей, которые стали свидетелями этого зрелища. Он не испытывал ни малейшего стыда, выставляя напоказ эту неуместную свадьбу с вдовой, которая должна была бы все еще пребывать в трауре.

Прежде чем мама успела спросить, согласна ли я на этот цирк, до меня добрался змей Зейн. Он показал мне тест ДНК, подтверждающий его отцовство. Если бы я воздержалась от своего благословения, он опубликовал бы его в социальных сетях, чтобы разоблачить меня. С тех пор он держал эту карту у меня над головой и тщательно продумывал свои манипуляции. Я думала о том, чтобы рассказать о нем маме, но часть меня задавалась вопросом, не лучше ли для нее было двигаться дальше, вместо того чтобы тонуть вместе со мной. Хотя несчастье любило компанию, я всегда предпочитала одиночество.

Тем не менее, быть вынужденной праздновать их счастье все равно было неприятно.

— У меня куча проектов, которые нужно сдать в понедельник.

— Это может подождать до завтра, — коротко сказал он, в его голосе сквозило неудовольствие. Это было окно в мою новую жизнь. Я не сомневалась, что Зейн сожалел о том дне, когда я была зачата. Он был полной противоположностью папе. Папа смотрел на меня так, будто его мир вращался вокруг моего счастья. Зейн смотрел на меня так, будто я была вредителем, с которым он вынужден иметь дело, хотя предпочел бы раздавить.

— К сожалению, не может, — хладнокровно ответила я и нажала на приложение Uber на своем телефоне.

— Хорошо. Тогда мы должны сделать селфи отца и дочери, прежде чем ты уйдешь, — произнес он приторным голосом, хотя слова были насмешливыми.

Прежде чем я успела возразить, Зейн достал свой телефон и сделал наше селфи. На его губах заиграла холодная ухмылка, от которой у меня закипела кровь.

— Очаровательно. Давайте опубликуем это в Инстаграм. Как насчет подписи «Воссоединение отца и дочери»? — он провел двумя пальцами по губам, словно пребывая в глубоком раздумье.

Мудак.

Я принадлежала Зейну, и он тоже это понимал. Послушно положив телефон на стол, я заняла свое прежнее место.

Наконец-то я нашла то, что ненавидела больше смерти, — любовь.