Ровно год

8 марта. 204 дня после аварии

Когда на экране высвечивается имя и фото Стефани, у Лео падает сердце — примерно на уровень коленок. Кто в наше время звонит, а не пишет в мессенджер, тем более на приличном сроке беременности?

— Привет! — звучит запыхавшийся, взволнованный голос Стефани, и сердце Лео окончательно уходит в пятки. — Ты дома? Занята?

— Да — дома, нет — не занята. — По идее, Лео должна готовиться к понедельничному тесту по литературе, и, значит, сегодня ей обязательно нужно прочесть «Бегущего за ветром»[5]. Мама и тетя Келли отправились на экскурсию в какой-то ботанический сад. «Она что, забыла, что у меня дикая аллергия на все растения?» — пробормотала мама, когда Келли написала ей об этой поездке, однако запаслась антигистаминным и все-таки поехала. Лео планировала побыть дома, большую часть времени посвятив просмотру каналов на ютьюбе и соцсетей в телефоне, поскольку, по ее мнению, именно так и нужно проводить воскресенья. — У тебя все хорошо? — спрашивает она у Стефани. — Куда, черт побери, подевался отец? Разве на этом сроке он не должен круглосуточно находиться рядом с беременной женой? Каким же нужно быть нерадивым мужем, чтобы…

— О, все просто замечательно, котик. Извини, извини, мне просто пришлось подняться наверх, и я немножко запыхалась. Уф-ф! — выдыхает Стефани в трубку и коротко смеется. — А ты подумала, что я уже рожаю или что-то вроде того?

— Что-то вроде того. — Лео специально не углублялась в список всех жутких вещей, которые могут случиться с беременной женщиной за сорок, и надеется не знать о них как можно дольше.

— Еще раз извини. Но! Как бы мне уломать тебя сгонять со мной в Сан-Диего посмотреть кое-какую мебель? В местный антикварный магазин только что привезли комод, и он просто офигенный! Хозяин магазина позвонил мне и забронировал эту красоту за мной, но только если я приеду сегодня, а его ассистента как назло нет на месте, поэтому мне нужен помощник, чтобы погрузить комод в машину, а твой папа играет в гольф и… ох. — Стефани опять шумно пыхтит. — Честное слово, этот ребенок использует мои ребра как гимнастическую стенку!

Лео оглядывается на свой ноутбук, на книжку, которую она, скорее всего, не откроет раньше восьми вечера, и то не прочтет как положено, а лишь пробежит глазами. Эта книга — Нинина, из списка для чтения в десятом классе, и снабжена аннотацией, хотя и бесполезной. На полях то и дело мелькает комментарий: «Скукотаааа!», и Лео абсолютно уверена, что вопросы из разряда «Понравилось ли Нине данное произведение? Если да, то почему? Если нет, то почему?» на завтрашнем тесте ей не попадутся.

Стефани продолжает щебетать:

— Понимаю, я не предупредила тебя заранее, у тебя свои планы, бла-бла-бла, но если не откажешь, с меня ланч! Можем заехать в то мексиканское кафе, которое ты любишь.

— «Ла Сирена», — мгновенно подхватывает Лео. — Я согласна!

— Заеду за тобой через полчаса! — бодро говорит Стефани, и, перед тем как нажать кнопку отбоя, Лео слышит ее ликующий вопль.

Полтора часа спустя Стефани и Лео уже в кафе, на столике перед каждой — тако с лососем на гигантской тарелке и жареная картошка с гуакамоле. В кафе людно — как-никак воскресенье, — но им удается занять местечко на солнечной веранде, и, усевшись, Лео обхватывает ножки лодыжками.

— Ну, и какими же увлекательными делами ты намеревалась заняться до того, как я нарушила твои планы? — интересуется Стефани.

— Да особо никакими, — пожимает плечами Лео. — Мама и Келли уехали в ботанический сад, а я собиралась делать домашку — подтянуть хвосты.

— Не благодари, — улыбается Стефани. — А я вообще-то думала, что у твоей мамы аллергия на все, что растет из земли.

— Видимо, Келли об этом «забыла». — Лео возвращает свое тако на тарелку (лепешка немедленно разворачивается) и изображает пальцами кавычки. — Она старается почаще вытаскивать маму из дома, и это хорошо. Но в следующий раз пусть лучше будет музей.

— Как вообще мама? — спрашивает Стефани. — Если, конечно, ты не против об этом поговорить. Но если не хочешь — не надо.

Лео нравилось это свойство характера Стефани: она всегда дает возможность выбрать, сказать «да» или «нет».

— Все в порядке, — отвечает она. — И мама тоже в порядке. — Лео вспоминает день, когда мама заехала за ней в школу, вспоминает Сочельник и то сообщение, которое высветилось на дисплее маминого телефона пару дней назад: запись на 15:30 в следующий вторник. Лео предположила, что речь о приеме психолога. — Я так часто говорю «все в порядке», что это выражение, кажется, потеряло смысл, — прибавляет она.

— У меня то же самое было со словом «пластик», — кивает Стефани. — И я рада, что у твоей мамы…

— …все в порядке, — заканчивает за нее Лео. — Погоди, а разве беременным можно есть лосося?

— Изредка и понемножку. Но спасибо, что заботишься обо мне и малыше.

Лео не уверена, что ею движет забота, но вслух об этом не говорит.

— Как успехи в математике? — Напускная небрежность в тоне Стефани подсказывает Лео, что это лишь подготовка к более серьезному вопросу.

— Неплохо. Дифференциальные исчисления оказались сложнее, чем я ожидала.

— Я думала, твой отец лопнет от гордости, когда ты прошла отбор в этот класс. — Стефани улыбается, и Лео неожиданно испытывает прилив благодарности: хорошо, что рядом с папой есть кто-то, кто видит его улыбку, запоминает его моменты счастья. — В математике ты всегда была маленьким гением.

Лео отмахивается от комплимента:

— Просто цифры. Любому под силу.

— Ну хорошо. — Стефани медленно отпивает воду из бокала, глядя в сторону. — Ты не рассказала, как прошла вечеринка на роликах. — Так Лео и знала. — Во что был одет народ? Ты оттянулась по полной или там собралась кучка древних динозавров вроде меня и твоего отца?

Иногда Лео очень хочет сказать Стефани, что ей не обязательно так сильно стараться.

— Ты не древняя, — уверяет Лео, хотя на самом деле Стефани, пожалуй, чуточку старовата. — И да, было весело. У Мэдисон крутой папа. — Она вспоминает, как Мэдисон отзывалась о своем отце, и испытывает странное тянущее чувство, похожее на жалость.

Дождавшись, пока Лео управится с тако, Стефани произносит:

— Твой отец говорил, что, когда забирал тебя, видел на парковке Иста.

— Да, он там был, — неохотно подтверждает Лео.

— Как мило.

— Стефани.

— Лео.

— Может, ты хочешь что-то узнать об Исте?

— Не знаю. А ты хочешь что-то о нем рассказать?

Лео со вздохом скрещивает на груди руки.

— Боже. Отец Мэдисон просто нанял его в качестве фотографа. Я даже не знала, что он там будет.

— Не сомневаюсь, для Иста это хороший заказ.

— Наверное.

— Здорово.

— Здорово.

Ломтиком жареной картошки Стефани указывает на тарелку Лео.

— Будешь доедать гуакамоле? — спрашивает она, и Лео, у которой пропал аппетит, пододвигает тарелку к ней.

— Между мной и Истом ничего нет, — выпаливает Лео уже в машине, когда Стефани выезжает на Пятое шоссе и направляется на юг. Справа блестит Тихий океан, вдоль горизонта пунктиром тянутся пальмы. — В смысле, ничего такого.

— Понятно, — негромко отзывается Стефани. — Лео, я просто спросила. Я тебя не обвиняла.

— Я бы ни за что не стала встречаться с парнем Нины, — с жаром говорит Лео, хотя сомневается, можно ли до сих пор так его называть. — С бывшим парнем. — Это тоже звучит коряво. — Короче, ты поняла.

— Поняла.

— Конечно, нельзя сказать, что мы друг друга ненавидим, — продолжает Лео. Сжимая руль обеими руками, Стефани неотрывно смотрит на дорогу, и от этого Лео немножко легче. Когда говоришь о таких вещах, как любовь, глядеть кому-то в глаза просто невыносимо. — То есть я вовсе его не ненавижу. Он мой друг и… Возможно, больше чем друг, но не в романтическом смысле.

— Я мало что знаю, — говорит Стефани. — Нина со мной на эти темы не общалась, но, кажется, Ист прекрасно подходил ей как парень, так что, уверена, и друг он тоже замечательный.

— Ты не понимаешь. Думаю… — Умолкнув, Лео считает проносящиеся мимо пальмы. Солнечные лучи отражаются от поверхности океана, и Лео вспоминает зеркальный диско-шар, вспоминает вечеринку на роллердроме, звучащую песню и потную ладонь Иста, которую она крепко сжимала в своей ладони. — Думаю, я люблю Иста, — признается она после десятой пальмы. — Мы оба были там… — она тяжело сглатывает, — в ту ночь. Он единственный знает, каково это. А если еще вдобавок учесть, что мы оба любим одного и того же человека, все становится совсем сложно. Но у меня к нему не любовная любовь. Я любила, то есть люблю Нину, и он тоже ее любит. Все эти чувства должны иметь какое-то выражение, и, возможно, раз Нины теперь нет с нами, мы просто разделяем их между собой, а не отдаем ей. Я имею в виду, любовь ведь не улетучивается после того, как человек покидает этот мир, так? — Стефани молчит, и тогда Лео поворачивает голову и видит, что Стефани вытирает глаза под солнцезащитными очками. — Черт. А беременным можно плакать?

— По-моему, только это беременным и можно — грустно, с полувсхлипом смеется Стефани. — И знаешь, твоя точка зрения просто прекрасна, Ли. Серьезно.

— Ладно. Только, пожалуйста, не начинай рожать, пока рядом нет никого, кроме меня. Дождись хотя бы моего отца или какого-нибудь медика, — просит Лео.

— До родов еще далеко, — заверяет Стефани. — Но я тебя услышала.

Комод выглядит пыльным и обшарпанным, как будто лет двадцать простоял в гараже, однако и Стефани, и антиквар в экстазе обсуждают палисандровое дерево, литые ручки и сквозные шипы. Лео вежливо улыбается и очень надеется, что, став взрослой, не будет вести себя так нелепо.

— Я уже вижу, какая красота получится, когда я приведу его в порядок! — Стефани хлопает в ладоши, затем кладет ладонь на живот. Ее взгляд полон нежности. — Он пойдет в детскую, так что это совершенно особенная вещь.

Лео разглядывает комод. Она бы и близко не подпустила ребенка к этой грязной развалине, однако сегодня от нее требуется только физическая сила. Вдвоем с антикваром они — «раз-два-взяли!» — грузят комод в багажник паркетного джипа, Стефани стоит неподалеку и поддерживает их фразами, полезными скорее в теории, чем на практике.

— Гас, спасибо вам огромное, — благодарит она антиквара, который утирает взмокший лоб и, судя по виду, мечтает о таблетке от головной боли.

На улице неожиданно стало жарко, и Лео уже предвкушает, как врубит в машине кондиционер и насладится диетической колой, припасенной с ланча. Именно это она и делает — во всяком случае, в первые полчаса.

Автомобиль сворачивает на Пятое шоссе, Стефани безмятежно мурлычет себе под нос, подпевая радио, и Лео первой замечает белый дымок, поднимающийся из-под капота.

— Эй, Стеф…

— Что? О нет!

Стефани заезжает на придорожную площадку для отдыха с видом на океан. Лучше бы здесь поставили пятизвездочный отель или модный ресторан, думает Лео, чем устроили парковку для кучки людей, которым нужно всего-навсего пописать и размять ноги. Во всяком случае, здесь хотя бы тенек, и Стефани, сдвинув темные очки на макушку, глушит двигатель.

— Почему воняет, как от ядовитого теста для оладий? — брезгливо морщит нос Лео.

— Мотор перегрелся, — вздыхает Стефани. — Вот гадство. Кажется, нам придется… Лео, прекрати на меня так смотреть!

— Как «так»?

— Как будто я собираюсь родить прямо тут. Я в порядке, проблема с машиной, а не со мной. — Как всегда спокойная и уравновешенная, Стефани звонит в дорожную помощь, а после пишет отцу Лео в мессенджер. — Твой папа спрашивает, нужно ли ему бросать клюшку для гольфа и мчаться нас спасать, — удивленно говорит она.

— Нет уж, спасибо, — фыркает Лео.

— Яростно плюсую, — соглашается Стефани, быстро набирает ответ, а затем опускает стекла, и в салон врывается океанский бриз. — Вот и приехали, — констатирует она. — Две девушки, поломанное авто и норвежский комод в багажнике.

— Абсолютно нормальная ситуация, — поддакивает Лео. — Нечего глазеть, проезжайте мимо.

Несколько минут Лео листает ленту в телефоне, Стефани просматривает комментарии в инстаграме[6] — в ответ на одни одобрительно бормочет, в ответ на другие с досадой закатывает глаза. Внезапно она ойкает, хватается за живот, и, глядя на нее, Лео думает, что, возможно, сейчас срочно потребуется что-то сделать, а она понятия не имеет что.

— Просто пинается, — успокаивает ее Стефани. — Из этого ребенка вырастет профессиональный боксер или как минимум любитель подраться. — Она склоняет голову набок: — Хочешь потрогать?

Сперва Лео рефлекторно хочет отказаться, но в следующее мгновение уже вытягивает руку и прижимает ладонь к огромному животу Стефани. Она ощущает под пальцами какое-то трепыхание… пауза… и опять что-то всколыхивается, как будто из глубины, толкая друг дружку, к ней всплывают пузырьки.

— Ли? — тихонько окликает ее Стефани, и только тогда Лео понимает, что плачет.

— Прости, — отзывается она и вытирает мокрые щеки, но слезы всё катятся, и Лео думает о том, до чего устала от горя, до чего ненавидит этот мешок, набитый самыми худшими эмоциями. Как можно есть тако и смеяться, а через час уже рыдать на придорожной стоянке? Она вспоминает Нину, ее смех, осанку, волосы и кожу; вспоминает, какой сильной Нина казалась со стороны и какой невероятно хрупкой была в действительности; думает о том, что жизнь в который раз оказывается чередой крайностей. — Что, если я не… — Лео осекается, закрывает рот ладошкой, чтобы не произнести эти ужасные слова, но они все равно вырываются наружу: — Что, если я не вытяну?

— Не вытянешь? — Стефани смотрит на нее, нахмурив брови. — Ты о чем? Что не вытянешь?

— Я не сумела спасти Нину. Я, ее сестра, была рядом с ней, рядом, понимаешь, но ничем не смогла ей помочь. И вот скоро я опять стану сестрой, и… Что, если это повторится снова? Что, если я не смогу защитить или помочь? Если не вытяну… Если… — Лео хватает ртом воздух, грудь ходит ходуном, — опять потеряю сестру или брата? — К самой поверхности всплывает еще одна черная мысль: Что, если я причиню малышу вред?

Стефани сгребает Лео в охапку, прижимает к себе и заставляет умолкнуть. Она ничего не говорит, просто позволяет Лео уткнуться ей в плечо и плакать сколько угодно. Когда Лео отстраняется, то испытывает и облегчение — наконец-то она произнесла это вслух, — и неловкость.

Стефани роется в бардачке, находит упаковку бумажных салфеток, сует их Лео.

— И давно ты так думаешь? — спрашивает она. Лео пожимает плечами. Объяснить правду гораздо сложнее. Это мысль, которая возникает на периферии сознания посреди ночи, неуловимая, как окончание сна, темный дымок, что вьется и жалит, словно кнут. — Вот что я тебе скажу. — Стефани подается назад и берет Лео за руки — не сжимает их, а просто держит: так, чтобы Лео не сдуло ветром, не унесло течением. — Ты прекрасная сестра, Лео. Лучшая из всех сестер на свете. У тебя огромное сердце, и я знаю… — Теперь настает очередь Стефани быстро-быстро моргать и сглатывать комок в горле. — Нет, на самом деле я не могу знать, как много вы с Ниной значили друг для друга. Это то, что навсегда останется только между вами. Зато я знаю, как сильно ты ее любишь, знаю, какая ты добрая и отзывчивая, какое отличное у тебя чувство юмора, поэтому моей доченьке уже очень-очень повезло, что рядом с ней будешь ты.

— Доченьке? — Лео замирает.

Стефани хлопает себя по губам.

— Черт.

— Значит, это девочка?

— Твой отец жутко на меня рассердится.

Лео улыбается, пускай глаза еще и не просохли от слез.

— У тебя будет девочка? Точно?

На лице Стефани расцветает робкая улыбка.

— Так нам сказали. — Лео продолжает улыбаться, хотя подбородок у нее чуточку дрожит. Должно пройти время, прежде чем слово «сестра» перестанет сотрясать все ее нутро. Лео надеется привыкнуть к нему до рождения малышки. — Но я понимаю, о чем ты, — продолжает Стефани. — Да, мы с моей матерью не очень ладим. — И это еще мягко сказано, мысленно отмечает Лео. — Она через многое заставила меня пройти, и порой я смотрю на этот живот, на этого ребенка, и думаю: а какая мама получится из меня? — Стефани прижимает ладони к глазам. — Что, если все, на что я способна, — это сделать свою дочь несчастной, потому что сама не видела иной жизни? Что, если я не справлюсь?

— Из тебя выйдет чудесная мама, — возражает Лео. — Серьезно. Ты всегда была очень добра и ко мне, и к Нине — к Нине особенно.

Стефани коротко усмехается:

— С твоей сестрой иногда бывало по-настоящему нелегко.

— Вот, видишь? Об этом я и говорю. Ты не обозлялась на нее, просто любила, и все.

Стефани кивает, теперь и у нее дрожит подбородок.

— Я до сих пор слышу Нину, ощущаю ее присутствие в нашем доме.

— Я тоже, — признается Лео, и они со Стефани вновь обнимаются, но уже не так горестно, как в прошлый раз, и Лео кажется, будто крохотная часть горя залечена, будто сделан первый короткий стежок, стягивающий прореху на сердце.

— Э-э-э… прошу прощения, мэм.

Лео и Стефани поднимают глаза: снаружи у водительской двери стоит специалист из службы дорожной помощи, на глазах у него солнцезащитные очки.

— Что, никогда не видели двух женщин, рыдающих в поломанной машине? — смеется Стефани.

Лео возвращает ей пачку салфеток.

Мужчина улыбается — широко, добродушно и уверенно:

— Поверьте, мэм, я видел все.

Они едут домой; и кроссовер Стефани, и норвежский комод надежно закреплены на эвакуаторе. Лео берет Стефани за руку, снова считает пальмы и дышит.