Введение

Итальянский народно-комический роман о хитроумном и дерзком крестьянине по имени Бертольдо — «Le sottilissime astuzie di Bertoldo» — стал настоящим бестселлером XVII–XVIII вв., получив широкую известность во многих странах. Впервые предложенный публике в 1606 г.[1], «Бертольдо» был встречен по всей Италии с беспримерным энтузиазмом: сразу же последовали его многочисленные переиздания. На волне читательского успеха роман приобрел статус «народной книги», в то время как фигура его создателя — болонца Джулио Чезаре Кроче — почти полностью была вытеснена из коллективной памяти. Сегодня лишь немногие итальянцы помнят эту столь популярную когда-то забавную книжку, тем более — ее автора[2].

Джулио Чезаре Кроче (Giulio Cesare Croce, 1550–1609)[3] родился недалеко от Болоньи в местечке Сан Джованни ин Персичето в семье потомственных кузнецов, откуда он, не достигнув и двадцатилетнего возраста, перебрался в Болонью, где и провел всю оставшуюся жизнь. Здесь на городских улицах и площадях он исполнял свои произведения под аккомпанемент гитары, завоевав себе славу бродячего певца и прозвище «Кроче делла Лира». В итальянском литературоведении его имя знаменует собой зарождение болонской диалектной поэзии; ему приписывается до 300 (по другим источникам до 400) сочинений, написанных как литературным языком, так и на болонском диалекте[4]. Часть из них не была опубликована вовсе, другие изданы в виде скромных брошюрок, авторство и датировку которых теперь доподлинно установить трудно. Содержание этих дошедших до нас «летучих» изданий отражает весь спектр городской народной жизни конца XVI — самого начала XVII столетия: бытовые сценки, описания бедствий и праздников горожан вперемешку с остроумными пословицами, загадками и забавными песенками в бурлескном стиле[5]. Кроче испробовал себя во многих жанрах (он сочинял песни, комедии, сказки, произведения религиозного характера и т. д.), прежде чем написать свое самое известное сочинение — историю о простом итальянском крестьянине, которому удалось, благодаря необыкновенной остроте ума, стать первым советником короля.

Бертольдо — грубый мужик, неотесанный плебей, как водится, лукавый и дерзкий; к тому же от всех прочих его отличала по-истине монструозная внешность, придававшая ему сходство с неким фантастическим существом из мифологического бестиария. При всем том природа наделила его весьма незаурядной смекалкой: «где не хватало красоты, в избытке была живость ума» и готовность «на быстрые и весьма остроумные ответы»[6]. Однажды появившись при дворе короля Абоина (Альбоина), он смело вступает с ним в разговор и завоевывает его симпатию тем, что с легкостью разгадывает все королевские загадки. Разумеется, у Бертольдо немедленно появляются враги в лице завистливых придворных и самой королевы. Претерпев множество злоключений, ловко лавируя между королевой (злая жена) и придворными (завистливые лицемеры), он весьма успешно строит свои отношения с властью и, в конце концов, добровольно отдает свою горячо любимую свободу за место у трона. Однако резкая перемена в образе жизни оказалась пагубной для здоровья простолюдина, и Бертольдо смертельно занемог. Придворные лекари строжайше запретили ему употреблять привычную крестьянскую пищу; «не ведая его натуры», они насильно пользовали его такими лекарствами, «которые обычно дают господам и кавалерам придворным», простому же человеку приносящими один вред[7]. Все это вместе и ускорило кончину бедного Бертольдо.

Итальянская публика решительно отказалась мириться с утратой полюбившегося героя. Тогда ей в угоду Кроче создал простака Бертольдино, сына Бертольдо[8], а в дальнейшем, уже после смерти самого Кроче, стараниями Адриано Банкьери на свет появился Бертольдов внук — Какасенно[9]. Ни Бертольдино, ни довольно бесцветный Какасенно не могли серьезно конкурировать со своим прародителем, тем не менее издание, объединившее в себе все три части романа, — «Бертольдо», «Бертольдино» и «Какасенно» — положило начало дожившей до наших дней традиции публиковать трилогию Крочи — Банкьери под одной обложкой.

На протяжении трех столетий только в одной Италии «Бертольдо» выдержал огромное количество переизданий, оставаясь «вплоть до первых десятилетий XX в. главной компонентой так называемой народной литературы»[10]. Уже к середине XVIII столетия присутствие героя Кроче в итальянской культуре становится настолько ощутимым, что, в конце концов, он начинает восприниматься как некий навязчивый символ, от которого буквально некуда деться, но который нельзя не учитывать. (Вспомним Франческо Альгаротти, который с гордостью и не без просветительского снобизма писал о том, как он «приобщил Италию к Ньютону вместо того, чтобы копировать Петрарку и воспевать деяния Бертольдо»[11].)

Немалую популярность приобрел «народный» роман о Бертольдо и за пределами Италии. На протяжении XVII и XVIII столетий один за другим появлялись его переводы, переделки и пародии на разных языках — греческом, испанском, португальском, русском, хорватском, румынском, немецком, французском, английском, болгарском и др.[12] Причина такой популярности конечно же в узнаваемости фигуры протагониста — «народного мудреца» в маске придворного шута, вобравшего в себя весь спектр архетипических черт, присущих персонажам народной смеховой культуры со времен Античности. Действительно, родословная Бертольдо своими корнями уходит в глубокую древность: через средневековый народный эпос, обнаруживая себя в раннехристианском апокрифе и талмудическом диалоге, — к античному роману. Возрождение архетипа в образе итальянского Бертольдо произошло уже на совершенно иной исторической почве, что не могло не отразиться самым серьезным образом на характере протагониста[13]. Появившийся на излете Ренессанса герой Кроче в дальнейшем на протяжении более чем двух веков с легкостью будет менять маски и даже имена[14] в зависимости от требований времени и места. С одной стороны, трансформация образа Бертольдо в сторону национального своеобразия — неизбежное следствие перевода романа на другие языки. С другой, его обновление диктовалось самим духом времени — и в первую очередь теми идеями эпохи Просвещения, которые получили наиболее широкую популярность.

Сегодня забавная книжка о Бертольдо стала достоянием почти исключительно специалистов по народной культуре. Их усилиями вокруг «Бертольдо» с конца XIX в. была создана богатейшая, не затухающая по сей день историографическая традиция[15], в русле которой этот текст совершенно справедливо рассматривается как одно из ярких проявлений народной жизни и карнавальной культуры XVII–XVIII вв.

Стоит отметить многообразие научных подходов в работах итальянских ученых, посвященных «Бертольдо». Историко-филологические исследования не ограничиваются, как правило, рамками собственной методологии, которые существенно расширены обращением к философии, антропологии, психологии и другим областям гуманитарного знания. Характерный призыв «рассматривать сочинения Кроче, принадлежащие к раблезианской линии литературы, в комико-физиологическом ключе» подразумевает, что наиболее подходящий инструментарий для такого прочтения предоставляют нам именно антропология и психология[16].

Традиция научной публикации трилогии «Бертольдо», «Бертольдино» и «Какасенно» в Италии также не прерывается: от издания к изданию совершенствуются принципы текстологии, углубляется историко-лингвистический комментарий. Не менее значима и другая линия — параллельное прочтение «Бертольдо» и средневекового «Диалога Соломона и Маркольфа», что сегодня составляет прочную основу для изучения карнавала и народной культуры в целом[17].

Библиографический аспект изучения романа Кроче, как и других его сочинений, представляется не менее важным и трудоемким. Многочисленные издания популярной «народной» книжки о Бертольдо, выходившие на протяжении XVII–XVIII столетий в Италии и за ее пределами, с трудом поддаются учету (дело осложняется тем, что издания такого рода, как известно, плохо сохранялись). Для их выявления потребовались серьезные библиографические разыскания[18]. Однако библиография «Бертольдо» до сих пор не может считаться полной.

История переводов и переделок романа Кроче в итальянской историографии, пожалуй, наименее разработана; ее изучение в лучшем случае ограничивается библиографической регистрацией[19]. В то же время за рубежом картина совсем иная: в Германии, Румынии, Греции, Болгарии существует целый ряд серьезных исследований, посвященных адаптации «Бертольдо» в народных культурах этих стран в XVII–XIX столетиях[20]; большое внимание уделяется научной публикации его первых национальных переводов[21].

Что касается «русского Бертольдо», то, несмотря на глубинную связь героя с персонажами русской литературы и фольклора (в их числе, например, Китоврас), своего места в истории переводной литературы XVIII в. этот любопытный текст до сих пор не нашел. Нужно признать, что забыли о нем совершенно незаслуженно, поскольку именно в России, куда «Бертольдо» проник в 1740-е годы, встречается самая широкая вариантность его переводов и переделок. Тем не менее в литературе о нем упоминается лишь изредка и вскользь, прежде всего в связи со «Сказанием о Соломоне и Китоврасе»[22], которое является древнерусской версией «Диалога Соломона и Маркольфа».

Впервые «русский Бертольдо» коротко упомянут А. Н. Пыпиным в «Очерке литературной истории старинных повестей и сказок русских» (1857). Им рассматривается средневековая латинская редакция «Диалога Соломона и Маркольфа», породившая многочисленные переводы на немецкий, французский, итальянский, англосаксонский, датский, шведский, а также чешский, польский и др. славянские языки. «Особенное сочувствие нашла эта история в Италии, где, изменив собственные имена лиц, она сделалась любимым народным романом», — замечает ученый, имея в виду роман Кроче, и добавляет, что «одна переделка истории Бертольдо была переведена и у нас»[23].

Позже А. Н. Пыпин нашел и зарегистрировал список русского перевода «Бертольдо» из собрания П. П. Вяземского (РНБ ОР: Q 143), который предположительно датировал «первой половиной XVIII века»[24], указав также и на другой — из собрания И. А. Вахрамеева (ГИМ ОР: 186) — под названием «Италиянской Езоп», списанный в 1792 г. с издания французской переделки «Бертольдо» неким Стефаном Рубцом[25]. О существовании еще одного списка русского перевода «Бертольдо» середины XVIII в. (ГИМ ОР: Музейское собр. 839) упоминается в статье М. В. Сергиевского, посвященной изучению румынского перевода этого текста по рукописи ГИМ из собрания И. Е. Забелина (№ 328/230)[26]. Ученый с удивлением констатировал отсутствие «истории распространения повести [о Бертольдо] у различных европейских народов <…>, несмотря на то, что она пользовалась известной популярностью, особенно в XVIII в.». Призывая задуматься «о причинах этой популярности, равно как и о той среде, в которой повесть, главным образом, бытовала», он совершенно справедливо предвидел интересные результаты[27].

К сожалению, эти любопытные находки и наблюдения не смогли возбудить должного интереса к судьбе итальянского текста-архетипа, появившегося на русской почве в первой половине XVIII века. Бертольдо продолжали считать «фигурой менее у нас популярной и заметной», по сравнению, например, с польским Совизжалом (русским Совест-Драпом)[28] или Ванькой Каином[29]. И еще долгое время для многих он оставался явлением довольно ординарным — одним из тех многочисленных «переводов с французского», на которые столь богат был XVIII век. Так что ошибку М. Н. Сперанского, назвавшего рукопись «Бертольдо» из собрания П. П. Вяземского № 143 «переводом с французского»[30], следует считать всего лишь оговоркой, но — весьма характерной.

Действительно ли русский «Бертольдо» менее интересен, чем польский Совизжал[31], итальянский Арлекин[32], Бова-королевич[33] или, скажем, французская Мелюзина[34]?

Хотя роман Кроче не является в строгом смысле «бродячим сюжетом», возрожденным на русской почве, что всегда привлекательно особой усложненностью новой биографии протагониста, однако и «просто переводом» (как может показаться на первый взгляд) его тоже не назовешь. Одно то, что на протяжении XVIII столетия существовало несколько переводов романа и его переделок, является важным подтверждением непростой истории бытования этого литературного текста в новой языковой и культурной среде. Архетип Бертольдо — народного мудреца (как и сама древняя диалогическая основа романа), явно сближая героя Кроче с персонажами русского сказочного фольклора и балаганных игр, делает его присутствие в низовой письменности отнюдь не случайным.

В эпоху Просвещения текст популярной книжки о Бертольдо претерпевает ряд литературных трансформаций: процесс его обновления, начавшийся в 1730-е годы в кругах итальянских интеллектуалов Академии делла Круска, нашел свое логическое завершение во Франции. Здесь, начиная с середины столетия, появляются переводы-переделки романа в «философском духе», которые, по всей видимости, имели успех, так как незамедлительно переводились на другие языки, в том числе — на русский.

В контексте русской культуры XVIII в. «Бертольдо» интересен прежде всего разнообразием форм бытования — от низовых рукописных переводов и балаганной комики до придворных оперных версий и просветительских интерпретаций. Существуя одновременно в далеких друг от друга социальных слоях, этот текст, естественно, воспринимался по-разному. Если низовой читатель рукописных переводов «Бертольдо» привычно удовлетворялся двусмысленностью балаганного языка, понимание которого не составляло для него труда, то просвещенному читателю французских переделок романа Кроче уже нужна была рефлексия на актуальные темы эпохи Просвещения: «естественное равенство», «справедливый государь», «всемогущество разума» и т. д.[35]

Сегодня о переводах романа Кроче в России XVIII в. известно больше. Однако наиболее сложные вопросы — о языке оригинала, с которого был сделан первый русский перевод, об анонимных переводчиках этого своеобразного текста — все еще остаются. Первоначальное сопоставление рукописного перевода 1740-х годов с итальянскими изданиями «Бертольдо» XVII в. выявило лингвистические соответствия, которые выглядели настолько убедительно, что склонили к версии «итальянского оригинала»[36]. Однако в дальнейшем, когда удалось получить довольно редкие материалы, связанные с венецианскими изданиями новогреческого перевода итальянского романа, к этой версии добавилась другая — «греческая», которая будет рассмотрена на страницах этой книги.


Несколько слов о структуре книги. Помимо введения, она состоит из трех глав, заключения и двух приложений.

В первой главе «Родословная Бертольдо» речь идет об архетипе протагониста в контексте европейской культуры. Прослеживаются, начиная с Античности, родственные связи Бертольдо с персонажами мировой литературы, фольклора, народного театра (романный Эзоп, Маркольф из «Диалога Соломона и Маркольфа», Эйленшпигель, Санчо Панса, Ласарильо де Тормес и др.); излагается история переводов и переделок этого текста в Европе на протяжении XVII–XVIII столетий.

Вторая и наиболее обширная глава — «„Русский Бертольдо“: рукописи, издания, театральные постановки» — посвящена судьбе итальянского романа в России XVIII в, В ней рассматриваются генетические связи этого народно-комического текста с русским фольклором и повествовательной литературой, которые обеспечили ему широкую популярность в различной социальной среде; подробно разбирается вопрос об источниках анонимного перевода, дошедшего до нас в рукописи 1740-х годов; анализируются язык перевода и рисунки к тексту в сопоставлении с итальянским и греческим оригиналами романа.

В третьей главе «„Бертольдо“ и русский читатель XVIII века» собраны свидетельства читательской рецепции этого переводного текста в России; сделана попытка проанализировать редкий дошедший до нас материал в русле антропологии чтения.

В Приложении I впервые публикуется текст русского анонимного перевода романа о Бертольдо 1740-х годов. В основу публикации положена рукопись из собрания М. П. Полуденского, хранящаяся в Отделе редких книг и рукописей Библиотеки МГУ (№ 191). В подстрочных примечаниях, для уточнения смысла малопонятных слов и выражений и расширения словаря простонародной лексики XVIII в., привлечены другие списки того же перевода — РНБ (Собр. Вяземского Q 143) и ГИМ (Музейское собр. 839 и 3793), а также перевод с новогреческого, дошедший до нас в единственном списке РНБ (Q XV. 102). Кроме того, текст сопровождает специальный комментарий, призванный в первую очередь стать своеобразным ключом к умонастроению читателя эпохи Разума. В нем приводятся параллельные места из французских переделок «Бертольдо» как характерный образец просветительского прочтения «народного» романа. По мере необходимости дается также экскурс в историю русской книжности, что позволит представить базовый круг знания русского читателя XVIII в.

В Приложение II «Вокруг Бертольдо» вошли рукописные и печатные тексты, связанные с бытованием этого романа в России XVIII в., — читательские «дополнения» к рукописным переводам «Бертольдо», предисловия к его печатным переделкам и другие свидетельства. Все они в той или иной мере отражают то, как на протяжении столетия русским читателем воспринималась забавная книжка о крестьянине, которому удалось стать первым советником короля.

Важное место в книге отведено иллюстрациям, которые сопровождали «Бертольдо» с момента его рождения и были не менее популярны, чем сам роман. Существенно обновленные в 1720-е годы художником Дж. М. Креспи, они получили в Италии самостоятельное хождение. На протяжении XVII–XVIII вв. иллюстрации к «Бертольдо» претерпевали художественную эволюцию в том же «рационалистическом» направлении, в каком изменялся и сам текст романа.

Подборка иллюстраций состоит из рисунков к русскому переводу «Бертольдо», которые сохранились в единственной рукописи 1740-х годов из собрания М. П. Полуденского, и образцов западноевропейской книжной графики XVII–XVIII вв. Расположенные в порядке хронологии, они существенно дополняют историю итальянской «народной» книжки, являясь неотъемлемой частью исследования о Бертольдо в России XVIII в.

Собранный вместе материал о «русском Бертольдо» позволяет не только взглянуть на проблему трансплантации чужого текста в новую языковую среду с различных точек зрения, но и лучше понять процесс его литературной трансформации, который (при всем многообразии национальных почв, на которые попадал этот текст) шел в ногу со временем.

Судьба итальянского романа о Бертольдо в России, с одной стороны, своеобразна, с другой — типична. Впервые появившись здесь в первой трети XVIII в., эта «народная» книжка (как итальянский оригинал, так и ее переводы и переделки) до конца столетия довольно успешно циркулировала и среди малограмотной части русского общества, и в кругу образованных людей (не исключая даже Екатерину II!). Разумеется, успех «Бертольдо» объясняется прежде всего популярностью его античного архетипа, столь удачно воплощенного в фигуре итальянского протагониста. Однако ничуть не меньше успеху романа Кроче способствовали и те стилистические изменения, которые в духе Просвещения происходили как с самим текстом, так и с его иллюстрациями.

Благодаря каждому новому, ранее неизвестному памятнику смеховой литературы, наше представление о репертуаре русского «неполезного»[37] чтения XVIII в. неуклонно расширяется. Вместе с тем не менее важно в каждой отдельной книжной судьбе уметь разглядеть фигуру читателя, без которого жизнь самого текста оставалась бы под вопросом[38]. В силу известных причин источники изучения читательской рецепции крайне малочисленны, их трудно обнаружить — не всякий человек поверяет бумаге свои раздумья над книгой. Русский читатель XVIII в. определенно тянулся ко всему новому, прежде всего это — читатель переводной литературы, которая во все времена была и остается надежным посредником на путях межкультурного общения.

Автор «Бертольдо» — Джулио Чезаре Кроче (1550–1609).

Загрузка...