Прошедчи господин Бертолд мимо всех господ и баронов, которые были при царе, не сняв шляпы с себя и не учиня поклона, пошел прямо и сел близ царя — ИталЕ: «В те благополучныя времена, в который каждому подданному вход к своему Государю был дозволен, врата и покои их не были так, как ныне, охраняемы людьми, коих страшный убор невинность и порок от престола их удаляет. Не знаема тогда была стража, не известны те возмущения, кои ныне в самых внутренних чертогах Царских производятся. Во всякое время, как днем, так и ночью, отверсты были их комнаты всем, имеющим до них нужду. Служители и самые их придворные господа не для того тогда учреждены были, чтобы отдалять людей, имеющих дело до своего монарха, но чтоб оных к ним вводить, и владетели за честь и за несказанное себе удовольствие вменяли употреблять все свои силы к услугам своих подданных. О щастливое время! о обычаи, столь соответствующие здравому разсудку, природе и самой истинне, где вы ныне! увы, к нещастию нашему мы едва и напоминание о вас имеем!
<…> Невинность и чистосердечие рождают в человеке такую смелость, которую в ныняшнее время не всякой имеет, ибо многие не обладают сими двумя существенными добродетельми. Такого свойства была Бертолдова смелость, когда он явился во дворец своего Государя, котораго ему хотелось в близи видеть и с которым он, так сказать, [хотел] познакомится. Не имевши же другаго учителя, кроме самой природы, ни других правил жизни, кроме предписываемых нам здравым разумом, разсуждал он, что, когда все люди единым Творцом и в совершенном равенстве сотворены, то нет в свете ни одного человека, с которым не можно было откровенно обращатся; а хотя потом честолюбие и внесло между людьми некоторое различие, однакож, представлял он себе, оное в одном только приветствии состоит, которое по знатности звания, доставляемаго людям в свете от щастия, более или менее быть должно. По сим правилам пошел он без всякаго предводителя, кроме самого себя, во дворец, взошел на лесницу, прошел многия покои и, на конец, дошел до того, в котором был сам Государь <…>» (с. 15–18).
ЖизньБ: «Бертолдо заключил <…>, что Албони должен быть Государь милостивый, когда всякаго выслушивает и старается прекратить вражды последнейших своих подданных. Он, в самом деле, нашел двери дворца отверсты и стражу ни кому вход незапрещающую. И так он вошел и пробрался до аудиенц зала, в коем Король сидел на некотором роде престола. Тут стояли еще низкие стулы, назначенные для вельмож государственных, которые только при некоторых случаях оные занимали. Бертолдо сел без всяких оговорок на один из оных, хотя все окружающие Короля офицеры и придворные стояли с почтением. Некие из оных, коим дерзость его и странный вид понравились, сказали ему: „Не пристойно тебе в присудствии Короля садиться“. — „Для чего? Я сажусь в церкви нашего прихода, где сам Бог присудствует“. — „Но знаешь ли ты, что Король есть всеми возвышенная особа?“ — „Мой Государь не так возвышен, как петушек на башне нашей соборной церкви, который еще при том показывает, с какой стороны ветр дует“» (с. 265–267).