Рыцари и Дамы Беларуси. Книга 2 - 2016

ОДИН ИЗ РОДА ХОДЗЬКО. ИГНАТ ХОДЗЬКО (1794-1861)

В романе «Каласы пад сярпом тваім» Владимир Короткевич описывает виленский светский салон Адама Киркора. Здесь и композитор Монюшко, и вышедший из мужиков секретарь Сырокомли Винцесь Коротынский, и сам Сырокомля, и Винцент Дунин-Марцинкевич, которого высмеивают за использование «мужицкого наречия», и некий богач Игнаций Ходзько, «паэтаў цёзка па прозвішчы», но человек неприятный. Именно с ним герои главным образом и дискутируют по поводу судьбы белорусского народа.

А кто же тот поэт, тезка персонажа?

В энциклопедическом словаре «Мысліцелі i асветнікі Беларусі» обладателей фамилии Ходзько из XIX века целых пять — поэт и фольклорист Александр, литератор и этнограф Доминик, историк и издатель Леонард, писатель Ян. А вот и наш Игнат Ходзько, писатель и мемуарист, племянник упомянутого Яна и двоюродный брат Александра. Целая династия! Сборник белорусской польскоязычной поэзии XIX века «Раса нябёсаў на зямлі тутэйшай» тоже на Ходзьков щедр: кроме упомянутых Александра и Яна здесь есть и еще один — кузен Михаил Ходзько. Сам Игнат представлен в сборнике анакреотическим стихотворением «Зося, дзяўчына-свавольніца».

Родился Игнат Ходзько в селе Заблощина Вилейского района и 60 лет прожил на Вилейщине. Кстати, во всех энциклопедиях значится, что родился он 29 сентября 1794 года. Но краевед Анатоль Рогач нашел документы, которые «молодят» писателя на один год.

Неизвестно, сочинял ли Игнат Ходзько на белорусском языке. Что ж, такова наша история: поскольку национальной культуре отказывалось в праве на существование, писали на польском, русском, латыни. Впрочем, самые прогрессивные собирали белорусский фольклор, изучали язык, сами писали на нем — как филоматы и филареты из Виленского университета, как тот же Дунин-Марцинкевич или Артем Вериго-Даревский. Белорусские рукописи последнего утрачены, но сохранился альбом и его стихотворение, посвященное тем, кто в альбоме расписался.

Есть там за 28 октября 1858 года и автограф Игната Ходзько. Адам Мальдис отмечает, что в отличие от других, комплиментарных, запись Ходзько очень сдержанна. Он оставил автограф в тот день последним, семнадцатым. Но, как замечает литературовед Геннадий Киселев о стихотворении «Ліцвінам, запісаўшымся ў мой альбом на пажагнанне»: «Пачынае Вярыга-Дарэўскі з людзей старшага пакалення, найбольш заслужаных i паважаных. Перш за ўсё пісьменнік звяртаецца да “Адварда-Антолькі” (гэта значыць Адынца), “Мікалайкі” (Маліноўскага), “Ігната” (Ходзькі)».

Есть и загадка: стихотворение датировано 27 октября, а Ходзько отметился 28 октября. Киселев предположил, что обращение к известному писателю могло быть специально внесено в стихотворение Вериго-Даревского позднее.

Игнат рано осиротел. Воспитывал его дед со стороны матери Матей Видмонт. Он был мастером гавенд — устных историй, помогающих коротать вечера у камина или печки. В повести «Домік майго дзядулі» Игнат впоследствии напишет про деда: «Яго патрыярхальныя цноты i простыя норавы могуць скласціся ў надзвычай цікавы вобраз». Дед со стороны отца Михаил Ходзько из усадьбы Девятня тоже считался умелым «гавэндарам». Другим человеком, оказавшим влияние на сироту, был его дядя Ян Ходзько, драматург и масон.

В десятилетнем возрасте Игнат был отдан на учебу в базилианскую школу в Барунах. Один из выпускников школы, поэт Эдвард Одынец, утверждал, что она готовила «самых добрасумленных i высокамаральных студэнтаў». Сырокомля, тоже учившийся у базилиан, хотя и не в Барунах, писал: «Нашых дзядоў сцябалі старыя езуіты, нашых бацькоў секлі айцы піяры, а мы паспыталі базыльянскія розгі. Але няхай за гэтыя розгі ўшануюць ix нябёсы. Так здорава яны лупцавалі, калі было за што, але i кахалі яны дзяцей сардэчна i шчыра, старанна настаўлялі ix у навуцы i веры i строга пільнавалі мараль — шмат каго дала нашаму краю ix уважлівая апека».

Игнат Ходзько увековечил школьные годы в рассказе «Баруны». Жили ученики в домах мещан возле рынка. В 6:30 утра они должны были присутствовать на службе в храме. В классе назначался «император» — ученик, к которому сходились мнения об успеваемости сотоварищей от «аудиторов» — наиболее способных учеников. Император подавал доклад учителю. Ходзько вспоминал, что жизнь в Барунах была не слишком веселой. «У царкве гімны i песні, паўтараемыя гучным хорам, мілыя сэрцу i вуху студента, <...> у школе штодзённы плач i архіплач кожную суботу» — по субботам подводились «итоги» с помощью розг. Изображение снопа на школьной хоругви школяры объясняли таким слоганом: «Вучыся, асёл, добра — будзеш мець хлеб».

В 1810 году юный Ходзько попадает в Виленский университет, с подачи дяди становится масоном Минской ложи. А главное — пробует писать. И вскоре входит в виленское литературное общество шубровцев, то бишь «бездельников». Это было полушуточное молодежное товарищество, члены которого, однако, ставили вполне серьезные цели: просвещение народа, свобода личности, борьба против пьянства и тунеядства. Кстати, среди шубровцев оказались даже известные нам Фаддей Булгарин и Александр Греч. Ходзько имел там прозвища «рыфмаплёт» и «Виршайтес» — по имени литовского божества.

Потихоньку Игнат освободился от канонов классицизма, проникся идеями романтиков: сказались слышанные от дедов гавенды... Хотя сам Ходзько на портретах не очень-то похож на романтика: простоватое, нервное, немного угрюмое лицо, небрежная прическа.

Первая повесть «Подданный» вызвала похвалу Адама Мицкевича. А «Записки квестора» из цикла «Литвинские образы» определили появление нового жанра — гавенд в литературной обработке. «Записки» — это стилизованные под XVIII век мемуары бывшего маршалка полоцкого воеводы. В «Варшавском иллюстрированном еженедельнике» утверждалось, что их герой Михаил Лавринович — реальный персонаж, друг деда Игната Ходзько.

Ходзьки не были в стороне от бурь эпохи. Дядя Игната Ян в 1826 году арестовывался по делу филоматов, а в 1830-м за участие в восстании был сослан на Урал. Двоюродный брат Михаил, инсургент, уехал в эмиграцию. О репрессиях в отношении Игната неизвестно. Он женился на Людвике Мацкевич, поступил на службу — управлял радзивилловскими имениями, был назначен почетным попечителем училищ. Кстати, в альбом Людвики Адам Мицкевич за несколько дней до ссылки в Россию в 1824 году записал стихотворение «Незнаёмай, далёкай, незнаёмы, далёкі...»

Из статьи в варшавском «Иллюстрированном еженедельнике» за 2 мая 1860 года, посвященной Игнату Ходзько, мы узнаем, что в тридцатилетнем возрасте он «осел» в имении, Бог наградил его дочкой, и, «спокойный и счастливый», со свободными мыслями, он посвятил себя творчеству.

Польские критики выискивали в произведениях Ходзько лояльность к российским властям. Особенно усилились нападки после того, как писатель принял участие в создании верноподданического «Альбома», подаренного российскому царю Александру II во время его визита в Вильно в 1858 году. Кроме того, Ходзько выставляли угнетателем-крепостником. Сырокомля, защищая приятеля, утверждал, что «довад даверу да яго народа — абранне ў 1861 годзе міравым пасярэднікам у Свянцянскім павеце».

Усадьба Девятні стала настоящим приютом муз. Она не сохранилась, но благодаря зарисовкам Наполеона Орды мы можем ее представить. Дом под четырехскатной черепичной крышей, крыльцо с колоннами. Кабинет писателя — в пристройке слева от дома. Здесь бывали двоюродные братья Игната — Александр, ставший переводчиком с персидского, и Юзеф, геодезист. Приезжали Адам Мицкевич, Владислав Сырокомля, Юлиан Корсак, Адам Киркор. Друг Игната Эдвард Одынец посвятил стихотворение беседке, находившейся в саду возле усадьбы. Ее величали «Геликоном» (так называется гора в Греции, обиталище Аполлона и муз): в беседке у Девятни собирались местные поэты.

Известно, что Игнат Ходзько помогал графине Габриэле Пузыне в издании ее первой книги стихов. Но мать Габриэли, Александра из Тизенгаузов, резко выступила против, ибо «кабета найшчаслівейшая, калі пра яе людзі не ведаюць i не гавораць». С трудом Ходзько убедил пани, что ущерба чести рода книжечка религиозных стихов не нанесет.

Безоблачных судеб не бывает... Из той же статьи в Варшавском иллюстрированном еженедельнике мы узнаем, как страдал писатель, когда его единственная дочь, уже замужняя, безвременно скончалась. После смерти любимой дочери Ходзько не написал ничего, но в библиографии значится элегия 1858 года «Гадавіна» в память умершей дочери.

Писатель умер в 1861-м. Он похоронен в фамильном склепе на кладбище деревни Войстам Сморгонского района, рядом с женой Людвикой, дочкой Станиславой и внуком Леонидом. Когда уже в наше время вилейские краеведы Анатолий Рогач и Александр Зайцев приехали на кладбище, то еле нашли склеп, заросший травой. На надгробье — эпитафия авторства Эдварда Одинца: