Рыцари и Дамы Беларуси. Книга 2 - 2016

ВОСТОК И ЗАПАД. КАЭТАН КОССОВИЧ (1814-1883)

«Он удивляет Москву своим языкознанием: он изучил, кроме новых языков, греческий, латынь, еврейский, арабский и, наконец, санскритский, — человек, которых мало рождает скупая ныне почва человечества... Живостью он очень похож на нашего Пушкина».

Так писал М. Коншин, директор училищ Тверской губернии, своему школьному товарищу П. А. Плетневу о «юноше-друге, чудесном явлении», который «изучает языки, как едят калачи». Этого юношу, выпускника Московского университета, прислали учительствовать в Тверскую гимназию — он должен был отработать пять лет за то, что обучался за «казенный кошт». Звали его Каэтан Коссович, и был он нашим земляком.

Каэтан Коссович родился 14 мая 1814 года в семье униатского священника.

После войны с французами на территории Беларуси — пепелища, голод, болезни... Каэтан попал в «конвикт» — отделение для сирот Полоцкого училища. Там «...выдержал он много, и очень много, как физически от холода и голода, так и морально от пренебрежительного равнодушия, так вместе с тем физически и морально от сумасшедшей, дикарской и зверской педагогической рутины того времени». «Префект» училища, некто Генрих Бринк, нещадно порол неспособного к математике мальчишку... Мало что по всем остальным предметам пятерки!

Кстати, забегая вперед, скажем, что Каэтан на всю жизнь сохранил ненависть к математике — в его доме даже это слово никогда не произносили. В лавках расплачивался так: высыпал все имеющиеся деньги и просил отсчитать нужное, поскольку сам к цифрам был неспособен.

Потом была униатская школа пиаров — но ее закрывают. Каэтан, босой и голодный, отправляется в Витебск проситься в гимназию... Но — непреодолимое препятствие: у него нет школьной формы.

Когда знакомишься со сведениями из биографии Коссовича, весьма отрывочными, создается впечатление, что жизненный путь его определялся цепью случайностей. И вот одна из них... Друзьям Каэтана удается купить у пьяницы студента за две бутылки цимлянского старый мундир — и Коссович становится гимназистом.

Далее — еще одна счастливая случайность. Каэтан снимает угол у витебского трактирщика-еврея. В каморке стоит старый шкаф с книгами на древнееврейском. И вскоре Коссович самостоятельно изучает этот язык. Слухи идут по всему Витебску. Белорусский подросток читает Талмуд! Каэтана приводят на экзамен к раввину, все в изумлении. Весть о лингвисте-самородке доходит до попечителя учебного округа — и Коссовича направляют в Московский университет.

1832 год... Университет был государством в государстве, со своими законами и традициями. Нелюбимым профессорам-реакционерам устраивали обструкции. Тех, кто доносил, угодничал перед начальством или кичился богатством и происхождением, презирали. Действовали негласные студенческие суды... Поэтому строптивых студентов нередко сажали в карцер, «забривали в солдаты»...

Несмотря на «зверское обучение», уровень знаний выпускников белорусских училищ был очень высок. К. С. Аксаков вспоминает: «На первый курс поступили к нам студенты, присланные, кажется, из Витебской гимназии, все они были очень хорошо приготовлены... В числе их был Коссович. Он хорошо знал требуемые в университете языки, но филологическое его призвание еще не определялось тогда ясно. Он был неловок; его речь, его приемы были оригинальны, ходил он как будто запинаясь, говорил скоро, спешил и часто вместо одного слова приводил несколько синонимов».

Вскоре Коссович поражает всех своими способностями к языкам. Осваивает их самостоятельно. Почти не появляется на лекциях, постоянно читает, по коридорам тоже ходит с книгой, натыкаясь на встречных. В конце концов даже становится «второгодником»... Но период накопления знаний дает результат: далее Каэтан легко справляется с программой, становится кандидатом...

И вот — очередной случай. Друзья купили для Каэтана на книжном «развале» старую рукопись. Никто из них не мог ее прочитать. Да и никто в России, как впоследствии оказалось, не смог бы. Эго были Пураны — памятник древнеиндийской литературы, написанный на санскрите. И по этой единственной книге Коссович изучает санскрит, древний священный язык, ставший главной страстью его жизни. А между тем считалось, что санскрит можно изучить только в Индии, с помощью брахманов-пандитов. Так же легко Каэтан впоследствии расшифрует клинопись.

Со стороны, наверное, казалось, что этот бедный студент — чудаковатый зубрила, который ничем, кроме языков, не интересуется.

Немногие знали правду. Коссович входил в тайное студенческое общество своих земляков, в котором был один из первых собирателей белорусского фольклора Тадеуш Лада-Заблоцкий. Вскоре участников общества арестовали, начался судебный процесс. Лада-Заблоцкого отправили в Витебскую тюрьму, потом его ждала ссылка, Кавказ... Опасность нависла и над Коссовичем. Пропасть было несложно — как-то Каэтан поссорился с деканом Давыдовым. Дело было не в политике — Коссович написал по просьбе декана статью о «шляхетской литературе», а Давыдов дал рукопись на правку своему племяннику, студенту Лондовскому. Тот так «отредактировал», что добряк Каэтан вспылил, наговорил дерзостей... Вечером за слишком умным студентом явилась полиция. Обвинение — пел нелегальные песни. Никто никогда не слышал, чтобы Коссович вообще пел. Но на Каэтана успели надеть солдатскую шапку и шинель... Тогда друзья: студенты-аристократы граф Толстой, князья Оболенский, Голицын и Лобанов-Ростовский — встретили Лондовского на коридоре и надавали ему пощечин. И предупредили Давыдова, что будут так поступать с его племянником, пока Коссовича не освободят.

Вскоре Каэтан вышел из карцера, неприятный инцидент «замяли».

Был и более серьезный «проступок». В 1835 году Коссович опубликовал в журнале «Молва», издаваемом известным лингвистом Надеждиным, несколько белорусских народных песен, записанных на Витебщине. Публикация сопровождалась комментарием: «Замечу, кстати, что белорусский диалект вовсе не литовский, как многие ошибочно утверждают, и не тот, который был в письменном употреблении в XVI столетии. Потому что белорусский язык есть нечто иное, чем польский язык с русскими формами... Равным образом его нельзя считать и русским, как его называет господин Греч в своем “Опыте”».

Незадолго до этого на Западных землях расправились с восстанием, поэтому подобные публикации были неслыханно смелы. Под материалом стояла подпись: «Белорусс К. К.», что впоследствии дало повод некоторым ученым оспаривать авторство.

Нет, Коссович не был «оторванным от жизни», как его стараются изобразить. Друзья-земляки в тюрьмах, ссылках... Он сближается с Белинским, Чернышевским, Добролюбовым, входит в прогрессивный кружок Станкевича...

«Главный его недостаток в том, что у него нет ученого педантизма, шутит и смеется языком либерала над потом и кровью педантов-профессоров, учит как бы играючи и удивляет наблюдателей успехами своих учеников. К стыду ученого мира, этот человек — обыкновенный учитель гимназии, хотя нет в Москве образованного и интересующегося дома, где б его имя не звучало чудесно, а с университетских кафедр с уважением говорят о его научных трудах», — так рекомендовал Каэтана Коссовича, учителя Тверской гимназии, директор оной.

В конце концов редкий специалист понадобился в Москве.

Коссовича охотно приглашают наставничать — он учит поэтов М. М. Языкова и А. Н. Майкова, языковеда Ф. И. Буслаева, известного славянофила А. С. Хомякова.

Насколько наш земляк вызывал доверие, можно судить по любопытному факту: однажды Хомяков вручил санскритисту 5 тысяч рублей и поручил запатентовать в Англии свое изобретение — паровую машину. Каэтан поручение выполнил, правда, чудо-машина так и осталась невостребованной.

Учеников много, на санскрит и древние языки — мода. Это ново, специалистов — единицы во всем мире. Вот тому свидетельство: когда Каэтан Коссович был послан в Лондон, то обнаружил, что клинописные таблицы в Британском музее висят вверх ногами.

Вскоре Каэтан получает блестящее предложение: стать домашним учителем во дворце Е. В. Дашковой, вдовы министра юстиции.

Эго значило — роскошная жизнь, экипажи, званые обеды, много денег... Коссович переезжает в Петербург. Но, хоть и золотая, все же это была клетка. Тем более младший из знатных учеников отличался «необузданным характером».

Друг Коссовича М. В. Берг предупреждает: «Он забыл, что люди, наделяя его этой ерундой, забирают у него ничем не заменимое сокровище — свободу, а вместе с ней и его Махабхарату и санскритский язык, и все...»

К счастью, ученый ценит свободу творчества дороже роскоши. Через какое-то время он отказывается от учительства и становится редактором научных работ при Императорской публичной библиотеке.

Коссович много переводит, ему наконец позволяют читать лекции... Он профессор, член научных обществ, кавалер орденов... У него верная, любящая жена Елизавета Николаевна, преданные ученики. Он усыновляет маленького сына египетского шейха Ат-Тантави: шейха пригласили для преподавания в Петербургский университет, но он и его супруга умерли, не выдержав сурового климата.

Под конец жизни Коссович расхворался, кабинетное существование не шло на пользу. А принудить тайного советника — именно в таком чине Коссович вышел в отставку — к прогулкам было невозможно. Домашние, чтобы заставить ученого побольше двигаться, поселили в комнате рядом с его кабинетом живность: птичку, зайчика,— устроили огород, посадили деревца... Как же не поухаживать за цветочками, не покормить Божьи создания? Вот вам старинный рецепт «офисного фитнеса»...

Все труды Каэтана Коссовича и не перечислить. Еврейская община, кстати, еще при жизни ученого пообещала поставить ему памятник: перевел столько ценных текстов, составил «Еврейскую грамматику»... Коссович, разумеется, поскромничал, заявил, что лучше он сам поставит памятник тому витебскому еврею, в доме которого нашел Талмуд.

Каэтан Коссович умер в 1883 году и похоронен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.