Рыцари и Дамы Беларуси. Книга 2 - 2016

ЛЕГЕНДЫ УЧИТЕЛЯ КУПАЛЫ. ВЛАДИМИР САМОЙЛО (1878-1941)

Путешественник XVI века Сигизмунд Герберштейн оставил воспоминания о белорусских цмоках — больших черных ящерицах, которые водились в реках Свислочь и Немига, а минчане их вылавливали и держали в домах вместо собачек. Причем еще в начале XX века такой местный дракончик украшал кабинет директора одного из минских реальных училищ.

Стояло училище на углу Захарьевской и Полицейской (это теперь на перекрестке проспекта Независимости и улицы Янки Купалы, по диагонали от цирка, где находится гастроном). Его директором был Иван Иванович Самойло, руководитель Минского общества изящных искусств и председатель Совета первой городской публичной библиотеки имени Пушкина. Он и оставил воспоминания, как татарские дети принесли ему из Немиги огромных ящериц. Одну такую, длиной более полуметра, Иван Иванович заспиртовал. И его сын, Владимир Самойло, наверное, не раз заходил в кабинет отца и любовался легендарным чудищем.

Так Владимир еще в детстве прикоснулся к одной из белорусских легенд.

К сотворению еще одной он станет причастен уже студентом. И это не просто легенда, а величайшая фигура нашей культуры, гений, становлению которого посодействовал Самойло.

Кстати, и самого Владимира можно было назвать вундеркиндом: он знал семь языков, играл на фортепиано, рисовал...

Бывает такое в истории — ученик настолько превосходит учителя, что наставника чаще всего вспоминают в связи с его бывшим подопечным. Так случилось и с Самойло.

Каждые каникулы он приезжал в родительский фольварк Казимировка под Минском. Неподалеку находился хутор Мачаны, куда к родственникам приходил юный Иван Луцевич, сын бедного шляхтича-однодворца. Подросток мечтал учиться в Минском реальном училище, и логично, что Владимира Самойло попросили подготовить его к поступлению.

Идея с училищем не удалась, однако молодые люди подружились. А главное, Владимир Самойло разглядел в младшем друге — разница между ними была в четыре года — большой поэтический талант. Именно благодаря Самойло спустя годы в газете «Северо-Западный край» появилось первое стихотворение Ивана Луцевича «Мужык», подписанное хорошо известным нам псевдонимом: Янка Купала.

«Калі я жыў на вёсцы, многа напісанага я перадаваў Самойлу»,— вспоминал Купала. Трудно переоценить, насколько важна для начинающего поэта возможность поговорить с близким по духу! Как писала жена Купалы Владислава Францевна: «Уладзімір Самойла асцярожна і ўважліва ставіўся да творчых пачынанняў Янкі Купалы. Ён, можа, першы зразумеў, што яго малады сябар — чалавек з вялікім паэтычным талентам, і акружаў яго ўвагай, імкнуўся стварыць яму ўмовы для росквіту яго здольнасцей».

Кто же такой был Владимир Самойло, известный прежде всего как учитель Купалы?

В своей программной работе «Гэтым пераможам. Нарысы крытычнага аптымізму» он писал:

У сусвеце існуе толькі адно «абсалютнае зло». «Радыкальнае зло», паводле выражэння Канта...

Гэта - «ленасць волі», як кажа Фіхтэ.

Гэтае радыкальнае зло - адсутнасць у нас не толькі сілы, але і жадання быць тварцамі самых сябе, свайго духу і свайго лёсу на свеце, - нашая неахвота быць супрацоўнікамі Бога ў сусвеце...

Владимир не страдал леностью воли.

Он получил образование в двух университетах — Московском и Петербургском, — много писал и печатался. Появляются его статьи о Достоевском и Толстом, Метерлинке и Ибсене, Словацком и Гофманстале. Одним из первых Самойло увидел талант великого режиссера Мейерхольда. Восхищался он и Блоком, с которым вел дружескую переписку. Блоку очень понравилась рецензия Владимира Самойло на его стихи в минском альманахе «Туманы», поэт считал, что она не хуже тех, что писали Валерий Брюсов и Вячеслав Иванов.

Так, в письме к Блоку от 1 июня 1911 года Самойло пишет: «Последние два года были для меня исключительно тяжелыми... и многие из моих планов — навсегда или временно, не знаю,— в завесе из траурной тафты».

Почему — понятно. Одно за другим закрываются либеральные издания, в которых печатался Самойло, в частности, газета «Минский курьер». Он создает белорусское книжное общество «Минчук». Одним из первых проектов «Минчука» должно было стать издание сборника Янки Купалы. Но денег на предприятие нет. Владимир занимает скромную должность библиотекаря Минского реального училища, которым руководит отец. В 1912-м отец умирает, и Самойло, какое-то время посидев «на хозяйстве» в Казимировке, переезжает в Вильно.

Благодаря бывшему учителю Купала тоже ненадолго попадает в Вильно — на работу в газету «Наша Ніва». Более того, Самойло похлопотал перед белорусским издателем Брониславом Эпимах-Шипилой — и вышел сборник Янки Купалы «Жалейка». Владимир Самойло откликнулся на него двумя рецензиями.

Лучшим доказательством жизнеспособности нашей культуры является то, что ее хранителями и популяризаторами становятся люди, имевшие возможность выбора. Владимир Самойло, без сомнения, мог вписаться в русский литературный процесс. Но выбрал служение своему народу, а это не обещало легкого пути.

Поселившись в Вильно, Самойло оказывается со своим бывшим учеником в разных государствах. Он публикует статьи в газетах «Виленская речь», «Виленские новости», «Виленское слово», «Виленская мысль», в которых критикует политику Польши и отстаивает право белорусов на национальную самобытность. Параллельно пишет о Короленко, Блоке, Достоевском, создает творческие портреты Николая Рериха и Федора Шаляпина, участвует в дискуссиях литературно-артистической секции Виленского русского общества, сотрудничает с польскими и немецкими изданиями.

Но главное для публициста — белорусское дело. Философское эссе «Гэтым пераможам» расходится по рукам. Впрочем, революции Самойло не признавал, осуждая «нягодны метад Францыі фізічна зніштожыць і рэвалюцыйна “выкараніць”... зло». Отошел и от политической борьбы, в которой для него было много неприемлемого. В БССР начиналась кампания против «нацдемов», по ту сторону границы белорусское движение тоже разрывали подозрительность, склоки, борьба за руководящие посты. 5 октября 1927 года Самойло даже опубликовал в издании «Беларускі дзень» открытое письмо, озаглавленное редакцией «Крык роспачы». В нем заявлял, что не может участвовать в движении, «дзе амбіцыйныя канфлікты губяць здаровую думку», белорусы разделяются и воюют между собой, перетягивая его каждый на свою сторону. «Даволі гэтай маральнай атруты, узаемнага нігілізавання», — призывал автор, объявляя, что выходит изо всех официальных структур, потому что не может делить национальную культуру, науку, литературу согласно чьим-то амбициям.

Последняя его должность — библиотекарь знаменитого виленского Белорусского музея.

На последних фотографиях Самойло мы видим интеллигента, даже аскета с грустным взглядом. Поступь истории тяжела. Под ее шагами превращаются в осколки и пыль судьбы и мечты. Когда Вильно стал советским городом, вместе с другими белорусскими деятелями арестовали и Владимира Самойло, которому было уже за шестьдесят. Вначале он попал в знаменитые Лукишки — здесь сидели Максим Танк и Янка Купала — после своего недолгого редакторства в «Нашай Ніве». Тогда поэта вызволил издатель Александр Власов: узнав о ЧП, среди ночи приехал к тюрьме и, колотя ногой в ворота, потребовал, чтобы вместо Купалы посадили его как истинного виновника крамолы.

Самойло вызволить было некому.

Начался путь уже немолодого философа по тюрьмам. Расстреляли Владимира в начале войны, когда спешно избавлялись от политических заключенных, — вероятно, в минской внутренней тюрьме НКВД.

В новелле «На чужыне» Владимир Самойло писал:

Хутка мяшаюся з таўпою ды іду далей, агорнуты рытмам вялікага места...

Зноў ліхтары і рэкламы мазоляць мне вочы, а родныя вобразы знікаюць у імгле...

He! Не знікаюць, а хаваюцца на дне душы, каб кожную хвіліну прыпамінаць, што мы жывём не толькі для сябе! Што нас чакае Бацькаўшчына, браты!..