С глазу на глаз со сфинксом

ЗДЕСЬ РОЖДАЕТСЯ НАСТОЯЩЕЕ ИСКУССТВО

Студенты Академии изящных искусств приветствовали нас музыкой Шопена. На правах главного инициатора этой приятной встречи от имени своих коллег взял слово Махмуд.

— Вы не знакомы с языком египтян, мы же не знаем польского языка, поэтому лучше всего мы поймем друг друга на языке без слов — при помощи музыки Шопена, которую и вы и мы одинаково любим, — сказал он.

Слушая плывущие из патефона звуки полонеза As-dur, я думала, что Махмуд все же несколько преувеличил. Египтяне очень музыкальны и охотно слушают европейскую музыку. Однако не представляю себе, чтобы они могли так понять и прочувствовать Шопена» как мы. Ведь их собственная музыка, как и музыка всего Ближнего Востока, отличается совсем иным гармоническим складом и структурой фразы.

После полонеза и речи Махмуда Бася Фальковская подарила студентам Академии от группы польских художников несколько пластинок в исполнении ансамблей «Мазовше» и «Шлёнск». Понятно, что студенты захотели их немедленно послушать.

Когда зазвучали плясовые напевы «То i hola» и «Kukuleczki», весь зал стал притоптывать в такт мелодии. После того как пластинки были проиграны, все единогласно потребовали повторения. Мы развлекались бы довольно долго, если бы не прибыл ректор с группой профессоров Академии, которые должны были показать нам мастерские.

В мастерской живописцев меня поразили свежие краски и оптимистическое настроение почти всех студенческих полотен. Было их здесь великое множество, потому что студенты готовили под руководством почтенного профессора Фавзи ежегодную выставку, посвященную окончанию учебного года.

В мастерской скульпторов мы нашли и скульптуры Сагини; наши художники обратили внимание на его полную экспрессии группу под названием «Оборона Порт-Саида». Там изображены женщины и дети, берущиеся за оружие для защиты своего города. Группа отличается искренностью исполнения, непосредственностью и большим реализмом.

Во время беседы со студентами я с радостью отметила, что они знают кое-что о польском изобразительном искусстве. Естественно, больше всего им говорят фамилии Дуниковского и Кулисевича. Некоторые знают также Феликса Топольского из Англии. Все с большим интересом ждут открытия выставки работ, привезенных нашими художниками, в салоне Клуба египетских журналистов.

Посетили мы и мастерскую вольнослушателей-любителей, созданную на тех же основах, что и наши объединения художников. Она пользуется громадным успехом, особенно среди постоянно проживающих в Каире иностранцев. Мастерскую посещают около шестидесяти человек. За небольшую плату здесь можно изучать рисунок, живопись и ваяние без ограничений во времени и без обязательных экзаменов. Мастерская вольнослушателей — любимое детище ректора Академии.

С профессором Рамсисом Висса Вассафом мы знакомимся в мастерской интерьера, которой он руководит.

На вид ему не больше пятидесяти; несмотря на это, он выглядит очень старомодным. Жесткий воротничок, узкий гластук, черные усики, пенсне и темный, далеко не модный костюм придают ему вид банковского служащего. По внешнему виду я никогда бы не угадала в нем художника. Зато все, что он говорит, ведя нас по мастерской и показывая работы своих учеников, возбуждает интерес и симпатию, свидетельствует о современности его взглядов как на само изобразительное искусство, так и на методы обучения.

Рамсис Висса Вассаф — один из наиболее известных создателей интерьеров в Египте. Им выполнены интерьеры нескольких клубов над Нилом и двух десятков особняков, принадлежащих самым богатым жителям Каира и Александрии. Он, несомненно, весьма зажиточный человек.

Как только началась дискуссия об интерьере, страстные любительницы художественного ткачества Бася Фальковская и Ядзя Корсак перевели беседу на декоративные ткани. Оказалось, что именно эта область представляет собой ахиллесову пяту профессора. До сих пор сдержанный и хорошо владеющий собой, он сразу загорелся и предложил нам осмотреть работы учеников школы, основанной несколько лет назад им и его женой. Разумеется, приглашение было принято.

Особняк профессора не принадлежит к числу самых современных; вероятно, он был построен в тридцатых годах. Вокруг него разбит большой сад, полный экзотических растений.

Входим в прохладный сумрачный холл. Он освещен лишь двумя узкими, высоко расположенными окнами, которые выходят на северную сторону сада. Стены увешаны старым арабским оружием, на полу дорогой персидский ковер, в глубине белая мраморная ниша, украшенная мавританскими колонками. Посредине ниши, в углублении с широкими ступеньками, тихо журчит вода из фонтана. Вокруг него под сенью стройных колонн стоят длинные мраморные скамьи с мягкими подушками, покрытыми узорчатыми восточными тканями. Настоящий сюрприз для измученных жарой европейцев. К сожалению, нет времени насладиться этим чудесным уголком. Профессор знакомит нас со своей женой, милой скромной дамой неопределенного возраста, и они вдвоем ведут нас в соседнюю комнату.

Здесь — снова прекрасный ковер на полу, а вдоль стен удобные диваны, забросанные мягкими ковриками и пушистыми подушками. На стенах интереснейшие рисунки, стилизация египетских мотивов.

Супруга профессора угощает нас соком грейпфрута со льдом и охлажденной кока-колой. Профессор ненадолго исчезает и возвращается с темнокожим слугой-нубийцем. Оба они несут ворох тканей, похожих издали на килимы[19]. Профессор бросает ткани на пол и начинает вытаскивать отдельные куски. Его жена с помощью слуги разворачивает их и развешивает на стене.

Каждый жизнерадостный, красочный килим представляет собой оригинальную по форме и трактовке композицию на мотивы, взятые из экзотической фауны и флоры Египта. Вот в гуще нежных зеленых листьев машут крыльями золотистые и голубые птички, и тут же рядом со львом лежит горбатый верблюд. На другом килиме среди буйной растительности проходят все виды животных, как библейский хоровод, направляющийся к Ноеву ковчегу. На следующем — девушки в пестрых платьицах, которые топорщатся, как у куколок, несут, по египетскому обычаю, снопы на головах. Любой узор, строгий и даже примитивный по форме, полон жизни и экспрессии.

Не только я очарована прелестью этих килимов. Наши художники просто сходят с ума. Они вырывают друг у друга из рук отдельные экземпляры и яростно спорят между собой. Барбара и Ядвига внимательно осматривают стежки и изучают основу.

Польщенный нашим восхищением профессор объясняет, что все это выполнено учениками его школы: десяти- и двенадцатилетними детьми из суданских и нубийских деревень.

Через несколько часов еду с Хасаном в школу Рамсиса Висса Вассафа; по дороге Хасан сообщает несколько интересных подробностей о профессоре и его жене. Школа — их любимое детище. Они вложили в нее большие деньги и без колебаний продолжают ею руководить.

С главной улицы мы сворачиваем в переулок. На табличке надпись: улица Рамсиса Висса Вассафа.

— Значит, он еще при жизни удостоился улицы собственного имени? — спрашиваю я.

Хасан улыбается с еле заметной иронией.

— В современном Египте люди творческого труда Не должны ожидать столетия, пока увековечат их имена. Мы ценим памятники старины, но стоим обеими ногами в настоящем. Должен признаться, что я очень польщен вашим интересом к современному искусству Египта. Обычно иностранцы интересуются искусством седой старины, за 2700 лет до нашей эры, и уж в лучшем случае обращаются к птолемеевской эпохе, т. е. к периоду за три века до нашей эры. Пожалуйста, скажите мне откровенно, было бы вам приятно, если бы египтянин, приехавший в Польшу, абсолютно не интересовался восстановлением вашей столицы, а только непрестанно повторял: «Тот ваш король, который принял христианство, вот кто был по-настоящему мудрый правитель!».

Я высоко ценю тонкое остроумие Хасана.

Маленькая улица Рамсиса Висса Вассафа проходит между двумя рядами скромных домиков, построенных в современном стиле. Как сообщает Хасан, их сооружают представители творческой интеллигенции Каира. Сам он тоже купил в этом районе участок и собирается построить такой же домик.

Улица кончается. Вдалеке видна зеленая равнина, а на переднем плане — три низкие постройки, как бы слепленные из серых камней. Их белые купольные крыши резко контрастируют с шершавой фактурой стен.

— Это школа профессора Висса Вассафа, — объясняет Хасан. — Дома проектировал он сам по образцу хижин в Судане и Нубии; построил их за свой счет. Его ученики и ученицы, дети крестьян из разных областей Египта, должны чувствовать себя как дома.

У дверей одного из домиков стоят профессор и его жена; они приветствуют нас уже издали. За ними толпятся дети. Жена профессора деликатным движением подталкивает ко мне двух девочек лет двенадцати-тринадцати в длинных пестрых платьицах и черных платочках.

— Это наши ученицы. Лейла живет здесь недалеко, в Миннах, а Фатима приезжает из Танта, оттуда около шестидесяти километров. А вот Абдул. Ему восемь лет, и он приехал из-под самого Асуана. Он — автор килима с птичками, который вам так понравился.

Абдул путается в длинной до пят полосатой галабии. У него большие черные блестящие глаза, а волосы курчавые, как у негритенка. Он смело подает руку и быстро оглядывает меня из-под длинных ресниц.

Входим внутрь. Мягкий свет льется из громадных окон, занимающих почти всю северную стену. В нем чудесной гаммой цветов переливаются растянутые на двух десятках станков ткани.

У станков несколько мальчиков и две девочки. Вероятно, они только что оторвались от работы, так как некоторые держат в руках ткацкие челноки. На одном станке наполовину выткан сине-золотой павлин, на другом начат прелестный растительный орнамент.

В школе профессора Висса Вассафа учится десяток детей, которых он нашел в захолустных деревушках, отличающихся живучестью традиций народного искусства, в частности ткачества. Дети, конечно, ничего не платят ни за учебу, ни за питание; они получают и пряжу.

Несколько дней назад я осматривала в Египтском музее в Каире древние ткани. Сейчас меня поразило исключительное сходство — в комбинациях цветов и в трактовке форм — тканей, создаваемых учениками профессора, с теми, музейными. Неужели это копии каких-то древних образцов? Висса Вассаф рассеивает мои сомнения. Дети никогда не видели музейных тканей; он сознательно не водит их туда, чтобы они не подвергались посторонним влияниям. Цвета, рисунки и темы орнаментов они создают самостоятельно; только перед началом работы над новой вещью профессор или его жена обсуждают с детьми способ обработки, предоставляя при этом всю инициативу им самим. Своим вопросом я обратила внимание на атавистические черты народного искусства у этих потомков древних египтян.

Родители воспитанников часто приезжают в школу и прохаживаются, гордые, как павлины, осматривая работы своих детей.

— Думаю, что здесь играет роль не художественная оценка, а только приятная надежда, что благодаря специальности, которую дети приобретут у нас, в хижину бедного феллаха когда-нибудь поплывут фунты и пиастры, — замечает с улыбкой жена профессора.

Хотя я не в состоянии беседовать непосредственно с детьми, так как они говорят только по-арабски, все же жестами и улыбками мы показываем нашу взаимную симпатию. Девочки обнимают меня и тащат к своим станкам, а менее смелые мальчики показывают свои произведения, когда я прохожу мимо них.

Эксперимент Вассафов столь захватывает, что трудно от него оторваться. Прощаясь наконец с супругами Вассафами и их учениками, даю себе слово приложить все усилия, чтобы организовать в Польше выставку этих чудесных тканей. Как ценен был бы этот материал для наших мастеров ткацкого искусства!