С глазу на глаз со сфинксом

О ЕГИПЕТСКОЙ ДАМЕ ПО ИМЕНИ АНХРЕН

Journal de fouilles от 21 марта содержит следующую запись: «Раскопки, которые ведутся перпендикулярно стене в западном направлении, с тем чтобы найти западную стену постройки, до сих пор не дали результатов. Зато в раскопе на глубине около одного метра найдена большая каменная ступа. Вблизи нее двойной бассейн из известняка. В той же части раскопа, несколько севернее, найден фрагмент молельни из зеленого фаянса с иероглифами и три осколка фаянса в форме цветка лотоса.

В расширяющейся в этом месте части раскопа, на глубине около полуметра, обнаружены два фрагмента металлического сосуда (вероятно, серебро).

В толще стены, с западной ее стороны, на глубине 1,3 метра от нижнего слоя кирпича, найдена надгробная стела женщины по имени Анхрен, из известняка, неповрежденная. Вблизи стелы обнаружены шарик ляпис-лазури и серебряный зубчик ожерелья.

В полдень наши раскопки посетил директор Музея древностей в Каире доктор Аббас Баюми, выразивший удовлетворение организацией работ.

Произведен обмен денег для оплаты рабочих на завтра. Скандал — раис, Мехади и сторож. Вечером посещение мамура».

Да, это был воистину богатый событиями день. Сначала, перед самым завтраком нас посетила весьма почтенная личность: доктор Аббас Баюми. Доктор Баюми стоит на самой вершине египетской археологической иерархии. Кроме того, он близко знаком с профессором Михаловским.

Все вместе садимся за завтрак, а затем оба ученых подробно обсуждают состояние раскопок. Доктор Баюми в сопровождении нашего профессора заглядывает чуть ли не в каждый уголок лагеря и в каждую расщелину раскопа. Очевидно, его интересуют не столько результаты раскопок, которые ведутся польской археологической экспедицией, сколько методы работы и их организация.

Аббас Баюми восхищается тем, что мы систематически ведем тройную документацию всех находок; восхищается акварельными эскизами найденной керамики, которые делает Кристина Михаловская, отличными планами и реконструкциями архитектурных памятников мохандыса, обстоятельной инвентаризацией пани Баси Рушчиц и пани Евы Калиновской. Уезжая, он спрашивает профессора, не будет ли тот возражать, если он пришлет в наш лагерь на практику кого-нибудь из молодых египетских археологов.

— Пожалуйста, пусть приезжают, пусть учатся. Ждем, — отвечает ему профессор Михаловский.

В Египте много молодежи, которая стремится изучить археологию. Но, как узнаю позже от профессора Михаловского, самостоятельный опыт египтян в области археологических раскопок довольно скуден.

Печальный парадокс. На протяжении нескольких десятков лет на территории Египта были совершены важнейшие, сделавшие эпоху открытия в области его истории, а между тем египтяне не могли принимать в них участия. Правда, иностранные экспедиции уже лишились возможности безнаказанно вывозить свою археологическую добычу из Египта, но зато они тщательно скрывали свои методы и опыт. Теперь египетская археология интенсивно восполняет потери этих лет, обогащает свой опыт и ищет новые пути. Вот почему египтяне так высоко ценят дружбу и сотрудничества с польской экспедицией.

Не успели мы проводить доктора Баюми, как новое событие нарушило размеренный ход нашей повседневной жизни. На раскопе неожиданно начался ужасный скандал.

Если два египтянина покупают что-нибудь друг у друга или беседуют о политике, нам, европейцам, кажется, что происходит ожесточенная ссора и что через минуту начнется ужасная драка. А что же сказать, когда дело действительно доходит до ссоры?

Раис, как любой властелин, не переносит ничьих возражений и особенно отказа выполнить его повеление. Мало того, что «глупый Махмуд», сторож нашего участка, куда-то исчез с самого утра; он к тому же осмелился еще что-то возразить раису. Быть может, все кончилось бы криком, если бы Мехади не вступился неосторожно за сторожа, после чего раис пришел в ярость.

Что случилось и кто был прав, — мы никогда не узнали, так как никто из нас, даже профессор, не владеет настолько арабским языком, чтобы разобраться в этом горячем обмене мнениями, а второй сын раиса, Насер, видя сгущающиеся тучи, незаметно скрылся в палатке Сенуси. Не знаю, что было дальше, так как я с неприятным осадком на душе поспешила из раскопа в лагерь.

Не прошло и получаса, как вдруг в мою палатку ворвался взмыленный Саад, настойчивыми жестами требуя, чтобы я немедленно вернулась на раскоп.

— Какого черта? Снова визит? А может, скандал?

Но на сей раз произошло нечто совсем иное. Впервые мы встретились с очаровательной дамой двухтысячелетнего возраста — египтянкой по имени Анхрен.

Когда я спустилась в глубь раскопа, здесь уже были в полном составе наши археологи. Они тесным кольцом окружили плоский четырехугольный камень, найденный только что в свежераскопанном углублении, под хорошо заметными очертаниями стены.

Магистр Анджеевский, став вместе с профессором на колени, очень осторожно обследует поверхность камня. На ней вырисовываются какие-то рельефы, изображающие несколько человеческих фигур.

— Ну что же. Перед нами типичная надгробная стела, — неожиданно бросает профессор.

— Одну минуту… сейчас попытаюсь прочесть надпись… Анхрен… Очевидно, это имя дамы, погребенной под стелой, — добавляет магистр Анджеевский.

Анхрен — дама из Атрибиса, чей облик постепенно появляется из-под слоя пыли, изумительно стройна и грациозна. Узкие бедра и широкие прямые плечи напоминают спортсменку XX века, но тонкие, выгнутые, как извивающиеся змеи, руки, продолговатые глаза и широкая прическа делают Анхрен похожей на ее сестер с древнеегипетских фресок и барельефов.

У Анхрен маленькие груди, наполовину прикрытые платьем, которое тесно облегает тело и открывает ноги несколько выше щиколоток. Против нее стоит мужчина, протягивающий к ней руку, как бы с мольбой. За ней — фигура стоящего на коленях мальчика.

Я видела много женских фигур различных эпох в музеях и гробницах Египта. Но ни одна из них не взволновала меня так, как Анхрен, женщина, которая здесь, недалеко от моей палатки, смеялась, страдала, любила, рожала детей, радовалась жизни и здесь же была похоронена. Как тронули меня осмотренные в тот же вечер во время инвентаризации маленький шарик из ляпис-лазури и зубчик серебряного ожерелья, которые Ева Калиновская нашла рядом с надгробной стелой Анхрен.

Возможно, она каждый день носила эти безделушки. А может быть, получила их от возлюбленного, который почтил ее память надгробной стелой, украшенной очертанием ее изящной фигуры.

В этот вечер я подстерегаю момент, когда пани Бася и пани Ева засядут у стола, заваленного пыльными сокровищами, и будут проводить инвентаризацию. Они занимаются этим даже после самого утомительного дня. Профессор придает большое значение этой части работ нашей экспедиции.

Наступил вечер. От берегов Нила тянет влажной прохладой. За окнами каменного домика, где концентрируется вся наша научная работа, в бархатной тьме звучит целый оркестр цикад. В этот час все собираются именно здесь.

Профессор с магистром Анджеевским и раисом подводят итоги дня, проверяют, сколько сегодня работало египтян, и готовят на следующий день ведомость заработной платы.

Кристина Михаловская вместе с Сенуси и Насером принимают последние кулинарные решения, результаты которых мы сможем оценить в ближайшем будущем. Тем временем не один из нас потягивает носом, чтобы по долетающим из кухни запахам определить, что будет на обед.

Пани Бася и пани Ева проводят инвентаризацию-на складе. Сижу рядом с ними и присматриваюсь к серым от пыли обломкам, которые говорят так много двум молодым специалистам и абсолютно непонятны мне.

Ева вертит в руках маленький шарик из ляпис-лазури, а перед Басей лежит серебряный (в данный момент совсем зелено-коричневый) зубчик ожерелья.

— Анхрен… Ужасно хочется о ней что-нибудь узнать. Чем она интересовалась, что здесь делала? Как жила в Атрибисе? Расскажите мне, пожалуйста, об этом, — улучаю я момент для просьбы.

Бася Рушчиц говорит мало и, как правило, неохотно, зато Ева Калиновская любит плутовски подтрунивать над своим собеседником. Но если перейти на археологию, то они могут рассказывать часами.

Ева смотрит теперь на меня насмешливо прищуренными глазами.

— Как жила Анхрен? Вероятно, как тысячи других состоятельных египетских дам. Это значит, очень удобно и приятно. Женщина в древнем Египте пользовалась совершенно исключительными правами и привилегиями.

— Вероятно, прежде всего благодаря своей материальной независимости, — добавляет Бася, записывая одновременно что-то на листе бумаги, которую она укладывает на дно коробки под несколькими осколками каких-то украшений из фаянса.

— В одном из египетских папирусов имеется следующая характеристика египетских дам: «Они были очень приятными собеседницами, говорили интересно, прекрасно выражали свои мысли как устно, та и письменно. Все, что выходило из их уст, было речью богини Правды. Настоящая дама, повсеместно почитаемая в своем городе, подавала всем руку, благосклонно беседовала с любым человеком, говоря только то, что доставляло другим удовольствие, и никогда не делая неприятного никому. Поэтому все их любили».

Дальше рассказ продолжает Бася:

— Сцены повседневной жизни, сохранившиеся на рельефах и рисунках в гробницах, показывают, что египетская дама сопутствовала супругу при объезде и осмотре имения, наблюдала за трудом ремесленников, присутствовала при составлении счетов по дому. Вне дома она часто присматривала за жнецами. Женщина принимала также вместе с детьми участие в гимнастических упражнениях мужа на открытом воздухе. В Британском музее в Лондоне имеется, например, фреска периода Среднего царства, на которой мужчине, охотящемуся на диких зверей в пустыне, сопутствуют жена и маленькая дочка.

Однако в светских отношениях господствовали иные нравы. До XVIII династии в Египте были неизвестны приемы, в которых бы одновременно участвовали и женщины и мужчины.

Гости, только мужчины, усаживались в кресла вокруг столов; их обслуживали молодые девушки, которые подавали им освежающие напитки, одевали им на шеи гирлянды цветов, поливали их благовониями.

— Но Бася стыдится сказать, — вмешивается Ева Калиновская, — что девушки были обнаженные.

Бася не дает сбить себя с темы:

— XVIII династия — это эпоха чрезмерной чувственности и шумных пиров во дворцах вельмож. Участникам таких пиршеств — трудно этому удивляться — доставляло наслаждение смотреть на обнаженные стройные фигуры прислуживавших им молодых девушек.

Танцовщицы и музыкантши во время выступлений часто носили совсем прозрачные одежды, под которыми отчетливо рисовались контуры тела.

— Ну хорошо, вы говорите о приемах и пирах мужчин. А разве женщины никогда не развлекались?

— Да, в тот же самый период XVIII династии, о котором я говорю, устраивались приемы и для женщин. Они садились во время приемов прямо на землю и беседовали запросто со своей женской прислугой. Слушали музыку и смотрели на танцы…

— Молодых и красивых парней, — вмешивается мохандыс.

— Могло быть и так, — отвечает хладнокровно Бася. — В состав египетских капелл часто входили мужчины, но преимущественно слепые. Были ли мужчины танцорами, неизвестно. Во всяком случае они принимали участие в ритуальных похоронных танцах.

Слыша эти слова, я вспоминаю, что видела в Музее древностей в Каире много женских нарядов на рисунках и барельефах. Египетские женщины тоже подчинялись моде, хотя она менялась медленнее, чем наша, — каждые несколько сот лет.

В период Древнего и Среднего царств женский наряд ограничивался узеньким, плотно прилегающим к телу платьем, держащимся на одной или двух бретельках. Платье доходило до щиколоток. Так одевались дамы. Служанки и крестьянки носили льняные грубые платья, нечто вроде рубахи с круглым вырезом.

Только в период Нового царства, как об этом свидетельствуют рисунки в гробницах из Фив, женщины носили длинные свободные платья, прикрывавшие левое плечо. На рисунках и рельефах этого периода появляется также свободный, доходящий до пят плащ с бахромой по краям. Его застегивали под грудью.

В эпоху XIX династии все чаще появляется одежда с плиссировкой, украшенная бахромой. Платье туго-облегает фигуру, что свидетельствует о высоком мастерстве древнеегипетских портных.

Беседуя теперь с Басей, вспоминаю эти плиссе трехчетырехтысячелетней давности.

— На барельефах периода Нового царства, — говорит Бася, — на женских и даже мужских одеждах часто-встречается плиссе. Оно обычно украшает нижнюю часть женского платья, а в одежде мужчин составляет как бы маленький фартук…

— Да что тут говорить о плиссе! Видели ли вы в одной из витрин Каирского музея мелки для бровей и губные помады царицы Нефертити? Уже тысячелетия назад бабы мазались как только могли! — кричит Генрик из своей темницы.

— Все это для вас, для вас, мои дорогие, — издевается Ева.

Я продолжаю свои расспросы.

— Пани Бася, вы говорили о танцовщицах и служанках, а чем еще в древнем Египте могли заниматься женщины?

— Египетским женщинам были, собственно говоря, доступны только четыре профессии: жрицы, повивальной бабки, танцовщицы и плакальщицы.

Жрицы начинали подготовку к своей профессии с ранней юности, учась исполнять ритуальные танцы и обрядовые песни. Повивальной бабкой могла стать женщина средних лет. Она пользовалась всеобщим уважением, ибо египтяне верили, что способности дарованы ей добрыми божествами. С современной точки зрения, повивальные бабки в Египте обладали невысокой квалификацией, так как — об этом свидетельствуют археологические исследования — в древнем Египте была очень высокая смертность и среди новорожденных, и среди рожениц.

Плакальщицы также готовились к. своей профессии с ранней молодости. Сначала они проходили нечто вроде практики под руководством опытных старух. Лишь после этого они могли самостоятельно заниматься своей профессией — достойным образом украшать погребальные обряды причитаниями и плачем. Чем больше плакальщиц сопровождало покойного, тем более торжественный характер принимал обряд. В изобразительном искусстве их всегда показывали в волочащихся, скрывающих все тело одеждах.

Во время рассказа Баси у меня перед глазами опять появляется сцена, которую я видела у стен госпиталя в Каире. Как долговечны традиции Египта, как крепко они укоренились в умах и сердцах и как незаметно они проникают в современную жизнь страны.

После ужина вся наша группа нанесла визит мамуру в Бенхе. Во время очень гостеприимного приема мы познакомились с его женой, дочерьми и кузинами. Эти очень милые, мягкие, полненькие дамы и девицы ничем не напоминали мне стройную и изящную Анхрен. А может быть, я себе ее только вообразила в перспективе тысячелетий? Быть может, и она выглядела по-иному…