С глазу на глаз со сфинксом

СРЕДИ ДРУЗЕЙ MADAM CRISTIANA

Это было, кажется, на третий или четвертый день моего пребывания в лагере наших археологов. Воспользовавшись отсутствием супругов Михаловских, которые уехали на несколько часов в Каир, я сидела в их комнатушке, приводя в порядок записи и фотографии. В комнате было тихо и прохладно, поэтому работа у меня спорилась. Вдруг кто-то постучал в дверь. Рассердившись на непрошеное вторжение, я громко бросила: «Войдите!»

Оглянувшись, я увидела у входа очень смущенного красивого египетского мальчика в хорошо сшитом европейском костюме. В руке он держал маленький сверток, старательно обернутый в промокательную бумагу и перевязанный розовой ленточкой.

— Мадам Кристиана есть? Нет? А может, вообще ее нет? — он никак не мог выкарабкаться из английской фразы, по-видимому, стесняясь чужого человека. — Я к мадам Кристиане по очень важному делу.

Я поняла, что это, должно быть, один из многих друзей Михаловских и всей нашей экспедиции, о которых я уже слышала. Они посещали наш лагерь, привлеченные любезностью профессора и обаянием Кристины Михаловской.

— К сожалению, ее нет, она уехала с мужем в Каир.

— Как жаль! Моя сестра и ее подруги прислали меня сюда с небольшим подарком и приглашением для нее. Но если она уехала, то…

— Пожалуйста, не огорчайтесь! Она, вероятно, вернется сегодня вечером.

— Это было бы превосходно! Сестра и ее подруги будут очень сожалеть, если она не получит этого приглашения.

— О каком приглашении идет речь? Я охотно ей передам. Но ведь до сих пор я, собственно говоря, не знаю, в чем дело.

— Разумеется! Сейчас скажу. В школе, здесь рядом, завтра открывается выставка работ учениц. Будут демонстрироваться и приготовленные ими блюда. Все очень просят мадам Кристиану прийти. Вот для нее маленький подарок.

— Не сомневайтесь, все передам. А можно и мне туда прийти?

— Да. Сестра и ее подруги сердечно приглашают всех дам из польского лагеря. Пожалуйста, только не помните этот сверток, там шоколадки.

— Будьте спокойны: приглашение передам, а шоколадки будут вручены в полной сохранности.

Красный от смущения мальчик выходит, беспрестанно кланяясь, а я не могу выдержать и разворачиваю сверток. На картонке лежат посыпанные рубленым миндалем шоколадные помадки. Выглядят они очень привлекательно. Не хуже, чем от Веделя[28]. Вечером после ужина Кристина Мпхаловская угощает нас ими, и мы подтверждаем, что они столь же вкусны.

Ученицы соседней женской школы принадлежат к числу самых горячих и первых в Бенхе друзей Кристины Михаловской.

Как только польские археологи разбили свои палатки напротив школьных окон, экспедиция стала привлекать внимание школы. Сначала из всех окон черные головки приглядывались к нашим археологам, а через несколько часов стали появляться, сначала в одиночку, а затем целыми группами, школьницы.

Узнав от Кристины Михаловской (они прежде всего преисполнились доверия к ней), что европейцы — это поляки, которые не имеют ничего общего ни с французами, ни с англичанами, ни с немцами, девочки начали проявлять к польским археологам все большую симпатию.

Сведения о Польше и поляках, полученные девочками в нашем лагере, скоро просочились к учительницам и родителям. Супругов Михаловских стали приглашать в школу, а через несколько дней начались бесконечные визиты к Кристине Михаловской. Вскоре она превратилась чуть ли не в почетного члена педагогического коллектива. Вслед за учительницами и матерями в нашем лагере появились и папаши, наиболее почтенные граждане Бенхи.

Как выяснилось позже, школа является здесь храмом науки для молодого поколения местного высшего общества. Итак, нам сразу же нанесли визиты местный мудир (нечто вроде мэра города), мамур, местный врач и инженер-агроном, несколько промышленников и крупных купцов Бенхи. Супруги Михаловские обязаны были отдать визиты всем этим лицам. Таким образом, с помощью своих молодых приятельниц из школы Кристина Михаловская приобрела новых знакомых, симпатизировавших польской экспедиции.

За четыре недели нашего пребывания в Телль Атрибе ни одно мало-мальски крупное торжество на территории местечка не обходилось без участия профессора и его супруги. Вот почему предполагаемое отсутствие Кристины Михаловской на открытии школьной выставки так обеспокоило ее организаторов.

На следующий день, рано утром, в лагере появилась большая делегация девочек, категорически потребовавшая, чтобы обе мы как можно скорее пришли в школу. По всей Бенхе прошел уже слух, что я — представительница Польского радио из Варшавы.

Что было делать? Мы отказались от отдыха в полуденный зной и, несмотря на страшную жару, направились к нашим милым приятельницам.

Скрытое в большом саду импозантное школьное здание украшено колоннадой, широкой лестницей, тимпаном[29] в стиле классицизма и множеством барельефов. Здание это, вероятно, возбуждает в сердцах буржуазии Бенхи должное уважение, но противоречит элементарным требованиям хорошего вкуса.

Однако внутри здание отличается исключительной чистотой и полностью соответствует нуждам школы. Как только я представилась директриссе — еще молодой, весьма полной даме, — мной завладели ученицы. Многие из них вместо школьной формы носили полотняные блузки, напоминающие рубашки наших скаутов, зеленые платочки на шее и береты пепельного цвета.

Одетая таким образом маленькая Фарида, красивая тринадцатилетняя девочка с длинными, как бы сделанными в парикмахерской ресницами, спросила меня вполне серьезно на чистом английском языке, знаю ли я, кто такой президент Насер, и известно ли мне все то, что он совершил для Египта. После того как я заверила ее, что это мне знакомо, она преисполнилась доверия и не отходила от меня уже до конца. Как оказалось. Фарида — член молодежной организации, участницы которой занимаются спортом, проходят военную подготовку и прежде всего готовятся наравне с мальчиками к будущей профессии.

Могу засвидетельствовать, что школа эта в самом деле разумно организована. Кроме обычных предметов, обязательных для средней школы, кроме гимнастики и разных видов спорта, девушки учатся здесь всему, что может пригодиться им в семейной жизни. Выставка свидетельствует об успехах учениц именно в этой области.

Мы осматриваем хорошо скроенное и тщательно сшитое белье, готовое платье, разумеется, европейское, красивые вязаные изделия из мягкой египетской шерсти, наконец, блюда, консервы, печенье и всякие лакомства, приготовленные самими девочками. Все это нам очень понравилось.

В конце концов мы добираемся до боковой комнаты, где ученицы с величайшей гордостью демонстрируют нам образцы своих художественных талантов.

Мы с Кристиной Михаловской в отчаянии смотрим сначала на витрину, а затем друг на друга. Ужасающие мещанские подставки и настенные коврики, какие-то неимоверно перегруженные, безвкусные кружева, аппликации и вышивки, банальные абажуры и лампионы. Все это было бы еще ничего, если бы нам не показали картин — отвратительную мазню масляными красками, с солнцем, похожим на помидор, желтой пустыней, смахивающей на яичницу, и ватными верблюдами.

Как трудно примирить то, что мы здесь видим, с сочными красками килимов из школы профессора Висса Вассафа или с благородными формами шероховатой керамики, вырабатываемой столетиями в гончарных мастерских Старого Каира. Не могу удержаться от того, чтобы не поделиться своими мыслями с одной из молодых учительниц, которая, как кажется, меньше других восхищается всем этим. Но и она с удивлением смотрит на меня кроткими глазами газели и с тревогой спрашивает:

— Значит, наша выставка вам не нравится?

Долго объясняю ей, в чем дело, но из всех моих аргументов она понимает лишь немногое. Мало того, она горячо заверяет меня, что родители учениц охотно украшают этими рисунками свои квартиры и полностью удовлетворены способностями своих дочерей.

Мне не пришлось долго ожидать подтверждения ее слов. В комнату входит несколько мамаш. Полные, раздавшиеся женщины неопределенного возраста одеты модно и богато. Даже слишком богато! Мне кажется, что они так разоделись специально для встречи с нами. На обеих руках золотые браслеты, множество брошек, пряжек… В ушах, разумеется, клипсы с настоящими бриллиантами и другими драгоценными камнями. Модные широкие юбки шелестят на твердых нижних юбках, а ноги, как тумбы, вколочены в ажурные туфельки на шпильках.

Таких дам мне часто приходилось встречать в общественных садах Каира. Они торжественно и гордо шествовали рядом с толстыми мужьями. За ними, в нескольких шагах, всегда шла маленькая худенькая девочка в выцветшем платьице, неся на тощих ручонках откормленного балбеса — отпрыска этой пары. Позже я узнала, что такие малолетние няньки, которых называют фатимами, воспитывают детей в сотнях мещанских семей Египта. И это никого не возмущает в среде, безразличной ко всему, что может нарушить ее сытое спокойствие!

Вспоминаю, как однажды вечером, потрясенная видом бездомных, спящих на одной из улиц Каира, я сказала об этом элегантной даме, жене и известного инженера. Она пожала плечами, засмеялась и, пригласила меня в свою прекрасную машину, сказала:

— Напрасно вы расстраиваетесь, эти люди не могли бы даже жить по-иному. Это — бродяги. Они это любят.

Мамаши учениц, вероятно, жены видных чиновников и богатых промышленников Бенхи, крикливо выражают свое восхищение «ландшафтами». Учительница с глазами газели многозначительно смотрит на меня. Взгляд ее явно говорит:

— Вот видишь! Я была права!

Ну что ж. Ничего не поделаешь. В Бенхе, в Клошмерле или в Пултуске[30], на экваторе или у полюса — обывательщина всюду представляет собой одинаковое несчастье для искусства.