С песней по жизням. Часть 1 и Часть 2 (СИ)

Глава 21

Ирина очнулась в тишине. На душе было так хорошо, что хотелось плакать. Любимая песня и прекрасный, как оказалось, голос Арины унесли девушку в нирвану. Нашедшие, наконец, выход эмоции оставили по себе приятную светлую грусть.

Попаданка глубоко вздохнула и открыла глаза. И оторопела: на неё как на чудо смотрели сквозь пламя костра капитан, ротмистр, Эйрик Рыжий и другие соседи, а за ними стояли или сидели кругом остальные северяне с такими же недоуменно-восторженными лицами. А потом мужики разом захлопали и начали что-то выкрикивать на своем языке, указывая на неё пальцами! Ирина поняла, что, поддавшись порыву, открыла больше, чем следовало…

«Это катастрофа…Или происки богов. Но как же было хорошо!» — успела мелькнуть в голове мысль перед тем, как на спину ей опустилась могучая длань Эйрика.

— Спой еще, девушка! Таких песен я нигде и никогда не слыхал! Умирать буду — не забуду! Прошу, не откажи, и ребята тоже просят! Порадуй, дева-скальд! — с чувством пророкотал здоровяк и, повернувшись к товарищам, призвал, видимо, поддержать его просьбу, потому что северяне начали хором что-то скандировать, переглядываясь и похлопывая друг друга по плечам.

Ирина растерялась: на такой результат она не рассчитывала, впав в состояние аффекта. Она крутила головой, не зная, как себя вести, махала отрицательно руками, пока слово не взял командир нордов. Он, как и ротмистр, во время буйства команды сидел на месте, внимательно всматриваясь в ее лицо.

А вот поведение молчащего опекуна Ирине не понравилось. Пан Збышек не смотрел — он сверлил взглядом подопечную, будто хотел добраться до ее нутра и вскрыть. И он явно не разделял восторгов окружающих. От этого Ирине внезапно стало холодно и тревожно, и в мозгу прозвучало предложение группенфюрера СС Генриха Мюллера из «17 мгновений весны» в исполнении Броневого, ставшее синонимом надвигающихся неприятностей: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться…»

Попаданке захотелось одновременно сжаться и спрятаться, и наоборот — распрямиться и бросить вызов. Верх взял кураж, и Ирина, поведя плечом, смело посмотрела в глаза ротмистра. «Да пропади ты пропадом! Хрен тебе, а не мой страх!» — решила Ирина.

— Панна Арина, а вы еще спеть сможете? — донесся до неё негромкий голос капитана. — Очень красиво было, — медленно проговорил сдержанный обычно викинг. И добавил мягко. — Пожалуйста.

***

Ирина пела до рассвета, пока Эйрик не заметил, что девушка прикладывает руку к горлу, и не заставил всех разойтись и дать сирене отдохнуть.

После просьбы продолжить, высказанной капитаном Густафссоном, Ирина Михайловна окинула взглядом присутствующих, снова отметила напряженность ротмистра, восхищение воинов, мысленно махнула рукой на возможные последствия и предалась любимому увлечению, ставшему в прошлой жизни профессией. Пусть и не смогла она в ней реализоваться сполна.

Иномирянка одну за другой перепела многое из привычного по застольям и посиделкам репертуара, краем сознания отмечая, что благодаря вокалу Арины исполнение теперь выше всяких похвал — для неё, знакомой с великими земными певицами.

Второй песней стала «Из-за острова на стрежень». Попаданка не раз вспоминала ее про себя, пока следила за гребцами на кнорре или видела идущий чуть сбоку передний драккар: почему-то возникала такая ассоциация. За ней последовала «По диким степям Забайкалья», «Степь да степь кругом», «Ой, да не вечер»…

Ирина заканчивала одну, делала небольшой перерыв и снова распахивала душу навстречу ночи и звездам. Она не видела четко лица слушателей, забыла о сомнениях и страхах, растворяясь родной стихии, не задумываясь о том, как реагируют на ее исполнение собравшиеся у костра мужчины и что она споет позже…

Валиева пела для себя. Так, как давно мечтала — свободно, полной грудью, не боясь сфальшивить или не вытянуть нужные по стандарту ноты…Голос прежней Ирины Михайловны и вполовину не дотягивал до нынешнего у юной Арины. И от его богатства и возможностей у самой вокалистки дух захватывало!

Мужчины слушали, вздыхали, шептались в перерывах, толкали Эйрика, чтобы тот просил еще. Не все понимали слова, но все очаровывались исполнением. Уже на краю неба посветлело, и тогда рыжий здоровяк кашлянул, привлекая внимание девушки, и тихо проговорил:

— Панна, а веселое что-нибудь напоследок можешь?

Актриса моргнула глазами, вникая в смысл, и расхохоталась:

— Что, нагнала тоски да грусти? Ну, простите, пошло под настроение. Веселое, говоришь? — задумалась на мгновение. — Хорошо, под занавес!

И выдала «Марусю», которая слезы льет! Мало того, женщина вскочила и, плюнув на всё, сопроводила песню телодвижениями, стараясь донести до зрителей ее смысл максимально возможно — в данной ситуации. Она изображала плакальщицу, бравого Ивана, сосну, мороз, встречу, радость…Наверно, смотрелось сие комедиантство потрясающе, и викинги что-то да поняли, потому что улыбки расцвели на их физиономиях, а ноги притоптывали в такт песне. Театр одного актера провел фееричную премьеру!

***

К спящей Дине попаданка отправилась в сопровождении ротмистра, ни разу не присоединившегося к аплодисментам и не спустившего цепкого взгляда с Ирины на протяжении всей ночи. Несмотря на охвативший ее исполнительский экстаз, Валиева ощущала его ледяное внимание и глухую ярость.

Подтверждение будущих проблем она получила во время этой прогулки: как только они чуть отошли от расползающихся по местам отдыха нордов, пан Костюшко схватил ее за плечо так, что у женщины рука занемела, и прошипел сквозь зубы в ухо:

— Ты мне всё расскажешь! И попробуй только соврать! Ты-не Арина!

Попаданка молчала, поэтому злой как шершень ротмистр еще сильнее сжал пальцы у неё на плече и грубо встряхнул:

— Я вытряхну из тебя правду о том, что ты сделала с дочерью Славии и о том, кто ты и откуда! Не вздумай взбрыкнуть или сбежать, из-под земли достану! — продолжал скороговоркой цедить сквозь зубы угрозы. — Завтра мы будем в Чернигове, там и поговорим. Дине ни слова, пока я не решу, что с тобой делать! И помни-ты в моих руках, без документов тебя объявят преступницей и казнят или вернут герцогу..

Ирина молчала не потому, что прониклась словами кавалера: у неё болело горло, и она испугалась. Уже рядом с лежащей и-ну надо же! — храпящей Дины, опекун тела повернул Ирину к себе лицом, провел рукой, вроде лаская, по голове и щеке, потом надавил сзади на шею, приблизив к себе, и снова прошептал:

— У меня были планы на Арину, и менять их я не позволю никому, тем более тебе, НЕЧТО..-мужик скривился. — Советую быть покладистой и откровенной. Тогда и я буду..

Не закончив фразу, он легонько толкнул Ирину к лежанке, повернулся и, НАСВИСТЫВАЯи чуть ли не пританцовывая, удалился. А иномирянка рухнула на землю, накрылась одеялом, приготовленным для неё, и отключилась.