С песней по жизням. Часть 1 и Часть 2 (СИ)

Часть вторая Глава 6

Благодаря помощи трактирщицы, каждый вечер просившей и неизменно получавшей «песню о главном», Ирина собралась максимально быстро и полно, на свой взгляд, да еще и сэкономила на одежде и обуви. Добрая женщина отдала девушке все из оставшейся и подошедшей ей амуниции выросшего Осе: штаны, рубахи, исподнее, сапоги, зипун, носки, шапку типа картуз, даже валенки, которым путешественница обрадовалась больше всего — ноги на палубе не замерзнут! Прокипяченное исподнее пошло на тампоны: их Ирина крутила в одиночестве, дабы не смущать новшеством соседку. А из купленного тонкого льна и ситца (или чего-то похожего) попаданка сшила несколько коротких подштанников — тоже в одиночестве.

Она вообще в эти дни предпочитала как можно чаще оставаться одна: ежевечерние концерты, к которым пристрастились норды и хозяева, отнимали массу сил, хотя и были в радость. Но предстоящее путешествие в компании мужчин и в замкнутом пространстве требовало подготовки — моральной, конечно, больше. Вот Ира и собирала на будущее тихие молчаливые мгновения принадлежности самой себе.

***

Поход в город запомнился суетой, покупками и посещением местного храма — в центр Любава гостью не повела: далеко и дорого там.

Церковь была белокаменной, с тремя куполами (?), небольшой квадратной, уютной и тихой. В ней не было икон, но были лавки, алтарь в глубине, несколько песочных поставов под свечи и святым семейством в переднем приделе. Ира вопросов не задавала, краем глаза следила за действиями Любавы и повторяла.

Отец, Мать, Сын — местная Троица. Их деревянные скульптуры составляли главную композицию: сидящий Бог-Отец, чуть ниже-Матерь Божия и стоящий одесную Отца Спаситель. Ирина вслед за Любавой перекрестилась при входе, поставила принесенные (!) с собой свечи во все места, помолилась про себя как умела, низко, в пол, поклонилась и вышла их храма если не умиротворенная, то успокоенная точно.

В торговых рядах попаданка присматривалась к предметам и выбирала, что ей нужно, а Любава давала «мастер-класс» по сбиванию цен. В итоге, на сэкономленные 3 злотых гостья накупила: иголок разных, пару ножниц, ниток и пряжи (по дороге свитер свяжет себе), несколько мотков лент (кружев не было), бисера неровного, мелкого жемчуга (бери, на вышивку хорошо), дешевых медных серег и две штуки ситца скромной расцветки.

— Ты, девка, на мужиков надейся, да сама-то не плошай — советовала ей Любава. — Смекаю я, куды они наладились: по Березине вглубь полеськов, народ такой, мирный, но темный, потом к жмуди с чухней выйдут. Те таки ж будут. Так им за радость иголки-то! Город тамось, вроде, один посередь леса, Березов ли Борисов. Редко туда кто ходит, вроде с севера до них дойдут лодьи малые. Это мне Гильфи говаривал раньше. Так ты мелочь-то прикупи, продать такое завсегда можно, где бабы живут. Места не трэба, а куплено — не прожито, авось!

Что-то подобное Ирина и сама думала — так, на краю сознания, — но совету вняла (и не пожалела в будущем, еще и Эйрика надоумила).

***

Неделю ватага Густафссона собиралась в дорогу. Командир нашел несколько заказов до Речицы и Бобруйска (точно, по Березине пошли на веслах), заложил в трюм железных лемехов, лопат, гвоздей и прочего полезного мастеровым инструмента, ткани, специй, ювелирки…

Конкретно девушка не спрашивала, но отцу про иголки-нитки для «жути» сказала, как и то, что мелочь иной раз выгоднее редкостей.

Пока мужики «тюнинговали» корабли и бегали по делам, Любава и компания солила, варила, сушила запасы в дорогу. Рыбу ловили, ягоду уваривали в меду, хлеб превращали в сухари.

Ирина выпендрилась: предложила крупную рыбу (сом, щука) закоптить, как и мясо, которое здесь предпочитали вялить в теньке с рыбой вместе. Нарисовала Эйрику примитивную коптильню, мангал, объяснила, что — почем, и с Ормом, тем первым нордом, на которого загляделась, смастерила коптильню из «дерьма и палок» в саду: выкопали они на краю ямку под костер, метра два желоб для дыма, как-то Гильфи с Осе и еще одним парнем сколотили ящик примерно метр на метр, внутри в несколько рядов прутья вставили. Костер прогорел, в него набросали предварительно замоченный щепки ольхи, дуба, травки душистые, накрыли плетеной корзиной. Дым, пошедший по желобу, сохраняли густо набросанными свежими ветками с листвой и насыпанной поверх них землей, а ящик с насаженными солеными рыбинами плотно прикрыли деревянной крышкой…

И сели ждать. Запах привлекал многих, торопили, но Ирина шикнула и выдержала процесс часов восемь: с утра до после обеда. Рыба получилась вкусная, и до отплытия Орм как главный «по тарелочкам» освоил и рыбу, и кур, и полоски свинины. Гильфи, поняв принцип, отдарился половиной хряка, а Любаве пришли в голову и другие варианты. Ирина предупредила, что можно готовить и на углях без заморочки, но храниться такой продукт недолго.

— Милая, да у нас ему и не удержаться будет, только в зиму. Спасибо! — благодарила Любава за майонез и потроха — тоже.

***

Отплывать норды собрались на 8й день стоянки в Куяве: все, что нужно и могли, ребята сделали, время подгоняло (лето не резина, не растянется), и прощальный вечер семья Хансен отметила богатым столом и легкой грустью.

— Эх, когда еще нам так спевать кто будет? — горевала Любава. — Да и привыкла я к тебе и парням, прям от сердца отрываю.

Ирине тоже было немного грустно и тревожно, но что делать? Остаться она не думала даже, а значит, всплакнет на дорожку и вперед!

На прощание попаданка перепела для остающихся и отъезжающих все, что те просили, показали они с Миколой и несколько импровизированных танцев, а главное — Микола спел «Ах ты душечка»!

Сие стало откровением не только для слушателей, но и, правда раньше, для Валиевой. То, что земляк Арины артистичен и хваток на запоминание слов с одного раза, она заметила: парень всегда подыгрывал и подпевал ей по вечерам. Дуэтом они развлекали публику не хуже заезжих скоморохов, как сказал Осе.

У Миколы обнаружился голос, вернее, ГОЛОС! Неразработанный, сырой, но возможности открывались…! Ломка подростковая уже прошла, и приложи парень усилия — будет здесь второй-первый Сергей Лемешев: именно такой теплый, нежный, даже чувственный, высокий, но не писклявый, как (по мнению Ирины) у возносимого властями от культуры Козловского, оказался лирический тенор у Миколы.

Он пришел к ней в сад, где она сидела одна и шила. Помялся, а потом попросил научить петь именно эту песню, исполненную ею накануне.

— Паненка, вот прям до нутра достала! Я ж немного-то в усадьбе спевал с девчатами, ну, так… — смущался конюх. — Но то ж наши, протяжные да нудные, не чета твоим-то! Ты послушай..

Когда он взял первые ноты, у неё мурашки по коже побежали! Так было всегда, если голос певца и музыка касались тайных струн души. Так для неё звучали арии Лемешева, шансон Пиаф, некоторые синглы Тернер и Хьюстон, дуэт Бочелли и Брайтман…

Микола замолчал, а Ирина не могла сбросить очарование его пения и что-то сказать.

— Паненка, скажи …Плохо, да?

Ирина пришла в себя, сглотнула.

— Микола… — она уставилась на парня горящими от восхищения глазами. — Микола, это прекрасно!!! У тебя необыкновенный талант! Если бы ты был в… — она осеклась. — Дорогой, я научу тебя! В дороге и попробуем! А сейчас давай за мной…

За пару часов репетиции Микола не запнулся ни разу, поймал настроение, запомнил еще кое-что из ее уже репертуара, они попробовали спеть дуэтом «Синие море» Любэ, «Мы на лодочке катались» Пахоменко. Ирина была готова прыгать от счастья-у неё появился партнер, это ж какие перспективы!

***

Дебют Миколы прошел на «ура»! Ирина поставила мизансцену, как они встречаются, идут, он обнимает девушку и поет для неё. В зале стояла такая звенящая тишина после завершающей тесситуры Миколы, что Ирина испугалась — провалились? Она глянула на парня: того трясло. Ирина легонько сжала его руку, мол, не волнуйся.

Первым очнулась Любава: она прошла через зал, вытерла слезы и обняла обоих, прижав к могучей груди.

— Святители, это… — расцеловала ребят и постановила. — До смерти буду бога молить за вас, так уважили, так уважили! Ласка, тащи медовуху мою, выпить хочу!

Тут и мужики загалдели, обступили новоявленного тенора, и Эйрик, как всегда, веско хлопнул конюха по плечу:

— Я ж говорю, Густафссон везучий сукин сын! Эвона каких мастеров принял на борт! Молодец, Микола! И ты, дочь, молодец! Придем домой, я и тебя, парень, в род возьму! Или, командир, не будем откладывать? Время как раз подходящее!

И Микола через час стал приемным сыном Торвальдссона и братом Эйрин. Присутствовавший на этом обряде «принц Персии», как стали с легкой руки звать в ватаге Аладдина, одарил семью тремя рубинами в знак одобрения.

— Так, раз все хорошо, все довольны, пора на боковую, завтра большой день. Эйрин, не жалеешь, что идешь с нами? — спросил Эйвинд с улыбкой.

— Нет, командир, не жалею! И спою об этом!

Ирина вздохнула и исполнила давнюю мечту — спела «Non, je ne regrette rien» на французском, подражая великой Пиаф: с грассированием, колоратурой, возблагодарив бога и предшественницу за такой подарок.

Эту и другие иностранные песни она запоминала с оригинальной темой, выучивала текст, пела про себя, но никогда-публично: стеснялась недостаточной силы и диапазона голоса. А сейчас все совпало: вокал, место, время. И пусть никто не понял смысл, но красота мелодии и вложенные в исполнение эмоции нашли дорогу к сердцам слушателей. Ирина ложилась спать спокойная и уверенная в завтрашнем дне. Её не пугали ни будущие трудности пути, ни неизвестность новой родины. «Господи, спасибо! Все будет хорошо!