Секрет Юлиана Отступника

Глава 9

Берту Сандерсу нравилась его работа.

Авиалиниям давно уже приходилось, чтобы не обанкротиться, считать все бумажные салфетки, используемые пассажирами. Акционеры готовы были то по одной, то по другой причине оторвать головы руководителям. В корпусах некогда столь высокомерных предприятий индустрии воздушной перевозки пассажиров, как гиены, выли в бессильной злобе профсоюзы. Компании выделяли на рейс меньше булочек, чем было продано билетов, и подавали пассажирам давно уже не бесплатные коктейли, состоящие в основном из воды, ссылаясь на необходимость экономить для выплаты в будущем пенсий своим служащим.

И ничего из этого Берта не касалось.

Больше не касалось.

Он принял далеко не щедрое предложение авиалинии о досрочной отставке (сейчас этот поступок многие воспринимали как жалкую попытку сохранить себе пенсию). А потом он поступил работать первым пилотом в «Фонд Хольтов», летал на его большом «Гольфстриме V» и следил за тем, чтобы самолет был готов в любое время вылететь куда угодно. Да, платили здесь несколько меньше, чем на авиалинии, зато была гарантия занятости, это уж не сомневайся. Фонд имел под миллиард долларов ежегодного дохода, и никаких тебе профсоюзов. И самая большая шишка, адвокат по имени Рейлли, как правило, не совал нос в летные дела, в отличие от заправил той могучей авиалинии, где прежде работал Берт, уверенных в том, что в самолетах они разбираются куда лучше, чем те парни, которые на них летают.

С точки зрения Берта, он ничуть не прогадал. Ему больше не нужно было беспокоиться о том, что авиалиния может разориться. Не нужно было лгать пассажирам, что их полет отменяется из-за погоды, когда, на самом деле самолет велели задержать, потому что пассажиров набралось слишком мало для того, чтобы окупить рейс. Не нужно было возмущаться очередным сокращением льгот и слушать вымученные оправдания начальников.

Конечно, при нынешнем положении Берта случались периоды, когда ему было совершенно нечего делать, кроме как иногда проверять, здорова ли птичка. Но ведь, если честно, куда лучше протирать задницей кожаную обивку командирского кресла на «Гольфстриме V», чем торчать дома и гадать, какое очередное задание выдумает для тебя жена. Кроме того, босс ценил и то, что человек, управлявший его самолетом, в свободное время возился с машиной, не требуя за это дополнительного жалованья.

Берт только что убедился, что морозильник в переднем камбузе установили на место, и спустился по лестнице в ярко освещенный и стерильно чистый частный ангар. И с удивлением увидел идущего к самолету мужчину в комбинезоне механика. Он считал, что ключ от этого ангара имелся только у него.

— Извините, — сказал Берт (не удалось придумать ничего более оригинального). — Я могу быть вам чем-то полезен?

Механик удивился еще сильнее. Очевидно, он не знал, что Берт находился в самолете.

— Э-э… да… наверно. — Он вынул из кармана блокнот и посмотрел на страницу. — Это ведь вы жаловались, что барахлит табло цифрового альтиметра?

— Нет, ничего у меня не барахлит. К тому же с такой ерундой я и сам справился бы.

Механик отступил на несколько шагов и прочел номер на фюзеляже «Гольфстрима».

— Вот черт! У вас «четыре-шесть альфа», а мне нужен «шесть-четыре альфа». Похоже, я полез не в тот самолет. Виноват.

Берт проводил парня взглядом, пока тот не вышел из ангара. Он был уверен, ну, почти уверен, что запер за собой дверь, когда входил. А еще любопытнее была ошибка насчет самолета. На «Чарли Браун» имелось еще два «Г-5», и ни у одного из них номер не заканчивался на «альфу». Либо механик новый, либо самолет залетный. А еще Берт был уверен в том, что знает всех местных авиамехаников.

Странно.

Берт закрыл дверь самолета, дошел по гладкому, как в танцзале, бетонированному полу до находившейся неподалеку от ворот единственной двери и старательно запер ее за собой. Он был опытным пилотом, и сбой в идеально отработанном ритуале не на шутку встревожил его. Все, чему нельзя было найти немедленного и обоснованного объяснения, автоматически вызывало подозрения. Но даже, несмотря на беспокойство, он сам не понял, что заставило его свернуть на пустую стоянку между выездной дорогой с летного поля и домиком, где постоянно находился диспетчер по ремонту авионики.

Мэри Джо, дежурный диспетчер, вскинула голову на звук открывшейся двери. Находясь под надежной защитой стоявших на столе фотографий внуков, она напропалую флиртовала со всеми мужчинами, оказывающимися в ее владениях.

— Ой, наконец-то Берт Сандерс заглянул! — закудахтала она. — Ну, что, сейчас полетим на твоей чудесной птичке на какой-нибудь необитаемый остров, да? Только, Берт, подожди минуточку, я должна захватить противозачаточные таблетки.

Берт, все еще не привыкший к ее грубоватому юмору, застенчиво улыбнулся.

— Нет, Мэри Джо, у меня дело гораздо прозаичнее. Скажите, у вас тут есть еще какой-нибудь «Г-5» — местный или пролетный — с номером, заканчивающимся на «четыре-шесть альфа»? Возможно, с неисправным цифровым альтиметром.

Она взглянула на него поверх узких очков без оправы.

— Могу точно сказать, что таких зверей у нас не водится. Кроме твоего, в смысле вашего фонда, мы не обслуживаем ни одного «Г-5». Пара других под присмотром у кого-то еще. — Она фыркнула, как будто Берт своим вопросом нанес ей личное оскорбление (возможно, так и было на самом деле). — Ну, так как насчет того, чтобы мы с тобой немножко покатались?

Берт попытался отступить с наименьшими потерями.

— Конечно, Мэри Джо, я спрошу босса. Большое спасибо.

Он вновь уселся в свою «Хонду», но это незначительное происшествие никак не выходило из головы. И, уже подъезжая к повороту на шоссе 1–20, он вспомнил еще две вещи, поразившие его, как два удара кувалдой. Во-первых, попавшийся ему в ангаре человек нес в руке что-то вроде ящика с инструментами. Сложную авиационную электронику ремонтировали совсем не так, как автомобильную, там механику нужно было лишь открыть капот. В авиации отказавшее оборудование снимали с самолета, а потом чинили и проверяли на стенде в ремонтной мастерской. Во-вторых, передвижная лесенка, использующаяся для обычных осмотров или мелкого ремонта на верхней части корпуса самолета, стояла совсем не на своем месте.

Для того чтобы снять альтиметр, достаточно пары торцовых ключей, и вовсе незачем таскать с собой тяжелый ящик с инструментами. Так что же было у мужика в ящике?

До цифрового альтиметра проще всего добраться с приборной панели в кокпите, куда попадаешь, поднявшись по трапу и пройдя через пассажирский салон. Так зачем же ему понадобилось таскать лестницу?

Если не можешь найти решения, лучше всего передать проблему вверх по команде. Берт вынул из кармана сотовый телефон и набрал по памяти номер.

Через несколько минут Лэнг Рейлли смотрел на стоявший у него на столе телефон с таким выражением, будто несчастный аппарат был главным виновником всех его бед. Судя по всему, командир принадлежавшего фонду «Гольфстрима» только что помешал кому-то залезть в механизмы самолета. Подозрения заставили пилота вернуться в ангар, и он вновь обнаружил, что дверь открыта, хотя точно помнил, что закрыл ее, когда уходил. Нет, никаких признаков того, что кто-то в чем-то копался, не было. Но в таком случае откуда взялись следы грязных пальцев на приборной панели?

Лэнг повздыхал, перелистал затрепанную телефонную книжку и набрал номер отделения службы безопасности Федерального авиационного агентства в «Чарли Браун». Сначала он рассказал о случившемся довольно развязному автоответчику, после чего ему было сказано, какую кнопку нажать, чтобы соединиться уже с настоящим специалистом, из плоти и крови, представителем ФАА. Результат был столь же предсказуем, сколь и неприятен. Закольцованная музыкальная запись, перебиваемая заверениями в том, что его звонок чрезвычайно важен для них и что как только какой-нибудь представитель Агентства освободится, его проблемой немедленно займутся.

Рейлли почувствовал, что у него стало повышаться давление. А чего еще ожидать от правительства, считавшего, что для обеспечения безопасности авиации достаточно забора из колючей проволоки и ворот с замком, открывающимся нажатием четырех кнопок? Они были уверены, что из распространенных моделей самолетов далеко не каждая годится на то, чтобы развалить еще один Центр международной торговли, но ведь «Гольфстрим» величиной почти не уступает авиалайнерам…

Лэнг повесил трубку. Открыв ящик, расположенный в центре стола, запустил руку вглубь, отсоединил фальшивую стенку и, не глядя, еще несколько секунд рылся там, пока не нашел то, что искал, — диск, предназначенный для подсоединения к микрофонам большинства телефонов-автоматов. Этот приборчик — одна из немногочисленных игрушек, прихваченных им при увольнении из Управления, — был модулятором, случайным образом искажавший голос говорившего по телефону, так что его нельзя было опознать ни на слух, ни с помощью звукоанализирующих устройств. Лэнг положил диск в карман и вышел в холл, где находились двери лифтов.

В вестибюле здания имелось три телефона-автомата.

Не прошло и получаса, как дверь его кабинета открылась и появилась явно озадаченная Сара.

— Лэнг, вам звонит какой-то человек. Говорит, очень срочно. Сказал, что он из Управления транспортной безопасности. А что, у нас есть какие-то дела с…

Сдержав усмешку, Лэнг закрыл только что просмотренную папку.

— Я поговорю с ним.

Это управление представляло собой одно из многочисленных государственных учреждений с начинавшимися на самые разные буквы названиями, разросшимися словно сорняки после 11 сентября. Основная цель существования организации, казалось, состояла в том, чтобы причинять неприятности путешественникам, летающим коммерческими рейсами, но ни в коем случае не травмировать потенциально опасных пассажиров, вылетающих из мест, единодушно признаваемых рассадниками терроризма, неполиткорректными обысками. Лучше беспрепятственно пропустить через контроль бородатого, с горящими глазами шахида в развевающихся широких одеждах и долго ощупывать благообразную восьмидесятилетнюю бабушку, чем рисковать навлечь на себя ярость либеральных СМИ.

В последнее время УТБ находилось под огнем жестокой критики, благодаря как усилиям журналистов, которые, «вооружившись» муляжами бомб, то и дело пробирались в различные служебные, в том числе и охраняемые, зоны, так и массовому воровству багажа. Лэнг резонно рассудил, что оно, как и любое правительственное учреждение, ухватится за любую возможность, позволяющую показаться обществу в благоприятном свете.

— Лэнг Рейлли, — представился он, взяв трубку. — Чем я могу быть сегодня полезен моему правительству?..

Оказавшись через двадцать минут в ангаре, он застал там жужжащий рой облаченных в форму агентов. Механики с табличками ФАА снимали с фюзеляжа и крыльев крышки технических люков, кожухи с обоих двигателей уже были сняты. К фюзеляжу было приставлено несколько лестниц.

Шеф-пилот Берт Сандерс увидел Лэнга и подошел. Было видно, что он до сих пор волнуется.

— Надеюсь, к следующему полету они успеют собрать самолет.

Лэнг разглядывал двух немецких овчарок, старательно обнюхивающих шасси, рядом с ними агент в форме, поднявшись на цыпочки, заглядывал под створку люка.

— Думаю, лучше немного опоздать, чем идти на излишний риск.

— Ничего не понимаю, мистер Рейлли, — со все еще широко раскрытыми от удивления глазами продолжал рассуждать Берт. — Если кто-то подложил бомбу в самолет, зачем нужно было сообщать об этом анонимным звонком?

Лэнг переступил с ноги на ногу и сложил руки за спиной.

— О, я допускаю, что какая-нибудь организация, не получившая от нас грант, взбесилась и решила таким образом поквитаться с нами.

— А как насчет того парня, прогуливавшегося по ангару? — Берт, похоже, очень тревожился, что, если все же что-то случится, и даже если не случится, вину за все возложат на него. — Я о чем? Я всегда дверь закрываю, когда вхожу и когда выхожу. Честно.

Лэнг отечески положил руку на плечо молодого человека.

— Вы очень внимательны, и если мне кто-нибудь скажет, что вы не заботитесь о нашем самолете по двадцать четыре часа семь дней в неделю, я очень удивлюсь. Нет, я нисколько не сомневаюсь в том, что дверь была закрыта.

— Но как…

К ним подошел крупный чернокожий мужчина в ветровке с крупной эмблемой УТБ.

— Мистер Рейлли? Пройдите сюда, пожалуйста.

Лэнг и Берт подошли к лестнице, стоявшей возле хвоста самолета.

— Вам тоже стоило бы посмотреть, — сказал сотрудник УТБ, взглянув на Берта.

Лэнг пропустил Берта вперед и смотрел снизу, как тот поднялся наверх и заглянул в небольшое отверстие, обычно прикрытое крышкой одного из технических люков. Даже на таком расстоянии было видно, как пилот резко побледнел.

— Ни… себе!

Лэнг, выгнув бровь, вопросительно взглянул на Берта. Когда пилот спускался с лестницы, было видно, что у него трясутся коленки.

— Главная тяга управления рулями высоты… — Берт сделал паузу, сглотнул и договорил: — Она вся проржавела.

— В вахтенном журнале записано, что самолет меньше двух месяцев назад прошел сточасовую проверку, — сказал представитель УТБ. — Так быстро тяги не ржавеют.

Лэнг почувствовал себя так же неуютно, как и пилот.

— Если?..

Правительственный агент покачал головой.

— Трудно сказать точно. Вот только когда механики снимали люк, они почуяли какой-то запах. Потому и меня позвали.

— Подбросьте хоть какую-нибудь идею, пусть самую дикую, — ровным голосом произнес Лэнг.

Сотрудник УТБ заметил горевший в глазах Лэнга гнев, почувствовал силу, кроющуюся в его собеседнике, и решил, что стоявший перед ним человек вряд ли согласится безропотно съесть обычные отговорки, скармливаемые публике правительственными организациями. И принял несвойственное его коллегам решение выйти за рамки своих полномочий.

— Не поручусь, конечно, но я бы предположил, что тут использовалась какая-то кислота.

— Кислота? — растерянно переспросил Лэнг.

Берт, все еще выглядевший так, словно может в любую секунду хлопнуться без чувств, пояснил:

— Кислота разъела почти всю тягу. Осталось ровно столько, чтобы выдержать предполетную проверку, а потом развалиться.

— И что? — поинтересовался Лэнг.

— Руль высоты этой самой высотой и управляет — нос вверх, нос вниз. Если бы он отказал, например, на взлете, мы не смогли бы задрать самолету нос, чтобы подняться в воздух, и разбились бы в конце полосы.

В области аэронавтики Лэнг обладал в лучшем случае самыми зачаточными знаниями.

— Я думал, что на большой скорости воздух сам отрывает самолет от земли.

— Это так, но если самолет не приподнимет нос, скорость будет просто увеличиваться, пока он во что-то не врежется. Но даже если бы руль выдержал взлет, мы не смогли бы набрать высоту. Ну и конечно, сесть не смогли бы — при посадке тоже необходимо поднимать нос.

— Идите со мной, — вновь потребовал представитель УТБ.

Было видно, что он привык командовать и редко сталкивался с возражениями.

— Вы уж проверьте, чтобы все прикрутили на место, — сказал Лэнг Берту.

— Можете не сомневаться.

Лэнг проследовал за агентом УТБ в какие-то административные помещения аэропорта. В одной из комнат шесть человек разглядывали ангар Лэнга по телевизионному монитору. Камеры он не видел. Если бы даже у Лэнга возникли сомнения в том, что все эти люди представляли различные полицейские службы, то буквенные обозначения на разноцветных ветровках сразу же рассеяли бы любое заблуждение: ФБР, БАТО, федеральный маршал[16], Министерство финансов. Не были представлены, как ему показалось, лишь Министерство здравоохранения и налоговая служба.

Женщина средних лет, наверно, бывшая в молодости довольно привлекательной, подняла руку со значком.

— Шейла Бернс, специальный агент ФБР.

Агенты, все до одного, были «специальными», если только не были «старшими специальными агентами» или чем-нибудь еще в этом роде. На эту тему в Управлении постоянно шутили. Лэнг молча стоял, ожидая продолжения. И не остался разочарован.

— Мистер Рейлли, попытка привести в негодность ваш самолет — это уголовное преступление. — Она говорила так, что последние слова прозвучали, будто были написаны с заглавных букв. — Не менее эффективное, чем бомба, даже есть преимущество — можно все представить как несчастный случай.

— Есть какие-нибудь соображения? — без предисловий спросил мужчина из Управления маршала.

Бернс прожгла его гневным взглядом, и он тут же умолк. Судя по всему, командовала расследованием именно она.

— Знаете кого-нибудь, кто хотел бы вашей смерти? Или смерти кого-то из сотрудников вашего фонда? — резко спросила она, словно восстанавливая свою власть.

— Нет.

Бернс осмотрелась вокруг, окончательно убедив Лэнга в том, что все вопросы, которые она задавала и намеревалась задавать ему дальше, были согласованы еще до того, как он пришел сюда. С тактикой коллективного допроса Рейлли был хорошо знаком.

— Хольт-фонд был оформлен как благотворительное учреждение менее года тому назад, верно?

Лэнг ошибся. Налоговая служба здесь присутствовала, пусть и неявно. Оставалось Министерство здравоохранения и социальных служб.

— Совершенно верно. Мы финансируем программы обеспечения медицинской помощью детей в слаборазвитых странах.

— Не могли бы вы рассказать нам о ваших источниках финансирования?

— Наши источники конфиденциальны.

Это нельзя было назвать полной ложью. Лэнг отлично знал, что «Пегас» не желал, чтобы его название произносилось вслух.

Бернс прищурилась — это был столь же недвусмысленный признак гнева, как у лошади, когда она прижимает уши, или у собаки, когда она начинает глухо рычать. Правоохранительные организации любой отказ в предоставлении им информации расценивают чуть ли не как преступление. А всякая конфиденциальность и личные тайны — беспомощные отговорки виновных!

— Вы же знаете, что я могу сама это узнать.

Лэнг улыбнулся без тени юмора.

— Милости прошу.

Для того чтобы разобраться в лабиринте иностранных банков, фиктивных компаний и разнообразных псевдонимов, потребовалась бы целая армия бухгалтеров. Ладно, пусть не армия, но по меньшей мере полк.

Еще на протяжении получаса агент ФБР задавала вопросы, а Лэнг искусно уклонялся от ответов. За это время Бернс несколько сникла, а Лэнг изрядно устал. Но он мог бесконечно долго играть в эту игру. Программа обучения в Управлении включала в себя и курс агрессивного допроса, студенты его обычно называли «творческим заморачиванием». Эта женщина была просто милашкой по сравнению с инструкторами, измывавшимися в свое время над Лэнгом. Среди того, чему его научили, было и искусство выяснять по задаваемым вопросам и общему ходу допроса, что известно и что неизвестно тому, кто их задает. Среди вопросов было много близких по содержанию, некоторые задавались снова и снова, и Лэнгу стало ясно, что федералы подозревают, будто фонд занимается не только благотворительностью, но и чем-то другим. А вот чем, они понятия не имели.

Совсем уже выдохшись, Бернс вдруг спросила:

— Вы ведь юрист, да? — В ее устах даже эта банальная фраза прозвучала как обвинение.

Лэнг устал стоять, но понимал, что, если он попросит разрешения сесть, это сочтут за признак слабости. Хотя на самом деле это говорило лишь о том, что его новая обувь еще не разносилась и слегка жала в ноге.

— Да.

— Неудивительно, что мы не можем получить ни одного прямого ответа, — произнес кто-то неизвестный в дальнем углу комнаты.

Избиение адвоката… Развлечение, которому при возможности с удовольствием предаются бюрократы из правительственных учреждений.

Специальный агент Бернс отреагировала на последние слова так, будто только что раскрыла самую глубокую и черную тайну Лэнга, и немедленно кинулась в атаку.

— Значит, вы имеете представление о процедуре допроса?

— Так ведь адвокаты именно этим и занимаются: допрашивают свидетелей.

В том же дальнем углу раздался громкий смешок, ответом на который явился кинжальный взгляд дамы из ФБР.

Еще нескольким вопросов, и Лэнгу разрешили уйти, отпустили, словно непослушного ребенка, оставленного в наказание в школе после уроков. Поскольку никто не имел ни малейшего представления о возможной причине предпринятой диверсии, он сам наверняка был чрезвычайно удобным подозреваемым, хотя трудно понять, почему вдруг у чрезвычайно богатой благотворительной организации может возникнуть желание уничтожить или самолет, стоящий много миллионов, или своих руководителей, часто летающих на нем.

Лэнг понимал, в чем тут дело, но не собирался ни с кем делиться своими предположениями. Пока что у подозреваемого не было ни лица, ни имени. Но связано все это было с Доном Хаффом. Сначала автомобиль Лэнга, потом самолет его фонда… Что дальше? Тридцатиэтажный дом, где он жил? Поиск убийц Дона становился очень личным делом. А также делом жизни и смерти.

Жизни и смерти Лэнга.