Атланта, Джорджия, Парк-Плейс, 2660, Пичтри-роуд,
следующим вечером
Теплый весенний ветерок очень деликатно напоминал о том, что примерно через месяц установится очень жаркая и влажная погода. Двоим мужчинам, стоящим на балконе двадцать четвертого этажа, лежавший внизу город казался россыпью драгоценных камней, протянувшейся к южному горизонту, где мелькали взлетавшие и снижавшиеся самолеты, похожие на рой встревоженных светлячков. Мужчины взирали на это молча, попыхивая сигарами.
Тот из них, что был пониже ростом, чернокожий, в рубашке спортивного стиля с открытым воротом — из-под него выглядывал золотой крест, — с удовольствием погладил живот.
— Deorum cibus!
Второй, тоже одетый по-домашнему, хохотнул.
— Да, Фрэнсис, действительно, пища богов. По крайней мере, вы отдали дань моим стараниям. Но, самое главное, что jejunus raro stomachus vulgaria temnit.
— Гораций действительно говорил, что голодный живот редко отказывается от самой простой пищи, но этот потрясающий обед можно назвать как угодно, только не простым. — Отец Фрэнсис Нарамба шутливо нахмурился. — И кстати, должен заметить, с тех пор как в вашем доме появилась Герт, качество еды здесь стало несравненно выше. Лэнг, я не намерен поучать, но…
Лэнгфорд Рейлли посмотрел на столбик пепла на кончике своей сигары.
— Фрэнсис, но ведь вас никто не заставляет, — добродушно отозвался он. — Мы, безбожники, смотрим на жизнь во грехе совсем не так, как вы, паписты. Вы когда-нибудь слышали насчет capistrum maritale[7]?
Теперь уже Фрэнсис усмехнулся — словно ветерок зашуршал сухими листьями.
— Как священник, я могу не страшиться брачных уз, о них писал Ювенал. Но ваш первый брак был удачным. Если бы Дон осталась жива…
Сообразив, что вступил, пожалуй, на слишком опасную почву, Фрэнсис запыхтел сигарой. Дон, жена Лэнга, умерла от рака после тяжелой мучительной болезни задолго до того, как священник познакомился со своим другом.
Фрэнсис прервал паузу, угрожающе затянувшуюся.
— И что же, Герт так и собирается оставаться в нынешнем неопределенном положении?
Судя по тому, что Лэнг помрачнел еще больше, священник допустил вторую грубую ошибку.
— Спросите ее сами.
Фрэнсис вздохнул и повернулся к другу.
— Знаете, Лэнг, сегодня вечером я, похоже, все говорю невпопад и только расстраиваю вас. Пожалуй, мне было бы лучше…
Лэнг поднял руку и обнял священника за плечо.
— Amicus est tanquam alter idem, Фрэнсис. Друг — мое второе «я». Вернее сказать, я сам сегодня что-то раздражителен.
Фрэнсис, успокоившись, улыбнулся, ослепительно сверкнув зубами. Уроженец одной из терзаемых кровавыми раздорами стран западного побережья Африки, он поступил в семинарию, получив по ее окончании назначение духовно окормлять постоянно увеличивавшуюся африканскую общину в Атланте. Приняв католичество, Джанет, сестра Лэнга, невзирая на свою белую кожу, примкнула к его приходу.
Лэнг не придерживался никакой определенной религии, но с чернокожим священником они стали хорошими друзьями — по-настоящему, а не формально, как это бывает в большинстве случаев общения белых американцев и черных выходцев из Африки. Лэнг иногда говорил о себе как о жертве гуманитарного образования, тоскующей от обыденности своей деятельности. Его страстью были древняя история и языки тех времен, что прекрасно сочеталось со знаниями священника в области латинского языка и истории Средневековья. Перестрелка латинскими афоризмами началась у них как игра, а со временем вошла в обычай.
— Ну, что, вы созрели для десерта и кофе?
В глубине квартиры вырисовался силуэт Герт. Даже когда она оставалась в тени, нельзя было не заметить, что своей внешностью она могла бы осчастливить обложку любого мужского журнала. Или этикетку бутылки пива «Санкт-Паули герл», изготавливаемого в ее родной Германии. Рост — почти шесть футов — подчеркивал идеальную фигуру, для поддержания коей в прекрасном состоянии ей, казалось, не требовалось никаких усилий. Лазурные глаза и ниспадавшие на плечи волосы цвета свежей соломы вполне сгодились бы для немецкой туристической рекламы. Появляясь на людях, она привлекала к себе больше внимания, чем начальник объединенного штаба, явившийся на военную базу.
— Еще у нас есть свежеиспеченный штрудель, — добавила она с легчайшим, трудноуловимым акцентом, придававшим этой обыденнейшей фразе сексуальный оттенок.
Фрэнсис взглянул на Лэнга и закатил глаза.
— А я-то хвалил вашу стряпню…
— Но ведь я действительно делал салат, — фыркнул Лэнг.
Небольшой квадратный стол занимал изрядную часть помещения, выполнявшего в маленькой, с одной спальней, квартире одновременно роль и столовой, и гостиной. До появления в его жизни Герт Лэнг ел за похожим на низкую стойку бара барьером, отделявшим тесную кухню от «столовой». Стол внедрила Герт, купив его в одной из антикварных лавок; она время от времени любила их посещать. Он оказался одним из немногочисленных дополнений, появившихся в квартире Лэнга после смерти Дон.
Из-под стола вылез задорно виляющий хвост. Он принадлежал Грампсу, большой черной и, в общем-то, очень симпатичной дворняге. Первым хозяином собаки был Джефф, племянник Лэнга. Собака была единственным, что осталось после трагической гибели мальчика, и Лэнг твердо решил, что будет держать его у себя, невзирая на необходимость регулярно давать взятки швейцарам и консьержам, дабы те закрывали глаза на нарушение правил проживания в доме. Официально жильцам разрешалось держать животных раза в четыре меньше Грампса.
Произнесенное Герт слово «штрудель» сразу разбудило Грампса, и он ждал подачки. По его убеждению, она должна последовать от Фрэнсиса, несмотря на протесты Лэнга, всегда уверявшего, что собаке вовсе не требуется дополнительное угощение. Лэнг не сомневался, что, будь у него ребенок, священник столь же беззастенчиво баловал бы и его.
Фрэнсис наклонился над столом, втянул носом воздух, и лицо его расплылось в улыбке.
— Персик! Вы сделали персиковый штрудель?
Герт кивнула.
— Почему бы и нет? В Германии полно яблок, а персиков не так много. А здесь персиков больше, чем можно сбить с палки.
— Сбить палкой, — поправил Лэнг.
Герт лишь пожала плечами; она давно уже отчаялась овладеть всеми маленькими тонкостями английского языка.
— И вообще, кому придет в голову сшибать персики палкой?
Лэнг закатил глаза, а Фрэнсис даже и не попытался скрыть улыбку.
— Если все зависит от доступности продуктов, то, наверное, в следующий раз мы будем есть штрудель из арахиса, — не без язвительности заметил Лэнг и тут же получил от Герт ощутимый тычок локтем под ребра.
Прирожденный дипломат Фрэнсис тут же попытался сменить тему разговора. Он это делал виртуозно, почти так же легко, как звезда Национальной футбольной лиги уходит от полузащитника.
— Вам удалось получить разрешение на работу?
Герт, ужа начавшая резать пирог, подняла голову.
— Вчера прислали «зеленую карту». — И растерянно добавила: — Только она совсем не зеленая.
— Когда-то бланк на самом деле был зеленым. Потом он изменился, а название прижилось, — задумчиво пояснил Фрэнсис. — Значит, теперь…
Герт скорчила гримасу; Лэнг давно уже усвоил, что такое выражение свидетельствует об очередной трудности с идиоматическими значениями английских слов. Прямолинейность ее родного языка затрудняла ей восприятие американского сленга.
— Теперь, — продолжила она после непродолжительной паузы, — я учительница немецкого языка в Вестминстерской школе.
Фрэнсис восхищенно свистнул и принял от Герт тарелку с куском пирога. При желании эта порция могла заменить полноценный ужин.
— Вы начали с верхов. Это самая фешенебельная школа в городе.
Беседа внезапно прервалась; все погрузились в собственные мысли.
Нарушил молчание Лэнг.
— Ну и как, «Брейвс» повторят прошлогоднее достижение?
И Лэнг, и священник были ярыми болельщиками бейсбола.
— Если это вообще кому-то по силам, то Бобби Кокс это сделает, — ответил Фрэнсис, имея в виду менеджера атлантской команды. Немного помолчав, добавил: — Кто может быть одновременно умен, безумен, спокоен, бешен, верен и уклончив? Никто.
Лэнг задумался не более чем на секунду.
— Шекспир, «Макбет»?
— Прямо в яблочко.
— Ну, посмотрим. Сейчас лишь апрель. Я знаю, время рассудит всех. Конец венчает дело, и он придет.
Фрэнсис нахмурил брови.
— Тоже Шекспир? «Троил и Крессида»?
Оба мужчины наслаждались новой игрой: Шекспир применительно к бейсболу. Возможности здесь были бесконечны. Например, Лэнг упомянул о скандале, когда Роберто Аломар несколько лет назад плюнул в лицо судье, словами из «Ричарда III»: «Ты на меня плюешь?» Фрэнсис, раздраженный навязчивой и вездесущей рекламой пива, отозвался цитатой из второй части «Генриха VI»: «И вывеской пивных портрет мой сделай».
Герт с интересом следила за дуэлью.
— И что же будет дальше, Mein Herren? Гете и хоккей с шайбой?
— Юмор не самая логичная сторона человеческого бытия, — сказал Лэнг.
— Шекспир? — осведомился Фрэнсис.
— Мистер Спок, «Звездный путь».
— Кто-кто? — переспросила Герт.
Фрэнсис открыл было рот, но его остановил пронзительный телефонный звонок. Священник посмотрел на Лэнга.
— Могу поручиться, у кого-то неприятности.
Юридическая практика Лэнга состояла по большей части в защите преступников из числа деловой элиты со слишком липкими руками, бухгалтеров сомнительной честности и хитрецов, мухлюющих с налогами. Все это часто именовалось «преступностью в белых воротничках».
Лэнг поднялся и вытер салфеткой крошки с губ.
— Моих клиентов редко арестовывают субботней ночью — каждый из них может позволить себе нанять адвоката, способного договорится о добровольной явке в течение нормального рабочего дня. — Он кинул салфетку на стол. — Кроме того, я беру очень мало новых дел. Мне и работы в фонде по горло хватает.
Фонд. Точное название — Фонд имени Джанет и Джеффа Холт, благотворительная организация, финансируемая какой-то европейской компанией. С какой стати коммерческое предприятие — названия ее Фрэнсис ни разу не смог найти в списках какой бы то ни было фондовой биржи — взялось ежегодно выплачивать сумму, выражавшуюся десятизначным числом, в память погибшей сестры и племянника Лэнга, так и оставалось загадкой для священника. Еще таинственнее был тот факт, что Лэнг, уехавший из Атланты примерно в это же время в прошлом году, чтобы отыскать тех, кто был виновен в гибели Джанет и ее приемного сына, вернулся спустя несколько месяцев единоличным распорядителем невероятно богатого благотворительного фонда, тратившего сотни миллионов долларов только на устройство медицинского обслуживания детей в странах третьего мира.
Помимо фонда, Лэнг привез с собой еще и Герт, женщину, с которой, судя по всему, он был знаком еще до брака с Дон. Лэнг быстро дал понять другу, что любые подробности его былых отношений с этой женщиной, равно как и все, что касается фонда, не подлежат обсуждению[8].
Но не только это озадачивало Фрэнсиса. Существовал еще и тот факт, что Лэнг поступил учиться на юриста, когда ему было уже за тридцать, и никогда ничего не рассказывал о периоде, разделявшем то время, когда он учился в колледже, и началом его юридической практики.
Сплошные загадки, но ни одна из них не стоила того, чтобы лезть с нежелательными вопросами, рискуя потерять дружбу.
Лэнг вернулся к столу и сел, не сказав ни слова. Или он почему-то углубился в свои мысли, или по телефону ему сказали что-то неожиданное. Фрэнсис и Герт тоже умолкли, выжидая, когда же он что-нибудь скажет, но объяснений не последовало.
Фрэнсис тщательно собрал крошки со своей тарелки.
— Хотите еще? — спросила Герт.
Священник вскинул руки в шутливом жесте сдающегося человека.
— О нет, спасибо. Замечательный пирог, но я по-настоящему объелся.
Герт встала и убрала его тарелку.
— В таком случае я заверну для вас еще кусок. На ход ноги.
— Навынос, — машинально поправил ее Лэнг, все так же погруженный в свои мысли.
— Разве он не возьмет это с собой?
Лэнг промолчал. Он уже отказался от мысли научить Герт хоть сколько-нибудь правильно употреблять идиоматичные американские обороты.
Пока Герт упаковывала остатки штруделя, Лэнг принес два стакана и бутылку односолодового виски. Один стакан он поставил перед Фрэнсисом и знаком предложил налить.
Фрэнсис поднялся. Было ясно, что мысли его друга заняты телефонным звонком, а не шутливой пикировкой, продолжавшейся всю вторую половину вечера.
— Нет, спасибо. Мне еще ехать домой, и задержание за управление автомобилем в нетрезвом виде мне вовсе ни к чему.
Лэнг криво усмехнулся.
— Неужели нет ни одной папской буллы, оправдывающей такое вождение?
Фрэнсис взял у Герт остатки штруделя и благодарно кивнул.
— Безбожники-полицейские не делают нам, священнослужителям, никаких послаблений. — Он вышел в прихожую, открыл дверь на лестничную площадку и добавил через плечо: — Впрочем, сознаюсь, что от штрафа за превышение скорости моя колоратка — форменная одежда священника — несколько раз меня спасала.
— Что ж, вольному воля, — сказал Лэнг. — Но давайте хотя бы узнаем счет. В Стране мечты должны были уже дойти до средних иннингов.
«Брейвс» играли в Лос-Анджелесе, за три часовых пояса от Атланты.
— Ладно, еще на минуточку, — сдался священник и, вернувшись в квартиру, вновь закрыл за собой дверь. — Только держите виски подальше от меня.
Мужчины вновь сели, теперь уже за столик в кухне, и Лэнг включил маленький телевизор, стоявший на предназначенной для завтрака стойке. Сколько раз ни приходилось ему включать телевизор, он всякий раз воспринимал пересылку изображений через весь континент как чудо, вполне сопоставимое с тем, что творили когда-то древние боги.
Они застали окончание иннинга, а потом пошла реклама автомобиля, и диктор принялся выкрикивать в деланом возбуждении всякую чепуху. Когда же сверкающие новые машинки по НИЗКИМ, НИЗКИМ, НЕВЕРОЯТНО НИЗКИМ ЦЕНАМ исчезли, на экране появилась знакомая фигура: седой мужчина с Библией в руке; его льдисто-голубые глаза с искренней открытостью глядели в камеру.
— Мои сограждане, — начал он. — Для нас настала пора отобрать нашу страну из рук безбожных судейских и тех, кто стремится уничтожить наше христианское наследие. Когда я стану вашим президентом, мы вместе займемся всеми этими проблемами и снова выведем Америку на первое место среди всех наций…
И Лэнг, и Фрэнсис уже слышали эти слова. Гарольд Стрейт претендовал на выдвижение в кандидаты от своей партии на предстоящих президентских выборах. Потом его решительное лицо исчезло, и зазвучало «Боже, благослови Америку».
— Я уверен, что евреев этой страны его программа очень обрадует, — с кривой усмешкой заметил Лэнг.
— Не говоря уже о мусульманах, буддистах и всех прочих, — добавил Фрэнсис. — А также все те страны, которые, как услышат о том, что кто-то рвется на первое место, сразу представляют себе морских пехотинцев на своих границах.
Герт, отказавшись ненадолго от своего убеждения в том, что от телевидения гниют мозги, повернулась, чтобы тоже взглянуть на экран, но с него уже исчезло изображение.
— Думаете, у этого типа есть шанс на победу?
Лэнг пожал плечами. Предсказать возможные повороты американской политики было делом крайне трудным.
— Много народу до сих пор уверено, что он сможет вновь повесить в зданиях судов плакаты с Десятью заповедями, прекратить изучение эволюционной теории и пересмотреть дело Роу против Вейда[9].
— И что же в этом хорошего?
Лэнг взглянул на Фрэнсиса, он ответил ему улыбкой.
— Я уверен, что Фрэнсис с готовностью поддержал бы запрет абортов…
— Только не в том случае, если для этого понадобится допустить Стрейта в Белый дом, — вставил священник.
— И, — продолжал Лэнг, — его фраза насчет отца, погибшего во время Второй мировой войны ради сохранения американских ценностей, тоже бьет не в бровь, а в глаз.
— А что, у вас считается нормальным, если человек въезжает в политику на поступках родственников? — недоверчиво спросила Герт.
— Когда этот парень служил в армии, войны, которой он мог бы похвастаться, как-то не случилось, — объяснил Фрэнсис.
Герт повернулась к раковине, всем свои видом показывая, что мытье посуды куда как интереснее и полезнее, чем наблюдение за политикой.
Когда на экране вновь появилось изображение стадиона «Доджерс», Фрэнсис сказал:
— Знаете, после того как нам показали мистера Стрейта, я, пожалуй, приму ваше любезное предложение насчет капельки скотча.
Несмотря на выпитое за обедом вино и изрядное количество виски, Лэнг никак не мог уснуть; лежал и наблюдал за отсветами с улицы, рисовавшими на потолке непрерывно меняющиеся узоры. В конце концов он сдался. Как можно осторожнее, чтобы не разбудить Герт, Лэнг выбрался из постели, встал на балконе возле самой двери из комнаты и рассеянно уставился на золотую ленту уличного движения на Пичтри-стрит, находясь мыслями за многие мили и годы отсюда.
Он даже вздрогнул, когда Герт сзади обхватила его за талию.
— Это телефонный звонок, да?
Он, не поворачиваясь, поднял руку и через плечо прикоснулся к лицу Герт.
— Да.
— И что же тебе сказали?
Он вздохнул.
— Помнишь Дона Хаффа?
— Точно не знаю, — ответила, чуть помолчав, Герт. — А я должна его помнить?
— Высокий стройный парень откуда-то со Среднего Запада. Немного поработал во франкфуртском отделе после того, как его перевели из оперативников в Третий директорат. Это он помог мне выдернуть задницу из петли на КПП «Чарли», когда я вывозил твоего отца. Мы мало общались с Доном, потому что он был постарше, да еще и женат.
Герт покачала головой.
— Их было так много… трудновато бывает вспомнить даже тех, с кем я работала всего год назад. А чем он так потряс тебя через столько лет?
Лэнг повернулся и посмотрел ей в лицо.
— Это не он, а его дочь. Дона вчера убили в Испании.
Даже в темноте — ее рассеивали только долетавшие снизу отсветы — Лэнг разглядел, что глаза женщины расширились.
— Кто-то сводил старые счеты?
Рейлли резко мотнул головой.
— Очень сомневаюсь. Дон уволился примерно в одно время со мною — тоже вышел в досрочную отставку. Когда Империя зла развалилась, бюджет разведки урезали, и любой, у кого были глаза на месте, мог ясно видеть, что игра перемещается на восток, в жару и пески, где женщины скрывают лица, виски не достанешь, а единственные птицы — стервятники и мухи. Последнее, что я слышал о нем, — он писал книгу.
— Вероятно, кому-то не понравилось то, что он писал.
Лэнг вновь повернулся к перилам и посмотрел вниз, на самом деле ничего не видя.
— Пожалуй, возможно, однако я сомневаюсь. Слишком уж отдает литературщиной.
— В таком случае кто же?
— Дочь как раз и хотела, чтобы я это выяснил.
— Мы едем в Испанию?
— Я еду.
Лэнг даже не почувствовал физически, а ощутил, как она напряглась.
— В прошлый раз ты меня бросил, сбежал один, и, если бы я не побежала за тобою следом, тебя наверняка прикончили бы.
С этим не хотелось соглашаться, но Герт говорила чистую правду.
— Но ведь у тебя новая работа. Кроме того, я ведь собираюсь лишь посмотреть по сторонам и понять, не удастся ли что-нибудь узнать. Это самое меньшее, что я могу сделать для человека, спасшего мне когда-то жизнь.
— Я тоже спасла тебе жизнь и хочу ехать с тобой.
Если Лэнг и понял что-нибудь с тех пор, как Герт поселилась с ним в Атланте, так то, что в этом споре ему не победить. Равно как и в любом другом. В первый момент могло показаться, что победа за ним, но через несколько дней выяснилось бы, что до завершения спора очень и очень далеко. Капитуляция была неизбежна, и оставалось лишь как можно элегантнее вручить меч победительнице.
— Ладно, в таком случае я удостоверюсь, что у меня на ближайшие несколько дней не намечено никаких дел в суде, а ты отвезешь Грампса в питомник.
— Ты можешь позвонить Саре, твоему секретарю, и она расскажет тебе о твоем расписании даже то, чего ты никогда не знал. И ты отвезешь Грампса в питомник.
Хотя Грампс был хорошо воспитан и мог бы считаться послушным псом, перспектива пребывания в собачьей гостинице никак не могла его обрадовать.
Лэнг тяжело вздохнул. А как еще воспринять второе подряд поражение в течение нескольких минут?